Еще изредка можно было встретить метелиляйненов на берегах Гандвика (Белое море, примечание автора), что в переводе у норманнов означало "Залив чудовищ", или среди диких северных скал Скандинавии. Называли их по-разному: кто — хийси, кто — етун, кто — тролли, а некоторые — йятти. Вблизи Большой Сельги жил, говорят, последний из их племени. Даже имя у него было — Яакко Пунтус.
У Пунтуса была дочь, какая-то безымянная великанша, а жены не было. Где-то болталась вместе с прочими женщинами на вольных хлебах вблизи Уусимаа (Новая Земля, в переводе с финского, примечание автора). Яакко возделывал землю где-нибудь в непроходимых и абсолютно безлюдных лесах. Корчевал, пахал, рвал напополам подворачивающихся под горячую руку медведей. Словом, был очень культурным и воспитанным малым, если так можно назвать Божье создание высотой в три с половиной человеческих роста. И дочка тоже была ему под стать. Вот только скучно ей было, поэтому и слонялась по лесу, создавая своим отнюдь нехрупким телом лишний шум. Однажды натолкнулась она на человека, деловито обмеряющего окультуренную папашей делянку. Скрытно, насколько это ей удавалось, она побежала к отцу и поделилась новостями. Тот захотел сам лицезреть это дело. Лес Вакокангас — обширный, найти человека в нем сложнее, чем, положим, росомаху. Но дочка не обманула, только ошиблась с подсчетом: человеков было два. Один — взрослый, другой — совсем мальчишка. Когда Яакко вышел на них, старший очень удивился, замахал руками, схватился за грудь и притворился спящим. А младший, закричав от ярости и гнева, подхватил суковатую дубину и бросился на великана. Хотел отомстить за умершего от расстройства и страха батюшку.
В общем, человека похоронили, а мальчишку взял себе в ученики сам Пунтус. Дочь же его, воспользовавшись случаем, убежала из отчего дома в поисках лучшей доли на север, где, по слухам, метелиляйненов было, как собак нерезаных. А человек прижился, научился обитать в доме, где никогда не запирали дверей на засовы: вряд ли найдется вор, способный поживиться любой изящно сделанной, но донельзя тяжелой безделушкой. Яакко тем временем прекрасно понимал, что если кто-то из людей пробрался к его угодьям, то за ними последуют и другие. Вопрос времени.
За несколько лет мальчишка превратился в настоящего специалиста по возделыванию лесных земель, позднее выяснилось, так обрабатывать сельгу, как он, не мог больше никто. А Пунтус задумал уходить на север. Решил он идти от сейда к сейду, единственных вех, оставленных былым могучим племенем метелиляйненов. Гиганты не носили оружия. В случае крайней нужды использовали те булыжники, что складывали по лесам и освобожденным полям, пусть потом заросшим дикими зарослями. Броски каменных глыб способны были повергнуть в бегство любого врага, включая и самих метелиляйненов. Бывалочи, когда возникали некоторые трения между собой, перебрасывались валунами с острова Корписаари в соседствующий, но не ближайший, залив Отсанлахти. Прятались за возведенными каменными грядами, а несчастных, поймавших в голову привет от соседей, хоронили на Лапинлахти. Теперь Пунтус на старости лет решил больше не оставаться в родных краях, а идти к легендарному королю великанов Херрауду, как его почтительно звали люди, Железному Господину (Herra — господин, Rauta — железо, в переводе, примечание автора). Авось хоть похоронят по-человечески, точнее, по-метелиляйненски.
А Мика вышел к деревушке Микли, что на западной оконечности леса Вакокангас. Не взял его с собой старый Яакко Пунтус, как ни просился человек. Пришлось вернуться на родину, в Большую Сельгу, где их с отцом давным-давно считали безвестно сгинувшими.
— Здорово меня тогда доставали всякие христопродавцы, кем только не называли, — вспоминал после очередного захода в парилку Мика. — От церкви отлучали, даже слэйвинов присылали, чтобы зарезать, как овцу. Но ничего, так просто взять меня не могли. Я, брат, многому у метелиляйненов научился. А в их церковь я был и сам не ходок. Потому, наверно, и злобствовали нехристи.
— А король Артур — тоже был метелиляйненом? — спросил Илейко.
Мика хлебнул бражки, вытер усы и усмехнулся:
— Не могут великаны носить оружие, даже выкованный Тором Эскалибур.
Но, увидев, как скис Илейко, сделавший для себя, было, важное открытие, похлопал того по плечу:
— Полукровки могут. Это уж точно. Иногда у них случается такое вот дело. И Артур — из их числа. Да не только он. Был еще Валит, родом из веси, гроза арабов. Царь, как есть в Волжской Булгарии, во времена иные. Да мало ли кто еще!
