Вышли из жарких кают штурманы и матросы, выбрались на прохладу механики и машинисты. Им не хотелось из духоты машинного отделения вновь окунаться в духоту каюты. А здесь хоть тело остынет, да и моряцкие байки можно послушать. На ночь полезно посмеяться, если немного, конечно.
Далеко за полночь, когда многие ушли спать, где-то на юге вдруг загрохотало, и небо там озарилось тусклым светом.
— Зарницы, как летом!.. — заметил Андрей Полищук — новый второй помощник. Все промолчали, только смотрели и смотрели вдаль на почти слившиеся сполохи и непрерывный гул.
— Нет, это не зарницы! — высказался уверенно боцман.
И каждый подумал про себя: «Началось!»
Расходились моряки в смутной тревоге: что будет? Наедине с собой им становилось еще тоскливее. Лежали на койках и сквозь сковывающую усталость и дрему прислушивались к далекому гулу, который то затихал, то усиливался. Некоторые, в том числе и капитан, поднявшись, и вовсе не могли заснуть. Ответственность за людей и судно беспокоили Гордиенко. В том, что израильтяне развязали войну против соседей, он не сомневался.
«Как мне быть, какие отдавать распоряжения? — обдумывал капитан. — Если б стояли в порту, было б как-то понятнее, а здесь открытый рейд. А ну как попадешь меж двух огней!»
Поднимать экипаж (вряд ли кто спал) капитан все же не решился. Собрать людей — значит, им надо что-то сказать, пояснить, поставить какие-то задачи…
Гордиенко, одевшись, расхаживал по салону. Он даже не поднялся на мостик, чтоб кто-нибудь не видел его озабоченности. Несколько шагов к иллюминатору, выходящему на восток, несколько шагов к тому, что глядел на юг. Туда и обратно, туда и обратно. И чего только не передумал в эти часы капитан!
И вот на востоке в черноту ночи вдруг врезалась розовая полоса. Она разгоралась все ярче и, выхватив из мрака горизонт, подожгла его темно-малиновым огнем. Поднимаясь, огонь светлел, приобретая свой естественный цвет, а еще выше он мирно засветился нежно-зеленым, потом голубым. Из этого света рождалась молодая лазурь неба.
«Был бы я художником, непременно нарисовал бы рождение дня!» — подумал капитан.
На горизонте возник силуэт судна, которое также спешило к этому порту. Чайки несли на крыльях первые лучи солнца. И капитану стало легче. «Днем, возможно, прояснится и наше положение».
И в самом деле все выяснилось. Израиль напал на соседей. Порт сразу же оказался в зоне военных действий, как и все побережье дружественной нам страны. Власти предупредили капитанов, что суда самостоятельно не могут передвигаться без специального разрешения.
— Ну и влипли! — прокомментировал это распоряжение боцман. — Значит, ни в порт, ни до дому — ни-ни!..
— Выходит, так, — почесал затылок четвертый механик Алексей Дубинский.
Моряки за обедом живо обсуждали создавшееся положение.
В небе появились «фантомы» и «миражи». Белоснежные, ощетинившиеся пушками и ракетными подвесками, они напоминали хищных птиц, рыщущих в поисках добычи. Несколько раз самолеты пролетали над «Кременчугом». Капитан распорядился, чтоб экипаж не выходил на открытые палубы: не ровен час еще обстреляют. Но матросы не устояли перед соблазном посмотреть на печально известных пиратов воздуха, о которых знали понаслышке из сводок о войне во Вьетнаме. Впрочем, на судне было несколько моряков, которые ходили в Хайфон и подвергались налетам таких же стервятников.
В молчании глядели моряки вслед самолетам, с визгом, на малой высоте уходящим в сторону суши, чтобы сеять смерть и разруху. Боцман и старпом стояли рядом.
— Слушай, Володя, почему они красят их в белый цвет?
— Цвет погребального савана, цвет смерти… Чтоб на психику давить… Да и маскировка, наверное, от ПВО.
— А мне кажется, они мараться не хотят…
— Как это?
— Ну, понимаешь… Там, внизу, кровь, грязь, гарь… А мы, мол, белые люди, сели, чистенькие, в самолет, полетели, нажали кнопку и вернулись чистенькие… Брезгуют вроде как.
— Может, ты и прав, Никитич, мараться они не любят.
К полудню в городе полыхало зарево пожаров. Недалеко слышалась стрельба из пулеметов и автоматов. Работы на палубе советского турбохода прекратились. Намечавшееся собрание решили пока не проводить. Однако первый помощник капитана после обеда созвал моряков на политинформацию и рассказал о том, как разворачиваются здесь военные действия. День прошел в тревоге.
