Удивительное чувство видеть себя со стороны. Слышать собственные интонации, наблюдать за сцеплением своих собственных мозгов. За собственными мыслями, собственным способом мышления. Со своими специфическими захмычками. В чужой, да ещё и женской, головке. Потраченное на разговоры, на общение время, вложенное внимание, часть души моей — не пропали даром.
Блин! И эта дура хочет уйти! От меня! Она другого такого — не найдёт! Она всю жизнь будет мучиться! Это ж — как петь романсы глухим!
— Эта… А причём тут? Ну… свадьба?
Ивашко — человек конкретный. Будет пьянка или нет?
Елица отвечает ему, но смотрит на меня. А ей в рот смотрит изумлённый Кастусь.
Попал мальчишечка. Попал в руки… и во все остальные места — умной сильной женщине. Какие там, нафиг, бутилированные джины! С примитивными тремя хотелками. Тараканы среднеазиатские. Вот она — может всё! Захочешь дворец — будет дворец. Она построит для тебя. Твоими руками. По твоему желанию. Которое возникло у тебя и стало твоей личной острой необходимостью, просто потому что ей негде «попудрить носик».
Всё, парень, твоё будущее обеспечено. Ты будешь счастлив. Хочешь, не хочешь — будешь.
— Свадьбы — не будет. Он — княжич. Князья не женятся на холопках. Кастусю нужна жена из сильного рода. Чтобы поддержал вооружённой рукой в грядущей смуте. Миром братья Кастусю стол поротвический не отдадут. Надобны союзники.
Кайф. Мощна красавица. Ночка была не только жаркая, но ещё и умная. Собрать в кучку «мясцо чуть тёпленькое», «прах рассыпанный», возбудить, ублажить, влюбить… Подчинить душевно и выпотрошить информационно… С нуля поднять, просечь ситуацию, уловить расклады и возможности… Это тебе не насчёт «а не побелить ли потолки» — прикидывать. Умница. Я горжусь тобой, девочка.
— А ты?
— А я буду с Кастусем. Всегда. В войне и в мире, в радости и в горе, в веселье и в печали. Пока смерть не разлучит нас.
Детка, с такой осанкой хорошо позировать для изваяния противотанковых надолбов. Мы расстаёмся, но я тебе не враг. Не забывай. Не забыла:
— Если на то будет воля господина. Моего. И господа. Нашего.
Оттенки… «моего» — «нашего»… Кастусь пропустил, а остальным — не важно.
— Невенчанными? Блуд до гробовой доски по обещанию…
Это кто это у меня в ревнителях нравственности прорезался?!
— Слышь, Хохрякович, искоренять разврат в вотчине начнём с тебя. Говорят, девка, которую ты обрюхатил, утопиться пыталась. А не сводить ли тебе её под венец?
— Я… да я ж… только для общей пользы… только типа — люди скажут…
— Тогда затихни и не отсвечивай. Фанг, Авундий — подойдите сюда.
Лицо Елицы мягчает, открытая, широкая улыбка мне в лицо. Да, девочка, мы уже не любовники, но, по-прежнему, соумышленники. Счастливые. «Счастье — это когда тебя понимают».
Волхв со старшим учеником подсаживаются за мой стол. Фанг… мрачен. Похоже, поспать и ему не удалось. Хотя и без любовных приключений: выплёвывание кусков разрушенной собственной этики тоже приводит к бессоннице. А вот Авундий просто светится любопытством: чего-то новенькое заваривается.
— Давай, Елица, расскажи — что ты надумала.
Разврат и изврат: девка не должна открывать рот в присутствии «мужей добрых». Не должна смотреть прямо в глаза. Не должна холопка сидеть за господским столом. Наложнице, подстилке господской — место в постели, а не в совете. Да и вообще, баба — думать — не должна. А уж интересоваться бабскими думами…
«Волос долог — ум короток» — русская народная мудрость. Возьмите вашу мудрость, люди русские, и засуньте её… туда же, куда и косточку калины. В качестве противозачаточного средства. Чтобы такие как вы — не размножались. Давай, девочка, давай.
— Польза будет, если Кастусь станет князем. Его надо освободить и отпустить. Если просто отпустить — он не дойдёт. Даже со мною.
Ишь ты — «даже»! Ивашко хмыкает:
— Да уж. Отпустить голубков… Им полёта до первого охотника. А потом — в суп. В смысле: или — к гречникам, или — в могилу.
— Князю Кестуту надобно дать дружину. Как придёт Кестут на Поротву — братья его будут искать убить наследника Будрыса. Надобна крепкая защита. Особенно — на первое время. Хоть бы и малая.
Умница, девочка. Но — дальше. Это-то просто, очевидно. Стоит снять с Кастуся ошейник и сразу нужно городить вокруг него стенку. Из обученных боевым искусствам людей. Дальше, девочка, дальше давай.
