Торбен представил банкиру Гуггенхейму антиквара Хенглера и лесничего.
— Со стороны господина банкира, старого друга моего отца, очень любезно нанести мне визит. Господин Гуггенхейм вообще-то собирался в Оденсе, но предпочел взглянуть, как обстоят дела в Мариелюнде. Надеюсь, господин Гуггенхейм, вы не будете слишком разочарованы, в последнее время наш дом стоял необитаемый, однако, я надеюсь, господин лесничий сделал все, что в его силах.
— Мы уже принялись за дело, — заверил его лесничий.
Гуггенхейм выдавил из себя несколько слов, приправив их своим астматическим дыханием. Профессор заметил, что банкир с неслучайным вниманием присматривается к антиквару Хенглеру. Глаза Гуггенхейма глубоко прятались в складках век, взгляд его нельзя было бы назвать проницательным, скорее он был скользящий, мечтательный, словно у слепого, однако обладал некой таинственной, почти гипнотической силой.
Торбен тоже поздоровался с Хенглером, дружески и как будто нисколько не удивившись его присутствию.
— Я не ждал вас так скоро, — только и сказал он. — Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете. Может, вы предпочитаете остановиться в одном из ближайших трактиров? Но в любом случае в доме для вас будет приготовлена комната.
— Большое спасибо, я предпочел бы остановиться у вас, — заверил его Хенглер.
— И вы тоже, дорогой профессор, — продолжал Торбен. — Господин лесничий позаботится о том, чтобы у вас было здесь все необходимое.
— Я прекрасно устроен в доме господина лесничего, — сказал профессор.
— Как вам будет угодно.
Неожиданно Торбен повернулся к Хенглеру:
— Как долго вы намерены здесь пробыть? — спросил он.
Вопрос прозвучал вполне дружески, но тон, каким он был задан, свидетельствовал о полном отсутствии интереса. Антиквар даже растерялся:
— Дорогой Торбен, вы прекрасно знаете, что это зависит от вас, — ответил он.
Торбен удивленно поднял брови, словно не понимая смысла этих слов.
— Не могли же вы забыть, почему я приехал сюда? — заметил Хенглер.
— Ах да! Эта проклятая коллекция в запертых комнатах! Конечно, вы увидите эти комнаты, но сперва нам надо немного отдохнуть. Располагайтесь, господа. И позвольте мне пока помочь моему последнему гос — тю, он очень устал.
С этими словами Торбен снова повернулся к Гуггенхейму и провел его в дом.
Тем временем дом ожил и наполнился людьми. Быстро созванная прислуга сновала по комнатам и коридорам. На открытых окнах были спущены белые шторы. Просто удивительно, как присутствие людей оживляет любой, казавшийся вымершим, дом. Лесничий покинул общество, чтобы следить, как выполняются его распоряжения, а профессор и Хенглер прогуливались по лужайкам сада. Профессор не мог удержаться от язвительного замечания относительного того, как Торбен Мильде встретил антиквара.
— Он как будто совсем забыл о цели вашего приезда в Мариелюнд, — сказал он. — Думаю, в этих трех комнатах нет ничего ценного, разве что парочка безобразных флаконов для туалетной воды да несколько дырявых холстов.
Но доктор Хенглер, у которого было время поразмыслить над произошедшим, ответил с невозмутимым спокойствием, которое никак не могло быть наигранным:
— Вы забыли о присутствии банкира Гуггенхейма.
— А какое он имеет к этому отношение?
— Банкир стоял и слушал наш разговор. Возможно, Торбен просто не хотел, чтобы у этого богатого финансиста создалось впечатление, что коллекция в этих комнатах представляет собой особый интерес. Вот и все объяснение.
— Единственное?
— Да, единственное.
Однако нетрудно было понять, что неожиданный приезд банкира в высшей степени занимал мысли антиквара. Он беспрерывно расспрашивал профессора о Гуггенхейме.
— Как по-вашему, его можно назвать близким другом семьи? — спросил он.
— Отца, во всяком случае, — ответил профессор.
— Я имею в виду, очень близким другом, готовым на самоотверженный поступок?
— Конечно. Но почему вас интересуют такие детали?
— Да так просто, — уклончиво ответил антиквар. — Мне казалось, что Гуггенхейм как разине относится к тем людям, которых отличают такие благородные и неэгоистические чувства.
Хенглер продолжал задавать вопросы, и профессор, обращавший внимание не только на слова, но и на светский, нарочито безразличный тон, каким они задавались, уловил определенную связь между этими вопросами. У него возникло неприятное предчувствие опасности.
— Этот Гуггенхейм действительно такой крупный финансовый воротила, как о нем говорят? — спросил Хенглер.
— Это финансист мирового масштаба.
— И он мог бы приобрести весь этот замок, все это огромное поместье?
— Думаю, ему это нетрудно.