На другой день в порт прибыл представитель Морского Флота СССР в этой стране Дружников. За капитаном пришел рейдовый катер. Совещание проходило на одесском теплоходе «Сангар», ошвартованном у причала. Туда же прибыли и капитаны трех других советских судов — «Печоры», «Красноводска» и «Ростовского комсомольца».
Гордиенко вернулся через два часа. Коба пытался угадать что-либо на спокойном лице мастера, но ему это не удалось. Капитан отдал приказ установить постоянную связь по УКВ «Корабль» со всеми нашими судами и привести в готовность машину.
— Уходим? — неуверенно спросил Полищук.
— Нет, — коротко ответил капитан, и других вопросов не последовало.
Кроме советских, на рейде коротали дни и ночи суда под греческим и ливанским флагами. Несколько иностранцев стояли в порту. Когда начались военные действия, разгрузка приостановилась.
В бинокль можно было разглядеть у складов длинные очереди крытых брезентом грузовиков. Возле машин суетились люди, грузили и техникой, и вручную. Грузовики не задерживались, срывались и мчались на трассу. На их места становились новые.
— Спешат, как перед эвакуацией, — предположил Андрей Полищук.
— А может, опасаются больших пожаров и увозят грузы в глубь страны? — подумал вслух старпом.
На второй день войны в порту появились солдаты в беретах. Они помогали грузить и, видимо, охраняли порт. На молу у входной мигалки теперь тоже расхаживали«береты»с автоматами. А когда появлялись самолеты, из-за складов дружно палили по ним зенитки.
Военные власти порта передали распоряжение на все суда, чтобы соблюдали светомаскировку в ночное время. «Вот так потихоньку и мы втягиваемся в военную жизнь», — размышлял Гордиенко.
В один из дней он собрал командиров на совет в кают-компанию.
— Думаю, работу на судне не стоит прекращать, товарищи. А укрываться будем только в случае налета самолетов на порт. Полагаю, что в ближайшие дни нас поставят под выгрузку. Да и как бы ни сложилось, советским судам негоже уходить, не доставив груз по назначению. Да… Попрошу вас еще раз проверить по своим заведованиям средства борьбы за живучесть.
Гордиенко редко повторял свои приказания дважды, а это уже прозвучало несколько дней назад. Все присутствующие заметили это, но никто не подал виду. Тревога капитана была понятна.
Жизнь на «Кременчуге» шла своим чередом Вахты сменялись вахтами, мелкие ремонтные работы, покраска — все, как планировали старпом, стармех и боцман.
Провели общесудовую тревогу. Погоняли новичков в кислородных приборах. Старпом не скрывал удовлетворения, когда видел, как стараются моряки, прилежно и четко выполняют все вводные, и даже решил напроситься на похвалу у мастера.
— Роман Владимирович, — подошел он на мостике к капитану, — ну как ребята пашут?
— Ну-ну! Владимир Иванович, не перехвалите. Тренируйтесь. Если что случится — думать будет некогда, тогда навыки нужны.
Восьмого октября в порт завели «Ростовский комсомолец»: срочный груз. А девятого он уже снялся в рейс. «Повезло!» — не скрывали зависти моряки и долго провожали взглядами удалявшийся теплоход.
Налеты на порт участились. Однако и заслон огня стал плотнее. Не всякому самолету удавалось прорваться, чтобы прицельно отбомбиться. Жизнь на рейде стала беспокойнее.
«Шарахнут они нас!» — увидев рассыпавшуюся веером эскадрилью, подумал боцман и скомандовал:
— Всем укрыться!
Снялись в море иностранные суда, стоявшие в порту. За ними потянулись и те, что находились на внешнем рейде. И нашим морякам стало неуютно и одиноко. Впереди порт, который обстреливался с воздуха и с моря. С другой стороны море, полное неожиданностей.
Ночью зарева пожаров полыхали на северо-востоке и на юге, видимо в соседних городах, где были нефтехранилища. Иногда из порта лихо выскакивали ракетные и торпедные катера, занимали боевые позиции у бортов советских судов и вели беспорядочную стрельбу, а затем, успокоенные своей боеготовностью, скрывались за молом. И снова наступала тишина, окутанная неизвестностью. О том, когда возьмут «Кременчуг» к причалу, диспетчеры пока не говорили.
Девятого октября портовые власти явились на турбоход и опломбировали радиорубку. Радист теперь вел радиовахту только на прием.
Положение советских судов усложнилось, но жизнь шла четко, по заданному ритму, разве что прибавилось организованности во всей работе да дисциплина стала крепче. Боцману, механикам и штурманам не приходилось дважды повторять распоряжения: с первого слова моряки хватались все делать, будто от этого, и только от этого, зависело благополучие всех.
