— Давай останемся здесь. Ты и я… — прошу. — Пусть все уходят.
Медленно выдыхаю, стараясь восстановить дыхание, и приподнимаю голову. Моё сердце трепещет и сжимается.
Дура. Идиотка. Не смей влюбляться. Он разобьёт тебе сердце. И не будет спрашивать разрешения.
Слопает, растопчет и выкинет из своей жизни, как и всех остальных.
Этим он опасен. Он единственный, кто может сделать мне действительно больно. Просто чувствую это.
Натыкаюсь на внимательные глаза Мирона. Они чернее ночи. В них всё ещё плещется необузданное и не нашедшее выход возбуждение. Он желает меня и хочет мной обладать. А ещё обещания… Там очень много обещаний — и ни одного долгосрочного.
Игла простреливает сердце, в тот же миг Мир моргает. Стирает с лица блаженное выражение и вешает маску привычного оскала.
— Мы останемся здесь только в том случае, если ты сейчас опустишься передо мной на колени и откроешь свой рот, — спокойно говорит Мирон и отстраняется. — Но ты же не намерена мне сейчас отсасывать? Значит, мы выйдем.
— Какой же ты урод… — бормочу заплетающимся языком. — Нужно было плюнуть тебе в глотку.
— Не уверен, что мне бы это не понравилось.
В неверии качаю головой, Мир безразлично пожимает плечами. Улыбается.
Он просто отворачивается и идёт к раковине, где включает кран и, выдавив на ладони мыло из дозатора, моет руки. Как ни в чём не бывало! Будто ничего выдающегося между нами и не случилось! Будто не целовал, не трогал, не довел до оргазма, не побрезговав залезть ко мне в трусы.
Становится холодно и мерзко. Я чувствую себя грязной, липкой и… обманутой. Хотя понимаю, что именно такое поведение в стиле Мирона.
В животе закручивается узел. На сердце появляется первая трещина.
Пока он невозмутимо моет руки, буравя меня насмешливым взглядом сквозь зеркало, поправляю на себе одежду. Прячу глаза, потому что на них вдруг набегают слёзы.
Что за чёрт?! Я не собираюсь реветь из-за того, что Мирон меня оттолкнул. Не собираюсь.
Опускаю подол платья, разглаживая тонкую ткань на бёдрах.
Поднимаю на место верх, пряча растерзанную, в красных отметинах грудь. На меня словно напал варвар и пытался откусить кусок. Соски саднят, кожу пощипывает.
Демонстративно протираю губы тыльной стороной ладони. Чем вызываю у Мирона лишь очередную усмешку.
— Кончаешь супер, — колко бросает он. — Как-нибудь повторим.
В два шага оказывается у двери и, повернув замочек, распахивает её настежь.
К моему облегчению за ней никого нет. Мир уходит, ни разу не обернувшись.
Вот только был рядом, держал в своих руках, шептал: «Моя девочка», — просил произнести его имя, чтобы знала и помнила, кто довёл меня до наивысшей точки наслаждения. А теперь сбежал.
Испарился!
Гейден, конечно, может и дальше строить из себя похотливого дьявола, которого волнует только секс. Но я видела его настоящие обнажённые эмоции и готова поспорить на свою девственность — смогу увидеть их снова. Вывести его на них и тоже оттолкнуть, как это только что сделал он. Чтобы он почувствовал… чтобы ему тоже было больно.
— Чёрт… — произношу на выдохе, упираясь руками в край каменной раковины.
Поднимаю глаза и смотрю на своё отражение. Красотка. Помада некрасиво растёрта у губ, выходя за их контур, на ключице виднеются красные полосы от зубов, волосы всклокочены, в уголки глаз набегают слёзы.
Если я сейчас кого-нибудь встречу, ни у кого из встреченных не возникнет и тени сомнения, чем я здесь занималась…
Прополоскав рот, выбегаю в прихожую и беру из кучи сваленных вещей свою куртку. Мне нет дела, куда делись Вика и все остальные. Я хочу убраться из этой квартиры и этой ванной как можно дальше.
Накинув на голову капюшон, сбегаю по лестнице и вываливаюсь из подъезда во двор элитной многоэтажки.
Обняв себя за плечи, быстрым шагом пересекаю двор. Едва заношу руку, собираясь нажать на кнопку у кованого забора, чтобы выбраться на оживлённую улицу и вызвать себе такси, как у стоящей напротив машины зазывно подмигивают фары, привлекая внимание.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Вздрагиваю и медленно оборачиваюсь.
