— Вероятно, потому что мы нашли вас лежащим на песке, у брода Рубио.
— А! Так вы там меня нашли?
— Да, три часа тому назад.
— Благодарю вас за оказанную мне помощь — без нее, вероятно, я был бы уже мертв.
— Это очень вероятно; но не торопитесь благодарить нас.
— Отчего же? — спросил дон Стефано, навострив уши при этом двусмысленном ответе, в котором ему послышалась скрытая угроза.
— Э-э! Кто знает будущее! Никто не может ручаться за него, — ответил добродушно Верный Прицел.
Дон Стефано, рассудок которого окончательно прояснился и силы быстро восстанавливались, живо поднялся и, устремив на охотника взгляд, которым он хотел, казалось, проникнуть в глубину его души, громко проговорил:
— Однако, не пленник же я ваш!
— Гм! — проворчал охотник в ответ.
Это междометие обеспокоило больного более длинной фразы.
— Поговорим откровенно, — сказал он после некоторого раздумья.
— Ничего лучшего мы не желаем.
— Из вас троих я знаю только его одного, — продолжал раненый, указывая на Руперто, — и, как мне кажется, ничем не оскорбил его.
— Это правда, — ответил Руперто.
— Вас я никогда не видел, следовательно, вы не можете питать ко мне никакой вражды.
— Действительно, мы в первый раз встречаемся лицом к лицу.
— Остается этот индейский воин, которого, подобно вам, я вижу в первый раз.
— Все это верно.
— По какой же причине я могу быть вашим пленником?
— Этот вопрос не так легок, как вы полагаете; хотя мы, лично, не можем ни в чем обвинять вас, но не оскорбили ли вы, бродя по прериям, кого-то еще?
— Я?
— Кто же, как не вы? Не далее как сегодня ночью не вы ли старались убить человека в подстроенной для него засаде?
— Да, но этот человек — мой враг.
— Хорошо. Теперь предположите, что мы — друзья этого человека.
— Но нет! Этого не может быть!
— Почему вы так полагаете?
Дон Стефано презрительно пожал плечами.
— Вы, верно, считаете меня большим простаком, еслидумаете, что я попадусь на такую увертку.
— Но это еще не все.
— Полноте! Если бы я попал в руки этого человека, он перенес бы меня в свой лагерь, чтобы расправиться со мной на глазах у своих разбойников, для которых моя казнь была бы приятным зрелищем.
Старый охотник, говоривший до сих пор с некоторой иронией, вдруг переменил тон и стал настолько же серьезен, насколько до этого был шутлив.
— Послушайте, — сказал он, — и воспользуйтесь тем, что услышите: не дурачьте нас своей слабостью, мы очень хорошо знаем, что ваши силы почти полностью возвратились к вам; совет мой чистосердечен и дан вам с целью предупредить вас против вас же самих. Правда, что вы не пленник наш, но все же вы не свободны.
— Я вас не понимаю, — прервал его дон Стефано с потемневшим лицом.
— Никто из присутствующих здесь лиц, — продолжал Верный Прицел, — не обвиняет вас; мы не знаем, кто вы, и еще сегодня я совершенно не знал о вашем существовании. Но есть один человек, который питает к вам ненависть. Это дело можно было бы решить в честном поединке, но претензии к вам настолько сильны, что решено вас судить — и судить немедленно!
— Меня немедленно судить! — повторил дон Стефано в величайшем изумлении. — Но перед каким судом этот человек желает меня представить? Мы здесь в пустынном краю.
— Да, и вы, кажется, забываете, что в прериях, где городские законы не в состоянии преследовать виновных, существует ужасное законодательство — краткое, неумолимое, к которому, в целях общей пользы, всякий оскорбленный человек имеет право прибегнуть, когда этого требует безотлагательная необходимость.
— Что же это за закон? — спросил дон Стефано с помертвелым лицом.
— Это закон Линча.
— Закон Линча?
— Да. Мы, как вы уже заметили, люди, совсем вас не знающие, созваны здесь его именем для того, чтобы судить вас.
— Меня судить! Но это невозможно. Какое преступление я совершил? Кто мой обвинитель?
— Я не могу отвечать на эти вопросы; мне не известно преступление, в котором вас обвиняют, я не знаю даже имени вашего обвинителя; только верьте, что мы не имеем против вас ни ненависти, ни предубеждения, мы будем беспристрастны. Приготовьтесь защищать себя в этот небольшой промежуток времени, а когда настанет минута защиты, постарайтесь
доказать свою невиновность, уличив своего обвинителя, чего я вам искренне желаю. Дон Стефано опустил голову.
— Но как вы хотите, чтобы я приготовился защищать себя, когда я даже не знаю, в чем именно меня обвиняют? Осветите мне эту темноту, проведите хотя бы самый слабый свет, чтобы я мог наконец, руководствуясь им, знать, куда иду.
— Говоря вам то, что вы слышали, кабальеро, я повиновался своей совести, повелевавшей мне известить вас об угрожающей вам опасности, сказать же вам большего я не могу, потому что, как и вы, больше и сам ничего не знаю.
По знаку Верного Прицела Руперто, Летучий Орел и Дикая Роза удалились, оставив дона Стефано одного.
Мексиканец с бешенством бросился на траву, но вдруг, вскочив на ноги и схватившись рукой за грудь, принялся жадно искать чего-то вокруг себя; ничего не найдя, он воскликнул:
— А! Куда девался мой бумажник?! Если люди овладели им, то я пропал… Как быть, что делать?
Вдали раздался конский топот, постепенно приближавшийся к месту, где расположились охотники. В самом деле, через четверть часа на поляну выехали тридцать охотников, во главе которых был Вольная Пуля.
— Что это значит? — прошептал дон Стефано. — Вольная Пуля — среди разбойников?
Недоумение его не было продолжительным: среди вновь прибывших он тотчас узнал еще одного человека.
— Дон Мигель Ортега! Эге! Знаю, — добавил он через минуту, — кто мой обвинитель. Хорошо, хорошо, — добавил он, — положение мое не так отчаянно, как я полагал; видимо, эти господа ничего не знают, и мои драгоценные бумаги не попали к ним в руки. Гм! Кажется, этот ужасный закон Линча ошибется на этот раз, и я, как и в прежние времена, сумею избежать опасности.
Дон Мигель увидел дона Стефано, но сделал вид, что не замечает его. Дон Стефано внимательно следил глазами за всеми движениями охотников. Опустив носилки в противоположной от дона Стефано стороне, все мексиканцы, не сходя с коней, образовали большой круг на поляне и встали неподвижно, держа ружья наготове, делая тем самым всякую попытку к бегству невозможной.
Перед огнем полукругом были расставлены бизоньи черепа — пять черепов, заменяющих стулья; на них расположились в следующем порядке: дон Мигель Ортега, исполняющий обязанность председателя, сидел в центре, по правую его руку Верный Прицел, по левую — Вольная Пуля, затем индейский вождь и один мексиканец.
