Я вышел на свет. Сделал два шага, прежде чем увидел его лицо и его сумасшедшие глаза. Они глядели на меня. Прямо на меня! Его губы растянулись, обнажив зубы, он заулыбался, а его тело все еще качалось. Когда он заговорил, его слова прошли сквозь меня:
– Тебе нравится то, что ты видишь, так, мальчик?
Я застыл.
– Я видел, как ты наблюдал.
Краснота, заполнившая глаза мужчины, делала его мало похожим на человека. Но его тело продолжало двигаться. Вверх и вниз. Вверх и вниз. Хряк. Хряк. Хряк. Глаза его заволокло сальной пленкой. И снова эта ужасная улыбка. Он сказал ей:
– Ладно, получи взгляд хорошего мальчика… потому что он будет следующим.
А затем он оторвался от нее, смеясь, подошел ко мне, как будто собирался положить руку мне на плечо.
– Бог, сладкий Бог.
Его рот – темная вонючая дыра. Дергающиеся пальцы. Волна жуткого запаха, подобного тому, что шел от мертвой собаки, которую я когда-то нашел на обочине.
– Адам и Ева! – закричал он. – Ева и снова Адам. – Он наклонился вперед, согнулся, став похожим на огромную крысу. – Позволь помолиться.
Он повторял одни и те же слова много раз, пока они не перешли в одно бесконечное слово, которое закончилось, когда он разогнулся. Тогда искривленными губами он стал говорить медленно: «Позволь поиграть… Позволь поиграть».
Затем его пальцы оказались на мне, и я начал кричать, размахивая булыжником, ударил его куда-то, но от этого смех мужчины стал еще более тяжелым. Я попытался ударить его, но он вырвал у меня булыжник и выбросил его, Я услышал всплеск воды. Тогда он ударил меня лицом о стену, и я почувствовал кровь. Он бил меня снова и снова, пока не осталось сил кричать. Я чувствовал его руки на себе повсюду, но не мог двигаться. Я был едва в сознании, только едва, но все еще… чувствовал его руки. Гладкость его языка на своей щеке.
…И я рыдал.
Но потом вспыхнул свет, и послышались отдаленные крики. Я видел его косые глаза, оттянутые губы, вывалившийся язык. Он оглядывался назад, лаская мое лицо одной рукой.
– Ты удачливый маленький мальчик, – сказал он. – Да, Господи. – Моя голова снова врезалась в стену, и я увидел звезды. Когда они прорывались, он все еще был там, согнувшийся надо мной с пылающими, испуганными глазами, сжимая руку на моей промежности. – Но я буду помнить тебя. Адам на кресте.… о да. Ты всегда будешь моим маленьким Адамом.
После этого он пошел вниз по туннелю, волоча ноги, подальше от света и голосов, которые звучали пока далеко, но приближались. Я думал о девочке, голой и беспомощной, но на сей раз это было нечто другое. Я пополз через грязь и приблизился к ней. Собрав обрывки ее платья, я прикрыл ее. Затем положил ее руки ей на живот, закрыв окровавленные ноги.
Вот когда я увидел, что она смотрела на меня: через раздувшуюся плоть пробивался синий свет только одного ее глаза.
– Спасибо, – проговорила она, и я едва слышал ее.
– Он ушел, – успокоил я ее. – Все будет о'кей.
Но я в это не верил, и думаю, что она тоже.
Я думал, что с этим покончено, но другое воспоминание, подобно хищнику, быстро мчалось следом за этим прошлым.
Это было то, что сказал мой отец. Я лежал в кровати; было поздно, но я не мог заснуть. Я действительно не спал в течение двух недель, с тех пор как нас вытащили из этой дыры и бросили на растерзание любопытствующей толпы, которая придала событию такую остроту, что мы не могли видеть людей. Девочка – поломанная, собранная по частям и обернутая в пиджак. Я – с окровавленными стучащими зубами, старающийся не заплакать.
Мои родители спорили в холле, недалеко от моей двери. Я не знал, что вызвало спор. Сначала говорила мать.
– Почему ты так суров с ним, Эзра? Он – только мальчик, да к тому же очень храбрый.
Я подполз к двери, открыл ее и выглянул. Отец держал в руке стакан. Его галстук был развязан.
– Никакой он не герой, – пренебрежительно сказал отец. – Мало ли что пишут в газетах.
Он выпил залпом содержимое стакана и положил руку на стену чуть выше головы матери. Так или иначе, он знал мой позор, сердечные муки, которые терзали меня ночью. Не знаю, как он узнал, но это было так, и я почувствовал, как горячие слезы катятся по моим щекам.
– У него трудное время, Эзра. Ему необходимо знать, что ты гордишься им.
– Горжусь! Ха! Он просто придурковатый ребенок, который должен был соображать лучше. Ты нянчишься с ним, как с больным…
Я не слышал остального. Я закрыл дверь и заполз обратно в кровать.
