— Засветло мы уже не доедем, но по этой дороге ехать не так опасно.
— Опасно, в каком смысле?
— В смысле бандитизма. Где-нибудь в штате Бихар я бы ни за какие деньги не поехал ночью.
— Мы можем найти какой-нибудь отель по пути в Агру и там переночевать? — спросила Маша. — Тем более, что мы хотели заехать в заповедник. Как там он называется? Кеоладео.
— Как скажете, — согласился Барат Сыркар. — Хотите ехать — поедем, захотите остановиться — остановимся. Я в вашем распоряжении!
— Спасибо, — сказала Маша.
Но это она так думала. Я был другого мнения.
— Я думал, что мы договорились, — возразил я по-русски. — Ты возвращаешься в Дели. Тем более, учитывая последние события.
— Нет, теперь как раз это невозможно, — отрезала моя напарница.
Я больше не был человеком, который единолично принимал решения и отдавал приказы.
— Это почему же?
— Потому что все может зависеть от одного слова. Которое ты не поймешь, а я — пойму!
— Но эти же говорили не на хинди!
— Эти — нет! А других, может быть, я пойму.
— Хм.
Во-первых, я уже говорил, я ненавижу, когда решают за меня. Во-вторых, дальше туристическая прогулка превращалась в экстрим. Мое агентство занимается экстремальным туризмом, но клиенты приходят к нам не по долгу службы, а из-за недостатка адреналина в крови. В-третьих, теперь я хотел отправить Машу совсем не из-за того, что она действовала мне на нервы. Дело действительно принимало опасный оборот.
— Ничего, Маша, я уже взрослый.
— Я, представь себе, тоже!
Я на это ничего не ответил. Начальники не препираются с подчиненными. И Маша тоже замолчала.
Кем же были эти двое? Простыми грабителями? Точно нет! Не потому что в Индии национальная идея — это ахимса, которая означает не только ненанесение зла, но даже непротивление ему. Конечно, преступники есть и здесь, но они вряд ли угрожают своим жертвам не ножом, а пистолетом, да еще с глушителем.
Индийская контрразведка? Утром в Городском дворце за нами слежки точно не было, хотя вчерашний разговор в ресторане мог быть неслучайным. Странные люди появились лишь после нашего визита к ювелиру. Дальше возможны два варианта. Первый — сикх работает на контрразведку и после нашего ухода поспешил доложить, что в паутину залетела еще одна муха. Второй — его лавка под наблюдением, и нас начали пасти, как только мы оттуда вышли. Я, конечно, постоянно проверяюсь, но организовать наружное наблюдение в городе, кишащем людьми, совсем не сложно.
Ну, и главный вопрос: зачем нашим преследователям понадобилось стрелять? Да еще в непосредственной близости от скопления народа. Если те двое усачей были из контрразведки, они, скорее всего, стреляли с одной целью: хорошенько нас припугнуть. Тогда тот парень не случайно в меня не попал — он целился в стену!
Да, версию преследования, чтобы побудить нас поскорее вернуться домой, отметать было нельзя. Хотя зачем тогда тот парень бежал с пистолетом наготове там, в каменном мешке, из которого мы с Машей едва ускользнули?
На кого еще могли работать те двое ребят? Да на кого угодно! Мы же не знаем, кто убил Ромку?
Кстати, было бы интересно рассмотреть этот вопрос именно под таким углом зрения. Параллельно: кто убрал Ляхова и кто только что стрелял в нас с Машей?
Вряд ли это были наши. Ну, Ромку-то у них могли быть причины убрать, но в этом случае, зачем было посылать нас? А уж, тем более, сначала послать, а потом организовать на нас покушение. Конечно, комбинации бывают самые сложные, но Контору практически можно было исключить. По крайней мере, пока там служит Эсквайр, я не жду, что мне выстрелят в спину.
Индийцы, индийская контрразведка? Могли они убрать Ляхова? Могли, запросто! Он у них что-то украл — не сам, через других людей, через того же ювелира, — и у них не было другого способа вернуть эту вещь себе. А потом по Ромкиным следам появились мы. Нет, в конечном счете, если Ляхова убрали индийцы, нас тоже могли не просто попугать, а попытаться устранить. Возможно, и до сих пор хотят.
Могли ли это быть израильтяне? Тоже нельзя исключать. Ляхов работал на них, что-то не так сделал — или изменились обстоятельства, или он уже сделал свое дело и дальше становился нежелательным свидетелем, или еще сто других причин — и его убрали.
Кто еще? Дальше список разведок, которые могли убить Ромку, чтобы завладеть тем, что он раздобыл, был бесконечным. Все враги Израиля — в первую очередь, сирийцы, иранцы, палестинцы. Все враги Индии — пакистанцы, пенджабские и кашмирские сепаратисты, тамильские тигры. И просто любые спецслужбы, для которых вещь, раздобытая Ромкой, представляла не меньшую ценность — американцы, англичане, немцы, ливийцы, саудиты… И, раз мы с Ляховым шли в одном комплекте, автоматически они начинали охотиться и на нас. Мы с Машей согласились выступить в роли живца? Замечательно, теперь мы уже плескались в чьей-то разинутой пасти!
