Никто из нас не подумал о старом Орсо д’Орси.
— Он говорит, что слишком старый, и не покинет родной город. Я делал все, что мог, убеждая его, но он просил меня ехать, говоря, что ему они ничего не сделают. Я не могу оставить его, так что поезжайте без меня.
— Вы должны поехать с нами, Кеччо, без вас мы беспомощны.
— А как же ваша жена и дети?
— Ваше присутствие разозлит тиранов. Пользы вы здесь не принесете, только вред.
— Я не могу оставить отца беззащитным.
— Я останусь, — предложил я. — Меня знают не так хорошо, как вас. Я пригляжу за вашим отцом, а вы сможете в безопасности жить с семьей.
— Нет, ты должен уехать. Это слишком опасно.
— Не так опасно, как вам. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы уберечь его от беды. Позвольте мне остаться.
— Да, — поддержали меня остальные. — Пусть Филиппо остается. Его могут и не опознать, но у вас такого шанса нет.
Часы пробили три.
— Поехали, поехали, уже поздно. До рассвета мы должны проскакать тридцать миль.
Мы уже договорились о том, что отправимся в Читта-ди-Кастелло, мой родной город, и на всякий случай я раздал им рекомендательные письма, чтобы их приютили и обеспечили защиту.
— Вы должны ехать с нами, Кеччо, или мы останемся все.
— Ты позаботишься о нем? — наконец спросил меня Кеччо.
— Клянусь!
— Очень хорошо. До свидания, Филиппо, и да благословит тебя Бог!
Они направились к воротам, и Кеччо вызвал командира караула.
— Открывай ворота, — приказал он.
Командир колебался. Я стоял позади, в густой тьме, оставаясь невидимым для стражи.
— Если поднимешь тревогу, мы тебя убьем, — предупредил Кеччо.
Они вытащили мечи. Командир все колебался, и Кеччо повторил:
— Открывай ворота!
Только тут командир достал связку тяжелых ключей. Открыл замки, ворота повернулись на петлях, и один за другим они покинули город. Ворота с лязгом закрылись. Я услышал короткую команду и топот копыт. Развернулся и поскакал в город.
Через полчаса зазвонили колокола. Люди сообщали друг другу, что заговорщики сбежали и город свободен.
Глава 31
Утром совет собрался вновь и решил, что город должен вернуть прежнюю власть и сдаться герцогу безо всяких условий в надежде на помилование. Лодовико Моро с триумфом въехал в главные ворота и направился к крепости, где его встретила Катерина, вышедшая ему навстречу. Вместе они проследовали в кафедральный собор, чтобы прослушать мессу. Добрые жители Форли за последнее время привыкли приветствовать победителей. Когда графиня проезжала по улицам, горожане, выстроившись вдоль стен домов, встречали ее криками, благословляли и ее, и ее мать, и всех ее предков. Лицо Катерины оставалось таким же бесстрастным, как и несколькими днями раньше, когда она шла к крепости по этим самым улицам, выслушивая ругательства и проклятия своих верноподданных. Правда, внимательные наблюдатели заметили плотно сжатые губы, не сулившие ничего хорошего горожанам, и их крики радости стали еще громче.
Протонотарий Савелло таинственным образом исчез, как только ему сообщили о побеге Кеччо. Но Катерине скоро дали знать, что он укрылся у доминиканцев. Легкая улыбка появилась на ее губах, и она прокомментировала эту весть:
— Следовало ожидать, что он укроется в женском монастыре.
Потом она послала к доминиканцам людей, чтобы те заверили его, что она не держит на него зла и умоляет присоединиться к ней. Добрый человек побледнел, услышав это приглашение, но не посмел отказаться. Поэтому, успокаивая себя мыслью о том, что никто не посмеет причинить вреда полномочному представителю папы, он собрался с духом, надел самые роскошные одежды и прибыл в кафедральный собор.
Увидев его, она подняла руку с двумя оттопыренными пальцами и со всей серьезностью произнесла:
— Да пребудет с вами милосердие Божье! — И тут же, прежде чем он успел прийти в себя, продолжила: — Монсеньор, я всегда надеялась, что придет день, когда я встречу того, кто славится как самый талантливый, самый красивый и самый добродетельный мужчина нашего времени. Но я не думала, что это будет день печали и горя.
— Мадам… — прервал он ее.
— Я умоляю вас, монсеньор, храбро перенести выпавший на вашу долю удар судьбы. Разве мы все не знаем, как она непостоянна? Если город забрали у вас, значит, на то воля Божья и вы, как христианин, должны смириться, согласившись с его указом.
С этого начала Катерина свою месть, и все видели, как она сладка. Придворные хихикали, когда графиня произносила эти слова, Савелло хотелось провалиться сквозь землю.
— Мессир Савелло, при нашей предыдущей встрече вы рассказали мне много поучительного о воле Божьей. И теперь я позволю себе преподать вам урок на ту же тему. Если вы займете место рядом со мной, то у вас появится возможность хоть в малой степени изучить пути Господни, которые, как известно, неисповедимы.
Савелло поклонился и прошел к указанному ему месту.
Глава 32
Вернувшись во дворец д’Орси, я прежде всего снял бархат и шелковое белье, сбрил усы и бороду, коротко подстригся, облачился в одежду слуги и глянул на себя в зеркало. Если бы встретил такого на улице, прошел бы мимо, не узнав. Однако результат получился не таким уж плохим, и я улыбнулся, подумав, что не будет ничего удивительного, если бы какая-нибудь служанка положила глаз на такого вот слугу.
Я поднялся в покои старика Орсо и убедился, что все спокойно. Лег на диван у двери и попытался заснуть, но тревожные мысли не отпускали. Я думал о всадниках, которые мчались сквозь ночь, гадал, что завтрашний день принесет им и мне. Я знал, что за мою голову назначат награду, и мне предстояло оставаться среди врагов, защищая старика д’Орси.
Через какое-то время я услышал колокола, возвещавшие городу о бегстве заговорщиков, и, наконец, провалился в беспокойный сон. В шесть утра меня разбудила поднявшаяся в доме суета. Слуги говорили друг другу, что Кеччо уехал, графиня покинула крепость и теперь только одному Богу известно, что из этого выйдет. Они собирались кучками, шептались, не обращая внимания на нового слугу, появившегося этой ночью. Они говорили, что дворец отдадут на разграбление горожанам, так что вместо хозяина пострадают слуги. И скоро один из них проявил инициативу. Сказал, что здесь не останется, а поскольку жалованье ему не заплачено, он возьмет его вещами. Набил карманы всякими ценностями, которые смог найти, спустился по черной лестнице, выскользнул через боковую дверь и растворился в лабиринте улиц. Остальные последовали его примеру, и дворец подвергся разграблению. Старик-мажордом ругал их, потрясая кулаками, но они не обращали на него ни малейшего внимания, думая только о собственной безопасности и набивая карманы. Все слуги удрали еще до того, как солнце рассеяло утренний туман, и во дворце, кроме старика д’Орси, остался только седовласый мажордом, юноша двадцати лет, его племянник, и я, а ведь Кеччо всегда был мягким и щедрым хозяином!
Мы пошли к старому Орсо. Он сидел в большом кресле у очага, закутанный в толстый халат. Уткнулся подбородком и ртом в воротник, чтобы сохранять тепло, и на виду оставались только глаза, нос и запавшие, морщинистые щеки. Бархатная шапочка скрывала волосы и лоб. Он протягивал длинные высохшие руки к огню, и языки пламени чуть ли не просвечивали сквозь них. Руки еще и тряслись. При нашем появлении он поднял голову.
— Ах, Пьетро! — обратился он к мажордому. После паузы добавил: — А где Фабрицио?
Так звали слугу, который постоянно находился при старике, и Орсо очень к нему привык, принимал еду только из его рук и настаивал, чтобы тот не отходил от него ни на шаг. Фабрицио входил в число тех, кто, набив карманы, покинул дворец первыми.
— Почему не приходит Фабрицио? — ворчливо спросил старик. — Скажи ему, что он мне нужен. Я не желаю, чтобы меня оставляли одного.
Пьетро не знал, что ответить. Смущенно смотрел на старика.
— Почему Фабрицио не приходит? Теперь, когда хозяин здесь Кеччо, они пренебрегают мной. Это безобразие. Я поговорю насчет этого с Кеччо. Где Фабрицио? Скажи ему, чтобы пришел немедленно, а не то ему не поздоровится.
Слабым и дрожащим голосом он напоминал больного ребенка. Я видел, что Пьетро не знает, что ответить, а Орсо начал стонать.
— Фабрицио в отъезде, — сказал я, — меня поставили на его место.
Пьетро и его племянник повернулись ко мне. Они впервые заметили, что такого слуги раньше в доме не было, и переглянулись, вскинув брови.
— Фабрицио в отъезде? Кто его отослал? Я никуда его не отсылал.
— Это сделал Кеччо.
— Кеччо не имел права его отсылать. Я здесь хозяин. Они относятся ко мне как к ребенку. Это позор! Где Фабрицио? Я этого не потерплю, говорю вам. Это позор! Я поговорю насчет этого с Кеччо. Где Кеччо?