Он не знал.
Никто не знал. Только я. И тот мужчина.
«Я видел, как ты наблюдаешь…»
Обессиленный, я открыл глаза, потому что не мог больше терпеть это. Теперь я должен сообщить Ванессе, как подвел ее. Ее изнасиловали в пятнадцать лет, а я наблюдал за этим и позволил этому случиться.
Я должен был сделать больше.
Посмотрев на ее дом, я почувствовал внезапный приступ тошноты. На ее крыльце стоял мужчина, глядя мне прямо в глаза. Я не видел, когда он вышел. Не знаю, как долго он там стоял, кто он был и почему там находился. Он медленно спустился по ступенькам. Я вышел из кабины и встретил его перед домом. Он был моложе меня, вероятно лет тридцати, с густыми каштановыми волосами и близко поставленными глазами, высокий, широкоплечий, с крупными тяжелыми руками, которые свисали, подобно железу, из рукавов хлопчатобумажной рубашки.
– Госпожа Столен не желает вас видеть, – коротко сообщил он, выставив вперед руку и растопырив пальцы. – Она хочет, чтобы вы уехали.
– Кто вы такой? – спросил я.
– Не ваше дело. – Он ступил ближе, его рука была в нескольких дюймах от моей груди. – Почему бы вам не вернуться в грузовик и не поехать домой?
Я посмотрел мимо него и увидел лицо Ванессы в окне кухни. «Я видел, как ты наблюдаешь…»
– Нет, – сказал я сердито. – Это не ваше дело. – Я стал резко жестикулировать, показывая на ферму, на себя… – Я хочу поговорить с Ванессой. – Я двинулся вперед, и его выставленная рука, как гиря, легла мне на грудь.
– Я так не думаю.
Внезапно меня охватила ярость. Все мои жизненные неудачи, казалось, вскипели за одну секунду, и этот безымянный человек стал их воплощением.
– Убирайся с моей дороги. – Это прозвучало холодно и опасно даже для моих ушей.
– Не собираюсь, – уперся он.
Гнев. Ярость. Я был переполнен этим так, что мог взорваться. Его лицо оставалось твердым и тяжелым, давление внутри меня усиливалось. Убийство. Расследование. Жгучая потребность поговорить с Ванессой. Во вспышке, которая дохнула пророчеством, я увидел детектива Миллз, которая надевала наручники на Джин, и свою младшую сестренку – она сидела в темной тюремной камере и резала себе запястья куском тупого зазубренного металла. Все разваливалось на части, и в этот момент не оставалось ничего, кроме ярости, которая и определила мое поведение. Вот почему, когда мужчина толкнул меня, я отделал его так, что он упал на землю, а я возвышался над ним, надеясь, что он поднимется и принесет мне извинения. Но, перекатившись на спину, сидя в грязи, он посмотрел на меня удивленно.
– Черт побери, мистер. Зачем вы это сделали? – Внезапно, он показался мне гораздо моложе. Скорее двадцатилетним.
Мой гнев улетучился.
Ванесса спрыгнула с крыльца, встав передо мной и уперев руки в бедра.
– Что, черт возьми, случилось с тобой, Джексон? Какая, к черту, у тебя проблема?
Я чувствовал себя смущенным, пьяным.
– Как ты смел приехать сюда и вести себя подобным образом? Я хочу, чтобы ты уехал. Немедленно, Поезжай домой. Убирайся отсюда.
Она помогла парню встать на ноги, ее рука выглядела крошечной в его руке. Я представил их спящими вместе и почувствовал новую боль.
– Я хотел поговорить с тобой, – вымолвил я, и это прозвучало абсолютно неубедительно. Я был потерян, подавлен.
– Я сказала, не ходи за мной.
И она ушла от меня, задержавшись на крыльце, чтобы придержать перед мужчиной дверь, пока он заходил внутрь. Потом она повернулась и посмотрела на меня, как будто с огромной высоты, освещенная иллюзорным светом.
– Убирайся с территории моей собственности, Джексон. Я именно это имею в виду!
Я стоял безмолвно, напуганный болью, которая нахлынула, чтобы поглотить меня; это произошло, как только она ушла, и дверь между нами стала глубокой трещиной во Вселенной.
Через окно я видел ее за кухонным столом. Она плакала, склонившись на плечо мужчины.
Я уехал, чувствуя тяжесть тех слов, которые она не позволила мне сказать. Я выехал с фермы на черный асфальт и только тут понял, что мне некуда идти ночевать. Я отправился в офис Эзры и при одной включенной лампе, отбрасывающей теплый свет на потолок, растянулся на кожаной кушетке, положив Боуна себе на грудь. Он закрыл глаза и быстро заснул. Я уставился в потолок и лежал так до самой полуночи, затем мой взгляд скользнул по длинному старинному ковру. Я протянул руку, чтобы коснуться его.
