А организации создают не для посиделок, а для действий !
Преображенскому верят, в январе 1930 года восстанавливают в партии, поручают ответственные посты. Однако в январе 1933 года он вновь исключен, арестован и Особым совещанием при ОГПУ приговорен к трем годам высылки. Но уже в декабре 1933 года восстановлен в партии.
В последний раз он был исключен в 1936 году и в конце декабря того же года – арестован. Расстреляли Преображенского летом 1937 года, и даже хрущевские «реабилитаторы» не рискнули реабилитировать Преображенского в 1956 году – на гребне «реабилитаций»…
Его «реабилитировали» в 1988-м «горбачевском» году, и в 1990 году горбачевцы же «восстановили» Преображенского в той партии, которую они готовились окончательно предать и уничтожить.
Уничтожить, как и ту страну, имя которой партия носила.
Не знаю, кому как, но мне, автору этой книги, более пристальное изучение судьбы «старого большевика» Преображенского, почти мгновенно ставшего троцкистом, позволило дополнительно понять многое.
Пожалуй, судьбу троцкиста Преображенского и его, так сказать, «подельников» по послеоктябрьскому троцкизму хорошо объясняют слова крупного «невозвращенца» конца 30-х годов Бармина-Граффа, сказанные о другом крупном «старом большевике» (с 1905 года), Аркадии Розенгольце (1889–1938), тоже расстрелянном при Сталине и тоже реабилитированном горбачевскими антисоветчиками и антикоммунистами из ЦК КПСС в 1988 году.
Бармин, лично знакомый с Розенгольцем, написал о нем:
...
«Он знал Троцкого и в 1923–1928 годах принадлежал к оппозиции, пока она имела шансы на успех (выделение в тексте жирным курсивом мое. – С.К .)…»
Успех!..
Успех не в деле социалистического преображения России, а успех в деле личного возвышения – вот чем жили послеоктябрьские троцкисты, даже если не признавались в этом ни другим, ни себе.
Подлинные коммунисты-ленинцы, такие, как Ворошилов, Киров, Молотов, Жданов и множество других, верили Сталину как вождю масс, а такие, как Преображенский и Розенгольц, ставили на Троцкого как на выигрышную фигуру власти.
Ну что ж, каждому – свое.
К ВЕСНЕ 1920 года Гражданская война ушла далеко на Дальний Восток – там еще бесчинствовали японцы и атаман Семенов. Война ушла и в национальные регионы. В европейской же части России она была блокирована во врангелевском Крыму и в любом случае была обречена на крах. 7 марта 1920 года председатель Украинской советской трудовой армии Сталин отдает приказ по Трудовой армии Украины, обращенный к бойцам 42-й дивизии, включенной в состав Трудармии:
...
«…Доблестная 42-я дивизия, героически сражавшаяся с врагами России бок о бок с другими дивизиями фронта и вместе с ними разбившая наголову добровольческую армию Деникина, ныне должна отложить в сторону оружие для того, чтобы вступить в бой с хозяйственной разрухой и обеспечить стране каменный уголь…»
Троцкий считал возможной не только перманентную революцию, но и перманентную «милитаризацию труда». При этом Троцкий никогда не работал физически сам и никогда не жил жизнью народа – он не из народа вышел.
Сталин в 1920 году тоже прямо говорил о милитаризации труда. Конкретно – в такой важнейшей, но кризисной отрасли Украины, как угольная.
Однако Сталин происходил, как тогда говорили, из самой гущи народа, хорошо знал рабочую среду и с первых лет революционной юности умел не просто говорить с рабочими, а организовывать их.
В ссылке он много работал физически: охотился, рыбачил и т. д. – не для поддержания формы, а для поддержания жизни.
Поэтому использование бывших войсковых масс для решения экономических задач было для Сталина явлением временным, допустимым лишь для преодоления кризиса.
Выступая на IV конференции КП (б) Украины, Сталин привел ряд цифр, из которых я сообщу одну – в 1916 году в районе Донбасса работало 65 доменных печей, к началу 1920 года – ни одной. Та же картина была в угольной, нефтяной промышленности, да и вообще во всей экономике.
Так что говорить о работе пока не приходилось – работа была таким же боем, но уже не разрушающим, а созидающим. Подводя итоги конференции, Сталин сказал:
...
«…Необходимо… развалившуюся промышленность собрать и организовать, иначе мы не вылезем из разрухи.
