И бабуля в кои-то веки не нашлась что ответить. Никогда отец так не говорил с ней.
— Как ты можешь гордиться этой войной? — спросил он. — Ты ничего об этом не знаешь! Ничего! Это неправедная война, плохая война и нечестивая борьба.
— Но в телевизоре говорят, что это джихад, — пыталась возражать бабуля. — Воины Аллаха сражаются против неверных, против людей, у которых нет веры…
— Джихад? Джихад? Чушь собачья! — перебил ее отец. — Я скажу тебе, что это такое: это пропаганда, и насаждают ее те, кто украл власть в стране, — вот что это такое. Сплошное вранье, выдуманное кучей преступников, убийц и воров.
Возникла неловкая, смущенная тишина.
— Я тебе расскажу о твоих так называемых неверных, хочешь? — добавил отец. — Четыре миллиона из них бежали в лагеря беженцев, просто чтобы укрыться от храбрых «воинов Аллаха». В основном это женщины и дети. Очень многие из них — мусульмане. Ты убиваешь своих собратьев-мусульман, ты убиваешь женщин и детей, и ты называешь это джихадом?
Отец ущипнул себя за руку.
— И все эти «неверные» — такие же черные африканцы, как и мы. Так что думай, прежде чем забивать детские головы пропагандой, чушью и враньем.
Отец скрылся в сумерках. Бабуля на самом деле не разбиралась, что правильно или неправильно в этой войне: она просто наслаждалась картинами сражений. Я видела, как по лицу ее пробежала тень, затем она натянула на голову платок и молча пошла к своей хижине, и я впервые заметила, что бабуля постарела. Я знала, что она очень любит и уважает отца, и понимала, как сильно, должно быть, ее ранили его слова.
Но, конечно, отец был прав. И дела обстояли даже серьезнее, чем показывали по телевизору. Недавно правительственные агенты ходили по загавским деревням, вербуя молодых мужчин в этот так называемый джихад. Они выбирали легкую добычу: сирот, парней без образования и без работы. И именно из этой передачи, Фисах Харт эль Фидах, семьи загава узнавали о гибели близких: тела «мучеников» выставляли напоказ перед камерами.
Заслышав, что кто-нибудь подумывает присоединиться к джихаду, отец пытался отговорить его. Большинство завербованных были простыми деревенскими парнями, и им промывали мозги в специальных тренировочных лагерях. Отец объяснял, что это плохая, нечестивая война, с которой мало кто вернется живым. Не будет никаких святых мучеников, нет никакой чести в том, чтобы погибнуть такой смертью. Для воина загава такой конец вряд ли был бы достойным. И что хуже всего — нас, черных африканских загава, натравливают на наших черных африканских братьев. Всё это — огромная несправедливость.
Отцу была ненавистна мысль, что храбрые воины загава могут попусту загубить свои жизни. Воины нужны были нам для следующей битвы. В глубине души отец знал, что она не за горами.
11
Мечта сбывается
Для того чтобы поступить в университет и выучиться на врача, я должна была получить как можно более высокие оценки в средней школе, иначе все мои предыдущие достижения остались бы втуне. Поэтому я заставила себя отрешиться от отцовских волнений и сосредоточилась на учебе. Если я пока не могу помочь сбыться мечтам отца в области политики, то, по крайней мере, могу осуществить его мечтания в отношении университета.
Годы в средней школе пролетели незаметно, и как-то неожиданно быстро мне исполнилось восемнадцать. Впереди были выпускные экзамены, испытания на аттестат зрелости — общенациональный тест по всем изученным предметам. Если бы мне не удалось набрать более семидесяти процентов, мои шансы на место в университете были бы равны нулю. И для того, чтобы поступить на медицинский факультет, мне требовался очень высокий балл. Время экзаменов стремительно приближалось, и я занималась с невиданным прежде усердием.
