Волков просит:
— Еще что-нибудь про нас есть у тебя?
— Конечно, есть, — отвечаю я, оборачиваюсь к своему “Яку” и запеваю: — Я — “Як”, истребитель. Мотор мой звенит. Небо — моя обитель…
И снова молча слушают летчики, а я рисую жуткую картину воздушного боя от имени израненного, готового взбунтоваться истребителя.
“Вот сзади заходит ко мне “Мессершмит”, уйду! Я устал от ран! Но тот, который во мне сидит, я вижу, решил на таран…”
Летчики слушают и смотрят куда-то перед собой. Я понимаю, что перед их глазами сейчас мелькают тени “мессеров”, перекрещиваются огненные трассы. А бой подходит к концу.
“Терпенью машины бывает предел, но время его истекло, и тот, который во мне сидел, вдруг ткнулся лицом в стекло”.
Концовка “мир вашему дому” прозвучала реквиемом в честь Ивана Баранова.
— Налей, Сережа, — распоряжается Волков.
— Может быть, и меня угостит вторая? — слышим мы голос комиссара. — В честь чего застолье?
— Да здесь все сразу: и Баранова поминаем, и победы отмечаем, и ордена обмываем, и гостей привечаем.
— Дело хорошее. Кстати о гостях, ты с гостем о деле-то договорился?
— О каком еще деле? — не понимает Волков.
— Я еще не заводил об этом разговора, успеется, — говорит Гучкин.
— Правильно, успеется. Еще грамм по сто пятьдесят — двести, и завтра со своими делами будешь сам справляться. Надо, Волков, помочь завтра госпиталь эвакуировать. К обеду прилетит пара “Ли-2”, грузовики нам выделили. После обеда поможешь в Больших Журавлях погрузить хозяйство и здесь перевалить на самолеты.
— Нет вопросов, сделаем, если полетов не будет.
— Это моя забота. После обеда я вашу эскадрилью из боевого расписания исключу. Надо помочь соседям.
— Значит, отступаем? — спрашивает кто-то.
— Отступаем, — подтверждает комиссар. — Вот только 39-я из окружения выйдет, и сразу отходим.
— Что, и Минск оставим, и Бобруйск?
— А что делать? Если мы здесь еще на два-три дня задержимся, нас немцы в мешок захлопнут. На полтора месяца мы их здесь задержали, и то ладно. Да не унывайте, хлопцы, будет и на нашей улице праздник, да не один. Давай, Андрей, спой лучше что-нибудь.
Я знал, конечно, что близкое отступление неминуемо, но слова комиссара добавили в настрой такого минора, что, кроме “Аистов”, я сейчас ничего спеть не могу.
— Небо этого дня ясное, но теперь в нем гремит, лязгает, а по нашей земле гул стоит, и деревья в смоле, грустно им…
Водка кончилась, в дело пошла канистра спирта. Уже стемнело, и небо заблестело звездами. А мы все сидим за “столом”, ребята слушают песни, которые должны зазвучать лет через тридцать-сорок. В двух шагах — война, которая для меня давно кончилась. Рядом сидит женщина, которая вполне могла бы стать моей мамой, а сейчас — моя жена. И над всем этим — звездное небо. Вот оно, как было пятьдесят лет назад, таким и будет через пятьдесят лет.
Гучкин смотрит на часы.
— Дорогие гости, — обращается он к Ольге, — не надоели ли вам хозяева?
Ольга недоуменно смотрит на него.
— Я имею в виду, Ольга Ивановна, нам не пора до дому?
Ольга, вздохнув, поднимается с места.
— Приходите еще, — приглашает Волков, — всегда рады вас принять.
— С удовольствием! — отвечает Гучкин. — Куда только!
— Тьфу, черт! Забыл. Вы же завтра улетаете, а мы — следом за вами и неизвестно куда. Но ничего, на войне дороги тесные.
— Я провожу вас, — говорю я Ольге.