Один товарищ здесь говорил, что рабочие милитаризации не боятся, потому что лучшим рабочим надоело отсутствие порядка. Это совершенно верно. Рабочим надоела бесхозяйственность, и они охотно примут руководство, способное навести порядок и насадить трудовую дисциплину в промышленности».
Сегодня эти слова от многих душ отскочат, как от стенки горох.
Тогда они доходили до каждой живой души, потому что вопрос стоял просто: или трудовая Россия научится работать уже не на хозяина, а на саму себя, или она рухнет, и тогда придется вновь работать на хозяина, а то и на иностранного «дядю».
Но бои предстояли не только на трудовом фронте (тогда это понятие имело не пропагандистский, а реальный смысл) и не только на еще существующих фронтах Гражданской войны. В полную силу начинались политические бои внутри РКП (б), которая в результате общественного провала остальных партий оказалась не только правящей, но и единственной легальной политической партией России.
Наметились (пока лишь наметились) и основные силы противостояния – Сталин и Троцкий.
Ленин имел абсолютный авторитет если не в партийной верхушке (вспомним тех же Бубнова и Преображенского), то в партийных массах. Поэтому в любом случае Ленин мог играть роль третейского судьи, но положение даже Ленина в перспективе могло оказаться не таким уж незыблемым.
РКП (б) стала партией правящей, а власть в стране изменилась настолько сильно, что как в столицах, так и в провинции образовался огромный массив властных вакансий.
Кадры старой власти для новой не годились…
Какой соблазн для карьеристов, авантюристов, себялюбцев, напористых проходимцев и вообще для всех любителей устраивать свои личные проблемки за счет общества!
Конечно, новая власть была властью абсолютно нового, ранее небывалого типа. Это была жесткая власть, суровая власть, и те, кто посылал властные импульсы с вершин власти вниз, были тоже людьми в массе своей аскетичными, неприхотливыми, привыкшими не тешить себя, а жить суровой и напряженной жизнью деятельного духа, стремящегося к умному, то есть справедливому, социальному устройству.
Ленин до смерти жил скромно. И последние годы жизни он жил в комфортабельном дворце в Горках не из-за любви к излишествам, а потому, что ему – уникальному лидеру нации, после ранения требовался особый, щадящий режим жизни и лечения. Горки подходили и потому, что там имелась телефонная связь с Москвой.
Сталин – даже тогда, когда стал главой сверхдержавы, – тоже жил скромно. Да, он проводил «отпуска» на комфортабельных, предназначенных только для него государственных дачах. Но все это тоже объяснялось не стремлением Сталина к сибаритству и роскоши, а необходимостью обеспечить такой режим «отдыха», который оптимально сочетал бы интересы психофизиологического восстановления великого лидера великой нации и потребности щадящего порядка его работы на «отдыхе».
Троцкий же, Зиновьев, Каменев, Рыков и ряд других лидеров партии и государства уже почувствовали вкус к «изячному» и «коньячному».
Сильная духом часть партийных и советских работников, люди, по позднейшему выражению партизанского генерала Вершигоры, «с чистой совестью», решительно стояли за Ленина и Сталина. Это о них Сталин на IV конференции КП (б)У в марте 1920 года говорил:
...
«В нашей партии есть спаянность, единство, преданность делу, а над всем этим наш девиз: «Умереть, но довести до конца начатое». Только благодаря дисциплине и спаянности партия успешно перебрасывает тысячи работников во все районы, во все области…»
Тогда и возникло – как выражение реальности – понятие «солдат партии».
Внутренне же нестойкая часть партийных и советских работников, склонная к позе, к амбициям, к личному преуспеянию и достатку, стала быстро тянуться к Троцкому, как естественному выразителю их настроений.
А кроме того, в партии постепенно образовалась не очень многочисленная, но очень напористая группа «правых». Эти исходили из того, что от добра добра не ищут, и раз уж «мы» взяли власть, то не надо дразнить гусей (то есть – капиталистический мир), а надо постараться устроить из России что-то вроде бы социалистическое, но и капиталистическое – тоже.
Ленин и Сталин были реалистами. Они были бы рады, если бы в Европе получили развитие революционные тенденции. Но этого не произошло, и Ленина (а особенно Сталина) начинало больше интересовать и заботить внутреннее, хозяйственное развитие России.