Результаты экзаменов сперва объявил по национальному телевидению министр образования. Он перечислил имена тридцати лучших учеников по всей стране, но меня среди них не оказалось. Все эти лучшие ученики были выпускниками хартумской школы. Я отправилась в школу и присоединилась к подругам, ожидающим в воротах директора. Завидев его, мы рванулись к нему, умоляя сообщить наши результаты. Но он сердито отмахнулся от нас.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Вы все — все до единой — провалились! — воскликнул он. — Неудачницы! Неудачницы! Только у двух из вас хорошие отметки. Только у двух! Остальные провалились!
Катастрофа! Я поверить не могла, просто надеялась и молилась — только бы мне оказаться одной из этих счастливиц. Директор заставил нас все утро ждать объявления результатов. Мы знали, отчего он так сердит. Чем больше учениц получали место в университете после первого тура, тем больше очков набирала школа и тем выше были у директора премиальные. Этот год, по его мнению, выдался не слишком доходным.
Непосредственно перед ланчем хмурый директор выстроил нас тесными рядами на спортплощадке. Первым было объявлено имя девушки, достигшей наивысшей оценки: Рехаб, одна из самых умных арабских учениц, получила восемьдесят девять процентов: хороший проходной балл по любым стандартам. Теперь я всерьез забеспокоилась. С колотящимся сердцем я ждала, когда назовут второе имя, отчаянно надеясь, что оно будет моим.
— Вторая, восемьдесят восемь процентов, — Халима Башир! — выкрикнул директор, внимательно вглядываясь в наши лица.
Я вышла за аттестатом, переживая бурную смесь эмоций. С одной стороны, я была безмерно рада, что прошла и получила шанс на поступление в университет. С другой — корила себя за то, что позволила Рехаб обойти меня на один процент. Я знала, что борьба для меня еще далеко не окончена. На медицинский факультет конкурс был наиболее высоким, и мои результаты должны быть не хуже, чем у других абитуриентов со всей страны. Восьмидесяти восьми процентов могло не хватить.
Интересно, где же я сплоховала? Особое внимание я уделяла естественным наукам — именно они требовались при изучении медицины. Как только на доске объявлений вывесили результаты, я пошла проверить. С тревогой пробежав глазами список, я убедилась, что по химии, биологии, английскому, арабскому, математике и исламоведению у меня самые высокие отметки. Слабым местом оказалась физика — предмет, который всегда обескураживал меня и ставил в тупик.
Когда Мона, Наджат, Самира и Макбула подбежали ко мне, чтобы поздравить, я заметила легкую зависть в их глазах. Это было начало конца нашего товарищества, поскольку никто из моих подруг не поступал в университет в этом году. В тот день мы с Моной совершили одну из наших последних прогулок домой из школы. Она поведала мне свою заветную тайну: результаты экзаменов больше не имели для нее значения. Ее родители сказали, что их родственник испросил разрешения жениться на ней. Они согласились. С образованием Моны было покончено.
На протяжении всех школьных лет они призывали дочь хорошо учиться и готовиться к университету. Но ее будущий муж, необразованный торговец, не хотел, чтобы она продолжала образование. Мне было жаль Мону. Она не слишком преуспела на экзаменах, но мысли о предстоящем замужестве вряд ли способствовали хорошей учебе. Я была так рада, что моя жизнь не пошла по ее образцу — моему отцу хватило храбрости отказаться от предложения кузена.
Последняя неделя в средней школе завершилась в четверг. Приехал на лендровере отец, и мы отправились в долгий путь в деревню. По дороге я призналась, как разочаровали меня собственные результаты. Но отец уговаривал меня не огорчаться, а радоваться. Восемьдесят восемь процентов — достаточно высокий балл для поступления в университет, а если я не смогу поступить на медицинский факультет, мы попробуем что-нибудь другое. Отец очень мною гордился, и я тоже должна была гордиться собой.
Вся деревня ликовала из-за того, что я успешно сдала экзамены. Заражаясь радостью односельчан, я начала склоняться к мысли, что, может быть, и вправду все сделала как надо. Никто из деревенских никогда не учился в университете, так что даже поступить туда уже было большой честью. Обычно девочек у нас выдавали замуж раньше, чем они могли задуматься о высшем образовании, а парни тяжело трудились, зарабатывая деньги на пропитание семьи.
