Николай скривился.
— Сущий Вавилон! Георгий, берегись — затопчут. Поезд, похоже, будем брать с боем: в давке и толчее. Хорошо, если влезем. Про то, чтобы сидеть — даже не заикаюсь.
Я понимающе кивнул. Такого столпотворения мне давненько не приходилось наблюдать.
— Да уж, народа хватает.
— То ли ещё будет, когда подадут поезд! И да, смотри, чтобы в давке с тебя последние штаны не сняли: тут такие спецы по чужим карманам работают — обнесут и глазом моргнуть не успеешь.
— Что, даже милиционера?
Он усмехнулся.
— Ну, железнодорожную милицию и отделы угрозыска упразднили. А тех, кто на вокзалах дежурит, здешние урки как облупленных знают и никогда не тронут. Мы же для этого брата пока не примелькались, и это скорее хорошо, чем плохо. Так что следи за карманами и не говори потом, что я тебя не предупреждал.
— Есть следить за карманами, — ухмыльнулся я.
Николай не врал, когда обещал настоящее светопреставление, когда объявят посадку на поезд.
Началось хаотическое движение. Людская масса хлынула на перрон, сметая контролёров и немногочисленную охрану. Нас сжало со всех сторон, потащило вперёд. Давка была ещё та, хорошо, хоть упасть в такой толчее не представлялось возможным. Всё, что оставалось делать, смириться и покорно ждать, когда поток вынесет к вагонам, что собственно и произошло.
Картина до боли знакомая по моей молодости, да и потом, пока не купил машину, порой приходилось добираться до места с аналогичными приключениями.
Пока паровоз шипел, обдавая округу клубами пара, народ загружался в состав всеми доступными способами: большинство попадало через дверь, но хватало и таких, особенно помоложе и побойчей, что умудрялись протискиваться сквозь окна.
Даже не верилось, что лет через семь на московской «чугунке» испытывать первые электрички, хотя первыми, если не ошибаюсь, они пойдут где-то под Баку, где произведут неизгладимые впечатления на Маяковского.
Несколько минут, и мы с Николаем оказались в вагоне, а вокруг нас кипела и бурлила жизнь. Кто успел — захватил полки, кому, вроде нас, повезло меньше — остался на ногах.
— Так всё равно лучше, чем добираться до Кучино на одиннадцатом номере, — пошутил муровец.
Под трамваем номер одиннадцать, подразумевалось идти пешком.
— И далеко ехать?
— Как пойдёт, — неопределённо пожал плечами напарник. — Если на станциях долго стоять не будем, то часа полтора.
— Полтора так полтора, — безмятежно согласился я.
С каждой новой станцией вагон стал постепенно пустеть, появились свободные места.
Пассажиров до Кучино хватало, на перроне станции вышли не только мы одни, и оказались на маленькой базарной площади.
— Ты как — пуговицы не растерял? — спросил Николай.
— Да вроде жив-здоров и всё на месте, — сказал я, похлопав себя по карманам.
— Ну тогда хорошо. А то у моего кореша вот таким макаром наган в поезде тиснули. Такое тогда завертелось — чуть под трибунал не попал.
— Шпалер тоже при мне, — заверил я. — Куда теперь?
— Сейчас, семечек куплю и покажу, — сказал муровец. — Любишь семечки лузгать?
— Да кто ж их не любит? — удивился я, вспомнив как в прежние времена с Дашкой могли щёлкать эту заразу часами. — Давай я куплю тоже?
— На обратном пути ты возьмёшь. А пока я угощаю, — сделал широкий жест напарник.
Николай перепробовал семечки у нескольких торговок и, наконец, выбрав подходящие, купил небольшой стакан, который ему высыпали в свёрнутый из газетной бумаги кулёк. Запуская в него руки по очереди, мы двинулись к кирпичной фабрике.
— Как там у вас наш Бахматов? — спросил Коля.
— Да молодцом, конечно. Только сейчас в командировку уехал во Владикавказ.
Мы вышли к грунтовой дороге и пошагали по ней. Время от времени мимо проезжали гружёные телеги, пару раз прокатил и пассажирский экипаж. Но большинство путников, подобно нам, передвигалось на своих двоих. Пока что это был самый распространённый вид «транспорта».