— Разумеется, и я с тобой, — встает Сергей.
— Зачем это?
— Чтобы назад одному не идти, опасно.
— Правильно, Николаев, — говорит комиссар. — И не задерживайтесь, с рассветом вылетаем на задание.
Мы идем по ночной дороге. Ольга молчит, думает о чем-то своем, а Гучкин вспоминает прошедший вечер:
— Хорошие песни у тебя, старшой. Прямо за самый мочевой пузырь берут.
— Одно слово — хирург! — смеется Сергей. — Нормальных людей за душу берет, а его за то, что и повторить-то неудобно.
— Вот попадешь ко мне на стол, я тебя за него чуть-чуть трону, тогда поймешь, о чем я.
— Тьфу! Тьфу! Тьфу!
— Не отплевывайся! От этого на войне никто не застрахован. А вот тебе, старшой, не кажется, что ты сам себе противоречишь? Сам пел: “И любовь не для нас, верно ведь. Что важнее сейчас? Ненависть!” А сам смотри, как моего хирурга обхватил. Того и гляди, спрячет в карман и убежит!
— Завидовать дурно, — назидательно отвечаю я.
— Да не завидую я, а радуюсь, на вас глядя. Это же такая редкость сейчас — быть вместе. У меня жена с сыном в Сенгилее, под Ульяновском. Когда их теперь увижу?.. Но вот смотрю на вас, и душа отогревается, значит, и мне повезет когда-нибудь.
На окраине села Оля задерживает меня. Гучкин увлекает Сергея вперед.
— Пусть посидят, поворкуют. А мы с тобой, старшой, дойдем до хаты, покурим и по пятьдесят граммчиков примем, вдогонку.
— Идет! — соглашается Сергей. — А вы не задерживайтесь.
Оля провожает их глазами и прижимается ко мне. Ее губы находят мое ухо и, обдавая жаром, шепчут:
— Андрюша, кто знает, когда мы еще встретимся…
Сергей с Гучкиным сидят на крыльце хаты в обнимку и поют в два горла:
— Колос в цвет янтаря, успеем ли? Нет, выходит, мы зря сеяли…
Рядом, на бумаге, две кружки, фляжка, хлеб и ломтики сала.
— Пришли? Быстро же вы попрощались, мы с Серегой не успели фляжку, прикончить.
— Ну и слава богу. А то до вылета чуть больше пяти часов осталось, — говорю я.
— Тогда присоединяйся. Рванем на посошок. — Гучкин наливает в кружку спирт. — Хорошие вы мужики. Дай вам бег никогда нам в лапы не попадаться.
— Спасибо, — благодарю я и залпом выпиваю спирт.
Сергей протягивает мне ломтик сала:
— Зажуй.
Они с Гучкиным выпивают еще, мы, все четверо, расцеловываемся и расстаемся.
Серега напевает вполголоса:
— Я — “Як”, истребитель, мотор мой звенит…
— Смотри, завтра в голове зазвенит. Увлекся ты сегодня.
— Будь спокоен, ведущий. Когда-когда, а завтра-то ты “Мииирр вашему дому” от меня не услышишь.
— Надеюсь.
Глава 13
What bloody man is that?
W.Shakespear
Кто этот окровавленный солдат?
В.Шекспир (англ.)
С рассвета до обеда дважды вылетаем на прикрытие штурмовиков, которые утюжат боевые порядки немцев, пытающихся перерубить пробитый за ночь коридор. По этому коридору выходят остатки 39-й дивизии.
Возвращаясь второй раз, вижу, что на аэродроме стоят два темно-зеленых “Ли-2”, а на краю поля — несколько грузовиков. Это для госпиталя. Мы быстро обедаем и едем в Большие Журавли.
Там нас уже ждут. Разобраны операционные столы, светильники и прочая медицинская техника. Ребята начинают грузить все это добро в машины, а я подхожу к Гучкину.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
