Ему нравилось свободно скакать по сельской дороге, вместо того чтобы чинно прогуливаться по парку, как ему приходилось делать в течение последнего месяца.
– Ну, ну! Нам нужно дождаться Гарри, – сказала ему Тея, потрепав по шее, чтобы успокоить, и еще сильнее натягивая поводья.
И в этот момент она увидела, что впереди из-за деревьев показалась какая-то фигура. Мгновенно узнав того, кто появился на дороге, Тея радостно затрепетала, ощутив несказанное счастье. Они встретились под ветвями огромного дуба.
Лусиус протянул руку и сжал ее пальцы.
– С тобой все хорошо, милая? – спросил он. – Я чуть с ума не сошел от беспокойства.
– Тебе не следовало тревожиться за меня, – ответила Тея, но ее взгляд сказал ему, как ей это приятно.
– Они тебя не оскорбляли?
Не отвечая на этот вопрос, девушка сказала:
– Рудольф не сомневается, что ты был в Стейверли и что я приехала тебя предупредить. Но он этого ничем доказать не может.
– Нас не должны были застигнуть врасплох, – проговорил Лусиус, и чувствовалось, что он винит во всем себя. – Я потерял осторожность. В Стейверли нам было так удобно и хорошо! Никто не подозревал, что в доме обитает кто-то, кроме крыс и летучих мышей.
– Куда же ты теперь?
– Лес давно стал для меня надежной защитой. И мне посчастливилось иметь немало друзей. Они люди скромные, живут не во дворцах, а в хижинах, но они готовы поделиться со мной всем, что имеют. Я могу доверить им все, даже свою жизнь.
– Но как мне тебя найти? Мне необходимо снова с тобой встретиться!
– Это было бы неразумно и может тебе повредить, – возразил Лусиус.
– Ты думаешь, я этого боюсь? Мне необходимо с тобой увидеться, и ты это понимаешь.
– Неужели ты думаешь, что я не хотел бы того же? – нежно спросил Лусиус. – Я буду думать о тебе каждую минуту, каждую секунду нашей разлуки. И все же я понимаю, что это ни к чему. Я не нужен тебе, любимая моя. Я люблю тебя! Бог свидетель: я люблю тебя всем сердцем и душой, но зачем тебе человек-, который объявлен вне закона? Разве ты не знаешь, что любой добропорядочный гражданин нашей страны должен считать своим долгом пристрелить меня и оставить умирать на дороге? И его еще будет за это ожидать награда.
– Ах, Лусиус!
Тея жалобно вскрикнула, как ребенок, не выдержав страшного груза отчаяния и безнадежности.
Он обнял ее и привлек к себе, на секунду прижавшись щекой к ее щеке.
– Помнишь, как во время нашей первой встречи я привез тебя в Стейверли, посадив на лошадь позади себя?
– А я даже не спросила, откуда ты знаешь дорогу, и не удивилась тому, что ты называл меня по имени! – воскликнула Тея. – Это казалось так естественно, так правильно. Мне кажется, что я любила тебя с той минуты, как ты заглянул в карету и увидел, как я плачу на полу над трупиком Бобо.
– А я полюбил тебя, когда ты вышла в полосу лунного света: такая маленькая, такая хрупкая, совсем девочка! Но более прекрасной и изящной девочки я в жизни не видел.
– Ах, Лусиус!
Тея прижалась лицом к его плечу. Спустя секунду Лусиус повернул голову.
– Я вижу, вдали уже показался твой верный Гарри. Я должен теперь тебя оставить, сердце мое, но ты знаешь, что я буду о тебе думать. Оставь мне что-нибудь на память, чтобы я мог носить это у самого сердца.
Тея достала из кармана платок, которым Гарри завязывал ей глаза. Он был надушен жасминовым маслом. Лусиус на секунду прижал его к губам, а потом спрятал во внутренний карман камзола. Еще раз притянув Тею к себе, он прошептал:
– Я люблю тебя! Я так сильно люблю тебя, моя дивная Тея, что был бы рад умереть, потому что большего счастья в жизни быть не может.
Он поцеловал ее и исчез, уступив место подъехавшему рысью Гарри. Лес, густой и темный, мгновенно скрыл его. Тея вспомнила, что еще в первую их встречу поразилась его способности двигаться совершенно бесшумно.
– А вот и вы, ваша милость! Я уже начал опасаться, что вы меня не станете ждать! – воскликнул Гарри, запыхавшийся от чересчур быстрой для него езды.
– Извините, Гарри. Сократу хотелось хорошенько размяться, и я забыла, что ваша лошадь за ним не угонится.
– Мало кто смог бы угнаться за Сократом, миледи, – отозвался Гарри.
Они медленно поехали дальше, а спустя некоторое время Тея спросила:
– Сколько человек с ним было?
– Трое, миледи. И еще мои сын Джек.
– Значит, всего их пять. Я рада, что он не один.
– Ради его милости они готовы на все. Он спас всем им жизнь, и они с радостью умрут за него.
Именно в этот момент Тея поняла, почему Лусиус не может просить для себя помилования или прощения. Он не оставит людей, которых спас и которые без него быстро были бы арестованы. Хотя его рыцарство растрогало Тею до слез, ее отчаяние стало еще сильнее. Как же ей добиться того, чего жаждет ее сердце?
Радость, которая заставляла все ее тело трепетать от восторга, постепенно отступала. Дорога до Лондона была долгой, и она вдруг ощутила страшную усталость. Ее будущее показалось мрачным и пустым. По щекам девушки медленно потекли слезы. Тея не пыталась их вытирать, продолжая слепо ехать через ночь.
Глава 8
Барбара Каслмейн сидела у окна своего Малинового салона и была хороша, как прекрасная картина. Солнце врывалось в комнату через сверкающие ромбы толстого стекла, бросало золотые отсветы на ее темные волосы, на безупречную чистоту белой кожи.
Ее платье из переливающегося жемчужного атласа имело такой глубокий вырез, что даже наименее чопорные фрейлины королевы изумились, увидев этот наряд. К платью она надела колье из кроваво-красных рубинов, подаренных королем после бурной сцены, во время которой ее алчность одержала победу над его попыткой экономить.
Комната, в которой она сидела, славилась не меньше ее хозяйки. Картины из королевского собрания живописи, мебель из королевских дворцов и бесценный ковер из Обюссона представляли подобающую оправу для самой расточительной женщины Британии.
Странный контраст со всей этой роскошью составлял капрал, потеющий от страха, которого допрашивала Барбара. Его красный мундир выцвел, износился и разлезался по швам, сапоги давно нуждались в починке, а ремни портупеи готовы были развалиться от ветхости.
Если бы его спросили о нем самом, он мог бы сказать, что ему очень давно не платили жалованья, как и большинству тех, с кем вместе он служил. Кормили в казармах отвратительно, а оружие, которое выдавали армии, либо устарело, либо крайне нуждалось в ремонте.
Армии отчаянно не хватало денег, но ее положение было ничуть не хуже, чем положение морского флота. Корабли гнили у причалов, потому что у адмиралтейства не было денег на то, чтобы их оснастить и отправить в плавание.