Признаков города уже не ощущалось, кругом была та самая деревенская пастораль: поля, луг, избушки, раскиданные то там, то сям.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Позади нас загудел клаксон. Мы как по команде обернулись и отошли в сторонку, освобождая путь первому автомобилю, увиденному за всё время, что находились тут. Это была легковушка, пылившая в сторону какой-то деревни.
И всё бы ничего, но я успел краем глаза заметить одного из пассажиров в машине, и увиденное сразу заставило взять меня охотничью стойку: на заднем сидении авто расположился Майоров, а возле него с задумчивым видом восседал худощавый мужчина с густыми бровями над пронзительными глазами, острым подбородком, впалыми скулами и каким-то странным, я бы даже сказал — инопланетным взором.
Ни Майоров, ни его спутник вроде бы не обратили на нас никакого внимания, ни тот, ни другой не обернул голову и не посмотрел в нашу сторону.
Машина довольно быстро обогнала нас и постепенно скрылась из виду, потерявшись где-то среди выстроенных вдоль улочки домов с высокими заборами. Ни дать ни взять Рублёвка образца 1922-го года.
Зато от напарника не скрылось моё напряжение и, толкнув меня локтем, он спросил:
— Ты чего так напрягся-то, словно живого покойника узрел?
— Слушай, а ты не знаешь, чья это машина мимо нас проехала? — вместо ответа задал вопрос я.
— Да бог его знает, — повёл плечами Николай. — У тебя самого какой интерес?
— Ну… — я придумал самую первую и потому нелепую отмазку. — Вроде в машине мужики из ГПУ ехали. А они — народ глазастый. Если тут часто бывают, может видели что-то подозрительное?
— Ты б лучше к ним не лез со своими вопросами, — посоветовал Панкратов.
— А чего так? — сделал удивлённое лицо я.
— Ну, начнём с того, что чекисты вечно секретничают и не особо спешат делиться с нами братом, сыщиком. Если что-то и видели, всё равно мне или тебе не скажут. К тому же, тут у какого-то их большого начальника дача, она под охраной и без спецпропуска тебя к ней на пушечный выстрел не подпустят, — продолжил стращать Николай.
— Думаешь, придётся надеяться только на себя?
— Точно!
— И хрен с ним, мне не в первой. Мне не в первой, — сказал я, не отрывая взгляда от домов, среди которых спряталась дача чекистов.
То, что смерть Евстафьевой произошла недалеко от этого места, вряд ли было простой случайностью. Ну не верю я в такие совпадение. Многолетний опыт, интуиция кричат о том, что это звенья одной цепи.
Отсюда и загадочное самоубийство Игната Евстафьева и предложение Майорова из числа тех, от которых не принято отказываться, а потом ещё и откровенная провокация в мой адрес. И ведь наверняка не последняя.
Но пока у меня нет улик и идти в высокие кабинеты не с чем. Значит, надо копать и копать глубже. Если найду что-то, что поможет размотать клубочек до конца, тогда у меня будет шанс сработать на опережение и выйти сухим из воды. Если обломаюсь… Тогда мяч окончательно и бесповоротно уйдёт на сторону тех, кто играет против меня.
С такими нехорошими мыслями мы с Панкратовым и добрались до того, что прежде было кирпичным заводом.
Тут тоже пахло разрухой. Заброшенные корпуса зияли дырками разбитых окон, местами кладка начала осыпаться, угрожая рухнуть и погрести всё под собой.
— Душераздирающее зрелище, — сказал я, обведя взглядом округу.
— Ну, а что ты хотел, — вздохнул Панкратов. — Говорят, фабрику собираются восстановить и запустить заново. Но когда это будет?
— Надеюсь, что скоро.
— Все надеемся. Полстраны вот так… в забытье и обломках, — Николай поёжился.
— Ничего, Коля. Поднимем страну на ногу.
— Обязательно поднимем. Просто работы… прорва. На части рваться придётся.
Я кивнул. Да, придётся. Неимоверным трудом, бессонными ночами, трудовым подвигом страна воспрянет из руин, а потом… А потом всё это понадобится делать снова, когда к нам сунется новый, страшный враг, подмявший под себя почти всю Европу.
— Кстати, мы уже пришли, — сказал Панкратов.