Саша, сидящий за рулем, плотно сжимает губы. Лицо бледное, под глазами тени. Выглядит ужасно. Так же, как и я сейчас. Смотрит с осуждением и брезгливостью, у меня не остаётся сомнений, что он уже в курсе, чем и с кем я занималась.
Мы смотрим друг на друга бесконечно долго, до тех пор пока Соколов подбородком не указывает на пассажирское сиденье. Безмолвно предлагая сесть к нему в машину.
Первая — трусливая, но такая легкая — мысль: уйти. Сбежать от разговора с Сашей так же, как только что, унизив меня, сбежал Мирон. Уверена, Соколов не будет меня преследовать и силой заталкивать в свою тачку. Он не такой, как Гейден. Совсем другой.
Светлый, добрый, умеющий шутить и никогда не посягающий на личные границы. Почему же меня тогда совсем к нему не тянет?
Тянет к другому — тёмному и плохому.
Сейчас на лице Саши читаются холодность и отрешённость. Глаза, как голубые ледышки, цепко следят за каждым моим движением. Осматривает меня с головы до ног несколько раз, подмечая каждую деталь и криво усмехается.
Нет. Сегодня Саша не примет любой исход и не вздохнет с облегчением, если я уйду.
Вторая мысль, более здравая и решительная: вот он, шанс поставить точку в этих отношениях. Стать свободной. Вырваться из мира, в который я так долго пытаюсь пролезть и который так отчаянно изрыгает меня назад в нищету. Мира богатых отпрысков и их грязных секретов. Мира, где правят деньги и, кажется, других проблем не существует. Мира вседозволенности и откровенного секса.
Мира, где я плечом к плечу сосуществую с Мироном Гейденом и, кажется, готова в него влюбиться, кинувшись в омут с головой. Всего после одного поцелуя… но какая долгая к нему была прелюдия! Плевать на всё!
Он хотел, чтобы я пришла к нему сама. Я готова. Потому что только рядом с ним, в его руках, я сегодня почувствовала себя не куклой, а живой.
Только в этом мире любви нет места. Как нет места и для меня. Я всегда буду чужой. Везде.
На ватных ногах подхожу к «мерседесу» Соколова и открываю дверь. Забираюсь внутрь и зябко ёжусь. В салоне холодно и пахнет табаком. Сколько он тут сидел один? Что делал? Меня ждал? Или кого-то ещё?
— Привет. Я думала, ты уехал, — говорю тихо. — Поговорим?
Голос свой не узнаю. Прочистив горло, бросаю косой взгляд на водительское сиденье.
Саша не включает печку, ничего не говорит и вообще не двигается. Не заводит мотор. Он как будто не здесь. Смотрит в лобовое немигающим взором, стискивая ободок руля до побелевших костяшек.
Кутаюсь в куртку сильнее, изо рта вырывается облачко пара. Кожа на ногах под капроном колготок покрывается мурашками.
— Саш? — зову его. — Всё нормально?
Парень вздрагивает и переводит на меня бешеный взгляд налитых кровью глаз.
— Нормально? Это ты мне скажи, как тебе с моим лучшим другом зажиматься было, нормально? — спрашивает резко.
Слова оправдания чуть не слетают с языка. Не была готова к такому вопросу в лоб. Хотела начать с другого, не с измены, которая уже состоялась. Расстаться, как и планировала. По-хорошему, по-человечески. Соколов не сделал мне ничего дурного. Единственное: был не самым внимательным парнем на свете и имел проблемы с алкоголем. Но умело компенсировал всё дорогостоящими подарками. И меня это почти всегда устраивало.
— Как тебе, Ангелина? Потрахалась наконец-то? Да ты бы сказала, что тебе этого не хватает! Знаешь, скольких желающих я бы нашёл на твою пилотку! Очередь бы выстроилась!
У меня от его слов всё внутри холодеет. Сжимается и подпрыгивает к горлу тошнотворным комом. Сам меня и пальцем не трогал. Не возбуждался никогда, целовал через силу. А теперь ревнует?
Саша подаётся в мою сторону всем телом, приближая к моему лицу своё, искажённое дичайшей яростью. Но ярость эта не похожа на задетые чувства обманутого и обиженного неверной девушкой парня. Нет. Здесь что-то другое.