Ну, хорошо, сейчас мы от тех двух головорезов оторвались. Даст бог, успеем раньше них забрать свои вещи в гостинице и, возможно, даже беспрепятственно уехать из города. Допустим, я сумею посадить Машу на самолет. Хотя, если здесь замешаны израильтяне, проще передать ее нашим людям в российском посольстве, а они потом отправят ее прямо в Москву с чужим паспортом. Но кто меня будет поджидать, когда через неделю я должен снова появиться у почтенного негоцианта по имени Баба?
— Кстати, Маша, — прервал я затянувшееся молчание, — ты не думаешь, что это наш недавний знакомый мог послать нам вслед своих друзей?
Маша задумалась на секунду, потом покачала головой:
— Нет. Он же хотел мне это кольцо подарить! Нет, он точно предполагал, что мы вернемся.
9
Мы с Машей метались по номеру, лихорадочно собирая вещи. Одной охапкой сгребали висящую в шкафу одежду и, сложив пополам, бросали в сумки, не заботясь, помнутся они или нет. Прямо на блузки и рубашки укладывали подметками вверх обувь, скидывали с полочки в ванной туалетные принадлежности.
Я уже застегнул свою сумку и ждал, пока то же сделает моя напарница, как вдруг она остановилась. Она села на постель и нажала на кнопку пульта, включая телевизор. Гостиница маленькая, но вдруг и здесь есть прослушка?
— Я не могу возвращаться домой. Пожалуйста, не отправляй меня!
— Маша, машина ждет. Давай поговорим в дороге!
— Нет, я никуда не поеду, пока мы не поговорим! — лицо Маши опять стало мальчишеским, упрямым, только теперь еще и несчастным. — Пожалуйста!
— Нам нужно убраться, пока они не успели организовать посты на выездах из города. Если это контрразведка.
— Сядь, прошу тебя.
В этой гостинице у нас были две кровати, разделенные проходом. Я сел напротив. По телевизору, почему-то отметил я, пел молитвенное песнопение человек с марлевой повязкой, закрывающей рот. Джайн — они боятся, что им в рот залетит какая-нибудь букашка, и они ее ненароком убьют.
— Можно только я тебе ничего не буду объяснять? — сказала Маша.
Хорошее начало для разговора начистоту.
— Просто поверь мне, — продолжала она. — Я в жутком кризисе. Не с тобой здесь, в Индии — по жизни! У тебя никогда не было так, что ты — отдельно, и весь остальной мир — отдельно?
Я молчал. Я только позавчера ночью об этом вспоминал.
— Поверь мне: я не могу вот так уехать отсюда.
Я, и вправду, был бы готов терпеть ее скачки настроения. Если бы нас не пытались убить.
— Маша, ну, никто же не ожидал, что все так закрутится. Игры кончились! Ты должна уехать. Я не могу взять на себя такую ответственность!
— А если бы я была мужчиной?
— Тогда другое дело! Нет, на эту тему даже бессмысленно говорить. Нет! Разговор закончен.
— Точно?
— Я уверен.
Маша встала.
— Ну, как знаешь! Только, если ты боишься ответственности, ты берешь ее на себя, отправляя меня домой.
— Это шантаж?
— Нет. Просто эта поездка была для меня шансом вернуться в нормальную жизнь. И ты у меня этот шанс забираешь.
Странные у нее понятия о нормальной жизни!
— Пошли! — сказала Маша.
Она уже стояла со своей сумкой у двери. И во всем ее виде — в потухшем взгляде, в понуром наклоне головы, в сутулой спине, в этой худой руке, держащей слишком большую сумку — была такая обреченность, что у меня сжалось сердце.
Мы вышли из номера, и я попытался забрать у нее сумку. Маша зло выдернула ее из моей руки, а вчера и позавчера не сопротивлялась.
Мы прошли по коридору и спустились в холл. Я сообщил портье, что мы уезжаем сегодня — у нас был ваучер с открытой датой. Я подписал какую-то бумагу, даже пошутил с ним. Один из мальчиков, постоянно дежуривших в холле, отнял у нас наш багаж. А во мне все это время продолжалась внутренняя работа.
Я не думал, не размышлял. Вообще, мы зря передаем всю работу по подготовке решений своей голове. Что-то, конечно, нужно просчитывать. Но есть вещи, которые необходимо просто чувствовать. С одной стороны, каждая особь, как нам объяснил это доктор Юнг, связана с целым через коллективное бессознательное. Но мне кажется, со всеми другими людьми нас объединяет и то, что все мы испытываем одинаковые эмоции: радость и боль, надежду и страх. У меня эмпатия, то есть способность чувствовать то, что чувствует другой человек, развита — надо признать то, что есть, — намного сильнее, чем разум. В целом, такая особенность наверно мешает. В этой жизни — кто знает, что для нас будет хорошо в той?