Потом хозяин поведал, как стали к нему приходить, суля горы золотые, посыльные от разных там князьев слэйвинских. Много чего-то у них развелось знати. И каждому нужно было одно: всех убить, одному остаться. Был даже ливонский ловкач Вольга Сеславич, наполовину — лив, наполовину слэйвин. Все приглашал на Орешек сходить, с тамошними торгашами посчитаться. Соль от немцев эти ореховцы перехватили, загнули такие цены, что застонали не только в Олонце, но и в самом Новгороде. Вот тогда Мика поддался уговорам, соль-то и ему была нужна — как же посреди леса-то жить без нее? Нечисть замучит. Крепко досталось разбойничкам, наложившим лапу на столь необходимый продукт. Вольга, сам искусный воин, выдумщик и ловкач, диву давался, как Мика, подобно волку-оборотню, метался среди торговых складов, нанося увечья вооруженным, разбрасывая по сторонам толстопузых. Кто оружие на него поднимал, тот от оружия и загибался, а кто верительными грамотами перед лицом тряс, тот их и ел, давясь и икая. Все хотел до подлого вора Ярослава Всеволодовича добраться, уже, благодаря интригам с зерном, засевшем в Новгороде. Да Садко утихомирил. А Вольга, видя такое непотребство, даже организовал покушение на самого Микулу Селяниновича. По приезде в Новгород рухнул подпиленный мост через Волхов, по которому как раз и ехал с обозами Мика. Если бы не детальная проработка плана, то и соль бы пропала, да и Мика вряд ли из-под обломков выбрался. А так остался довольным князь Ярослав: поделом досталось бунтовщику. Хотя и Мика, подобранный на лодку все тем же приятелем Вольги Садком, не тужил, да и драгоценная соль, загодя перегруженная, осталась в целости.
Вольга, как лис среди волков, обращался среди князей и бояр, каждого зная по достоинствам и недостаткам, к каждому имея свой подход. И при всем при этом умудрялся сохранять нерушимыми свои принципы, коими и руководствовался. В Суздале он был немцем, в Гамбурге — слэйвином. А по жизни оказался Рыцарем Ливонского Ордена, за какие-такие заслуги получив титул — неизвестно. Причем, получил рыцарство не где-нибудь, а в замке Савонлинна, крещенный мечем самого легендарного Густава Норманнского. Вообще-то Орден свято блюдет чистоту крови своих участников, поэтому Мика предполагал, что Вольга был чистокровным ливом, лишь только для удобства в своих делах признавая долю слэйвинской крови.
Мика же предпочитал заниматься привычным для него делом в глубине олонецких лесов, держась вдалеке от нечистоплотности породистых интриганов. И своих негодяев хватало. Он долгие годы надеялся получить вести от отца своего названного Яако Пунтуса, да, видать, далеко на север забрался старик, связи с миром — никакой.
Но, тем не менее, метелиляйнены к нему захаживали. Знали откуда-то, что среди людей есть человек, которому можно доверять. Иногда просыпается в гигантах тяга к далеким прогулкам. Бродят они по глухим лесным уголкам, словно вспоминая время, когда были здесь полноправными хозяевами.
Так и Святогор пришел однажды полюбопытствовать, что за человек может выполнять работу метелиляйнена. Предложил посостязаться, кто искусней. Мика, потехи ради, согласился. Договорились бежать, кто быстрее, по разным краям поля от ламбушки до ламбушки. Святогор — по болотине, Мика — по пашне. Как ни пытался метелиляйнен, как ни спешил, отстал от человека. Не мудрено, проваливаясь чуть ли не по уши, тяжеловато даже ежа опередить. Тогда они поменялись дорожками. Но и тут Святогор не преуспел: весь мокрый еще с прошлого забега собрал на ногах всю сырую землю, так что едва мог ноги переставлять к концу пути.
Посидели, передохнули, Мика из сумки своей еды достал, хлеб преломил с великаном. Святогор ничего не знал о Пунтусе, человек — ничего о других людях, общающихся с метелиляйненами. И тому, и другому было жаль. Яако сгинул, похоже, окончательно. Святогор загрустил, что для всех прочих потомков Адама его порода тоже сгинула, будто ее и не было. Ничего не изменило бы даже, если бы он пришел в Ладогу в разгар торгового дня. Пара сотен стрел каленых, пущенных в метелиляйнена стражниками — и все забыли, что был великан. Так, обман зрения.
— А вот передал бы ты мне свою суму? — спросил Святогор.
— Да пожалуйста, — пожал плечами Мика. — Только нести тебе ее придется вместе со всем содержимым. Во-первых, там борьба против грехов людских: слабости, зависти, злобы, жадности, лжи и прочего, прочего. Во-вторых, там все эти грехи и еще некоторые, до поры нераскрытые. В-третьих, там любовь. А это тяжелее всего, ибо она может все грехи, как и оживить, так и заставить увянуть. Любовь не только к женщине, но и к своим детям и своей земле. А еще там смерть. И Мечта. Возьмешься за суму такую?