— Дать в дружину людей из русских — нельзя. Поротвичи чужих не любят. Против — вся Литва Московская встанет. Потому — ему никто на Руси не поможет. Кроме тебя, господине.
Умница. Два раза. И что — поняла, и как — подала. Кастусь внимательно смотрит на меня. Недоумение сменяется надеждой. Дошло. Она права, мальчик. Ты, и в самом деле, в моей власти. Можешь, конечно, сбегать в Ромов, попросить подмоги там. Если дойдёшь. Потом договориться о проходе отряда через русские земли, потом… время! Братья возьмут власть, вырежут твоих сторонников, найдут союзников…
«Есть страшное слово — «никогда». Но ещё страшнее слово — «поздно».
Оборачиваюсь к Фангу. Ага, волхв «выпал из детства». Из своего детства с волшебными хранителями, носителями и держателями. Слушает внимательно. А Артёмий просто светится от удовольствия — Елица чётко, логично раскладывает ситуацию. Поиск выхода в лабиринте. У меня что — тоже такой же благостный глупый вид?
— Фанг и его выводок — голяди. Тоже литваки, как и поротвичи. Но племя-то другое! И они служители Велеса, а не Перуна. Их убьют сразу. Даже без князёныша.
«Чувак намёк понял!»: утверждение — «идти должен Фанг со своими» — пропускается как очевидное. Но: «Пессимизм — суть мрачное мироощущение жизни» — так, Чарджи? «Из ничего — ничего и бывает». Поэтому «чего» — надо делать. Только делать — правильно.
Кестута без Фанга — убьют. Фанга без Кестута — тоже убьют. А — вместе? Давай, девочка, не разочаровывай меня, ты же должна была это продумать.
— На Поротве есть жрецы Перуна. Окрещённые по православному обряду. Как и Фанг. Есть тайные слуги Велеса, тоже крещёные. Они там сами все такие: снаружи — крест, а внутри — бес. Для одних Фанг — волхв, для других — христианин, для третьих — слуга князя, посвящённого воина Перуна. Он там — такой же как все. Кастусь… Князь Кестут приходит от Священного Дуба Перуна с благословлением от Криве-Кривайто и объединяет всех трёх богов против местной нечисти. Личным примером: своим первым слугой — волхвом-выкрестом. Объединяет — против водяных, леших, болотников… Против старых племенных богов. Старшие Будрысычи следуют дедовской вере — значит, и против них.
Умница, красавица. Взамен войны за власть — «и восстал брат на брата», предлагается «священная война за веру и правду». За любую из трёх, но против четвёртой. Самая крепкая дружба — не дружба с кем-то, а дружба против кого-то.
Что, инал торканутый, сложновато? Это тебе не саблей с коня рубить! Тут думать надо. Не буром в стену переть, а точно по лезвию ножа станцевать. Найти баланс, оптимум, точку равновесия интересов разнородных сил, развернуть точку в линию, в линию своего пути, и пройти, держа равновесие, по пляшущему под ногами, постоянно меняющемуся канату групповых и религиозных взаимных исключений, к цели. К княжеской шапке у Кастуся на голове. Победить, имея только семь бойцов и глупую головёнку мальчишки-претендента. С благословением от очень далёкого «всемирного отопителя» и с неопределённой волей отца-покойника. Победить, будучи слабейшей среди многих. Будучи девчонкой в ошейнике. Ну, ошейник-то я сниму…
Фанг переводит взгляд с девушки на меня. Ну, битая велесятина, примешь эту заботу как свою собственную? Личную, выстраданную? Он неприязненно морщится:
— Пятая сила… пришла, повязала три других и натравила на самую первую… Перун, Велес и Христос в одной упряжке… А наложнице опостылевшей — кнут в руки… Блуднице — жрецов погонять, богами править?
Не дурак, понял несказаное. И сразу взбеленился. Очередное табу жмёт-мешает? Так я эти глупости выжгу. Из души твоей…
Кто-то ахает, кто-то шушукается, Елица готова грызть в куски, Кастусь непонимающе крутит головой… Не ожидал я таких формулировок от Фанга. Прямое оскорбление. И девушке, и мне. Поэтому — никаких обид. Только искреннее сочувствие и соболезнование:
— Что, Фанг, всё так плохо? Тебе так больно было на этой… хранительнице? У неё там что, зубы сыскались? Ну, извини, занят был, сам не проверил… Может, тебе в утешение ту цацку отдать? «Священную гроздь»? Или вот ей? У тебя-то привычка — цацке кланяться. Тебе за это чуть голову не срубили. Отдам кистку — и этой девке кланяться будешь. Этой… как ты сказал: «наложнице опостылевшей». Готов? (И, блин, уже не сдерживая своей ярости) Ольбег, цацку сюда! В ножки ей будешь! Бородой землю мести! Сапоги целовать! А расстараешься, не поленишься — может, она тебе и выше чмокнуть дозволит!