Хенглеру показалось, что ему следует пояснить профессору свою мысль:
— В наши дни развелось много крупных финансистов, но когда доходит до дела, они оказываются мыльными пузырями, — сказал он.
Потом ему захотелось что-то проверить в своем автомобиле, и профессор пошел дальше один. Он снова задумался о странной смене настроения у Торбена Мильде. Объяснялась ли она приездом в Мариелюнд банкира Гуггенхейма? Торбен вдруг обрел прежнюю уверенность в себе. Он словно перестал блуждать в потемках, но осуществлял какой-то определенный план и неуклонно двигался к своей цели. Профессора насторожило, что в Мариелюнде собрались люди, из которых каждый играл свою роль в этой страшной драме, но он понимал, что развязка уже близка.
Навстречу ему вышел лесничий. Он был в превосходном настроении.
— Все идет великолепно, — сказал он. — У нас замечательная прислуга. Комнаты в порядке. Завтрак на кухне почти готов. Он довольно простой, на приготовление многих блюд просто не было времени, но я ручаюсь, что он будет вкусный. Наша старая кухарка славится на всю округу. Красное вино уже принесли из погреба. Будь добр, проверь при случае, чтобы оно было нужной температуры. Единственная беда, у нас мало прислуги и некому обслуживать гостей за столом, но мы пригласили слугу из трактира. Не из трактира Батюшки Абрахама, а из деревенского. Похоже, он ловкий парень. Сейчас он сервирует стол в большой зале.
— А где Гуггенхейм, отдыхает?
— Нет, вот что значит старая закваска. Конечно, он должен был устать после такого путешествия, но он и слушать не пожелал об отдыхе. Сидит сейчас в своей комнате за рюмочкой коньяку и беседует с Торбеном.
— Что это у тебя за ключи? — спросил профессор.
Лесничий звякнул двумя большими ключами, висевшими на металлическом кольце.
— Сейчас те комнаты заперты снова, — сказал он, — и эти замки легко не откроешь. Так приказал Торбен.
38
Завтрак
Завтрак был накрыт в большой зале. Окна, выходящие на веранду, были отворены, но спущенные маркизы бросали приятную тень. Слабый ветерок шевелил полосатую парусину и перебирал цветы, выставленные на широких подоконниках и радующие глаз своими яркими красками. Из-под края маркизы открывался вид на огромный сад с зелеными лужайками, залитыми солнцем. Стол был большой для пяти человек, и гости не теснили друг друга. Холодно поблескивало серебро и хрусталь. На синей с белым скатерти не стояло ни одной вазы с цветами, но золотистый и темно-красный огонь винных графинов мог поспорить благородством с любым букетом. Это был настоящий завтрак гурманов, расположившихся удобно и вольготно, все было сервировано с большим вкусом.
Лишь внешний вид гостей свидетельствовал о том, что это была спешная импровизации Лесничий не успел переодеться и остался в охотничьем костюме и в сапогах с высокими голенищами. Он лично распоряжался приготовлением и был доволен результатами своей работы. Торбен ограничился лишь тем, что приказал подать шерри, выбранное им из внимания к банкиру Гуггенхейму, и сигары, которыми хотел побаловать самого себя. Старый господин Мильде был большой любитель гаванских сигар, это была единственная слабость отца, которую весьма одобрял его сын. Но вообще-то Торбен сказал лесничему, что гости устали, а кое-кто, наверное, даже нервничает, и потому их надо как-то упокоить. Лесничий должен позаботиться, чтобы ни в чем не было недостатка. Эти слова лесничий истолковал так, что нервничают все и что только хороший завтрак может отвлечь гостей от мрачных мыслей. Теперь лесничий в последний раз оглядывал накрытый стол. Увидев в открытых дверях приближающихся гостей, он подал знак слуге, нанятому им в трактире. Слуга вышел.
Первыми из сада поднялись Хенглер и профессор. На Хенглере была светло-серая летняя пара и голубая рубашка. А вот профессор был даже без крахмального воротничка, он на манер Байрона любил ходить с расстегнутым воротом. Вскоре с небольшой прогулки перед завтраком вернулся Торбен, он отложил в сторону свою широкополую шляпу и сделал лесничему комплимент за его работу, назвав стол шедевром. Почти сразу спустился из своей комнаты и Гуггенхейм, как всегда грузный, сутулый, с серым лицом и волосами, он был в черном рединготе. Господа тут же сели за стол. Профессор Арвидсон сидел лицом к саду и спиной к двери. Разговор велся с равнодушной приветливостью, как бывает перед началом еды, тут не имело значения отношение гостей друг к другу. Торбен старался показать себя с лучшей стороны. Когда слуга подал к закуске холодную водку в маленьких рюмках, Торбен поднял свою рюмку и приветствовал гостей, посетивших его дом. Оказалось, что его занимала та же мысль, что и профессора, с удивлением слушавшего его слова:
