Эта улыбка, добавленная к гинеям, плотно зажатым в кулаке капрала, заставила его окончательно потерять голову. Он, как и большинство его товарищей, признавал красоту Барбары, хоть они и называли ее между собой королевской шлюхой и отпускали в ее адрес непристойные шуточки, как, впрочем, почти все жители Лондона.
В то же время капрал, как и многие мужчины в Англии, не возражал, чтобы их король жил в свое удовольствие. Карл долго страдал в изгнании, и теперь, с его приходом к власти, Англия преобразилась. Это была уже не та страна, которой железной рукой правил Кромвель и его суровые круглоголовые. Это снова была добрая старая Англия, и ее жители говорили между собой: почему бы и самому королю не повеселиться, если ему хочется? Если ему нужна любовница, то пусть ею будет самая красивая женщина, а Барбара определенно соответствовала этому требованию.
Были, конечно, и те, кого раздражала разнузданность предающегося увеселениям двора, кто осуждал короля и всех его придворных. Но капрал к их числу не относился, и когда Барбара ему улыбнулась, сердце у него забилось быстрее, а кровь ударила в голову, и он покраснел до корней волос.
В эту минуту капрал, не раздумывая, с радостью отдал бы за нее свою жизнь. Он был полон желания услужить ей, лишь бы увидеть еще раз эту ленивую, влекущую, обворожительную улыбку.
– Благодарю вас, капрал, теперь вы можете идти, – сказала Барбара. – Если мне понадобится узнать еще что-нибудь, я снова вас вызову.
– Спасибо, мадам… то есть миледи… Спасибо… Спасибо!
Повторяя это, капрал неловко поклонился и попятился к двери.
Когда он оказался в коридоре, лакей указал ему дорогу в помещение для прислуги, где его дожидалась кружка зля. Однако капрал вдруг замер на месте с очень странным выражением на лице. Он думал. Это было весьма необычное для него занятие, поскольку солдату положено лишь выполнять приказы, однако голова капрала заработала. Он показал на дверь, из-за которой только что вышел, и заявил:
– Мне надо вернуться!
– Зачем? Она ведь тебе заплатила, так?
Капрал кивнул.
– Значит, дело сделано, понял? Она платит только тогда, когда ей больше ничего не нужно. Пошли, я не могу тебя тут целый день ждать!
Но капрал заупрямился.
– Мне надо вернуться! Я еще кое-что могу сказать!
Лакей попытался с ним спорить, но безрезультатно. Приняв решение, капрал не отступался, а упрямство у него было поистине ослиное. Ему было что еще рассказать, и ничто не заставило бы его уйти, пока это не будет сказано.
Раздосадованный лакей сдался, вернулся к дверям и осторожно постучал.
– Помогай тебе Бог, если она этого слышать не захочет! – угрожающе бросил он, входя в комнату.
Барбара сидела за секретером и писала письмо, весьма недовольная тем, что ей помешали.
– Он хочет еще что-то сказать? – переспросила она. – Я могла бы поклясться, что ему нечего добавить. Но раз он настаивает, можете его привести.
Когда капрал вернулся в салон, Барбара повернулась к нему.
На этот раз на губах ее не было улыбки, и ее вопрос прозвучал довольно резко:
– Ну, капрал, мне передали, что вы хотите сказать мне еще что-то. Говорите быстро, потому что у меня мало времени.
Но когда капрал, по-прежнему запинаясь, начал свой новый рассказ, выражение нетерпения исчезло с лица Барбары.
Она подалась вперед и внимательно слушала. Капрал не ошибся. Он действительно мог сообщить ее светлости нечто интересное.
– Вы говорите, сержант был пьян?
– По армейским понятиям, не то чтобы пьян, миледи, – уточнил капрал. – Но он влил в себя порядочную порцию эля и разговорился. Он не сомневался, что этот самый разбойник, которого звать Белогрудым, вовсе не такой жестокий и опасный, как уверяли те, кто отправлял нас его арестовывать.
– А что еще он сказал? – спросила Барбара.
Но капрал не владел цветистыми оборотами, которыми мог бы приправить свое повествование. Он только повторил то, что рассказал им его сержант в «Трех подковах».
Рассказ был довольно невнятный и казался совершенно невероятным. Тайное венчание в полночь, дуэль в лесу, два кучера, которые вернулись в свою деревню с горстью гиней, бросив позади карету и лошадей…
– Сержант, он готов поклясться, что та леди, которая намедни была в доме, это та самая, которую он видел той ночью пять лет назад. Мы ему не поверили, но я решил, мадам, что вам стоит это услышать, раз уж вас заинтересовала та леди.
– Вы были правы, что рассказали мне об этом, капрал, совершенно правы, – проговорила Барбара Каслмейн, снова протягивая руку за кошельком. – Мне надо увидеть этого сержанта. Я хочу с ним поговорить, но вам лучше не упоминать о том, что вы были здесь. Если кто-нибудь начнет вас спрашивать, не говорите, что вы тут были. Так будет лучше для вас. Я отправлю за ним моего человека.
– Да, мадам… то есть миледи… Так оно будет лучше, – согласился капрал. – Сержант меня прикончит, если узнает, что я про него рассказывал.
– О вас никто упоминать не станет, капрал, – успокоила его Барбара.
Как только он ушел, она вызвала своего дворецкого. Это был лысый толстяк с невыразительным лицом, которого невнимательный человек мог бы счесть довольно глупым. На самом деле он был очень умен и сообразителен. Он служил у Барбары около года, но она уже считала его незаменимым.
Ему предстояло прослужить у нее еще много лет, с каждым годом становясь все необходимее графине.
Его звали Окли, он был прирожденный интриган, и хотя прежде служил у приличных людей, от которых получил прекрасные рекомендации, ему надоела спокойная и размеренная жизнь огромного поместья в Суссексе. Его привлекала интересная и опасная работа при дворе.
Барбаре его рекомендовал ее первый возлюбленный, граф Честерфилд, которому Окли когда-то оказал небольшую услугу. С нахальством человека, которому задолжали, Окли попросил лорда Честерфилда найти ему место в Уайтхолле.
Граф не стал бы утруждать себя ради кого бы то ни было, но он решил, что пребывание Окли у Барбары может оказаться полезным и для него самого. Однако Барбара заподозрила его намерения. Нанимая Окли, она дала ему ясно понять, что шпионить он должен только в ее интересах, а не в чьих бы то ни было еще.
Ответ Окли был весьма показательным.
«Моя преданность, миледи, – сказал он, – принадлежит тому, кто мне платит».
И леди Каслмейн прекрасно поняла, с каким человеком имеет дело. Она платила ему столько, что могла не опасаться: перекупить услуги ее дворецкого вряд ли кому-нибудь удалось бы.
Окли обладал редкостной способностью убеждать других начать шпионить. Англичанину не свойственно интриговать, строить сложные планы и уж тем более шпионить за своими соотечественниками, однако Окли удавалось уговорить даже самых чопорных и добропорядочных людей принять некую сумму за нужные ему сведения. Он уговаривал слуг, которые много лет сохраняли верность своим господам, сообщать о них весьма невыгодные вещи. Он мог извлечь информацию из самых невероятных источников, выудить ее у людей, которые в иной ситуации предпочли бы обратиться к властям, но не выдать того, что знали.
