Среди прохожих были европейцы в шапках и шляпах, в пальто и жакетах. Встречались японские офицеры с саблями на боку. На перекрестке улиц Померанцев увидел нищих, которые сидели на панели около своих изношенных шляп и картузов. В другом месте на тротуаре стоял седой старик, играл на скрипке.
Все здесь было необычно: и яркая реклама, и шикарные витрины магазинов, и разноликая публика. Вот он, тот мир, о котором Иван много слышал, но никогда еще не видел!
Около одноэтажного кирпичного дома рябоватый остановился и открыл парадную дверь. Померанцев прочел вывеску перед входом: «Клуб российского фашистского союза». Они вошли в просторный зал со сценой. На стенах висели портреты фашистских вождей разных стран. Ивану были знакомы только Гитлер, Муссолини и Франко. Рябоватый пригласил в кабинет. На стене под самым потолком Померанцев увидел большой портрет Николая Второго, пониже — скрещенные флаги: царский и фашистский с черной свастикой. А под ними сидел щуплый человек с желтыми напомаженными волосами, зачесанными на пробор с бакенбардами и рыжей бородкой. Черная косоворотка, подпоясанная ремнем с портупеей, делали его похожим на царя, изображенного на портрете.
— Слава России! — выбросил вперед руку рябоватый. С кресла встал рыжебородый и сделал то же самое.
— Господин Померанцев, — показал рябоватый на Ивана. Рыжебородый протянул руку и представился:
— Родзаевский — вождь Российского фашистского союза. Присаживайтесь.
Померанцев опустился в мягкое кресло, скользнул глазами по блестящим хромовым сапогам вождя, в которые были вправлены черные бриджи. И ему стало неловко за свой потрепанный костюм и старое демисезонное пальто — дар капитана Ногучи.
— Закуривайте, — любезно пододвинул металлическую коробку Родзаевский.
Иван взял сигарету и, разминая в пальцах, несмело посматривал на него, на его благообразное лицо, старомодную бородку.
— Я уже знаю о вашем смелом поступке, — заговорил Родзаевский. — Рад, что вырвались из-под коммунистического ига и решили сотрудничать с нами. — Он кривил губы, а цепкие, с раскосинкой глаза пытливо бегали по собеседнику, будто чего-то выискивали. — Я тоже бежал из России. Не понравились мне советские порядки. Они чужды народу: посягают на его священные идеалы — собственность. Я нашел здесь соратников и создал свою партию. Только фашистская форма власти может принести силу и славу России!
Родзаевский всегда увлекался, когда говорил о борьбе с большевиками. В подобных случаях из него, как из рога изобилия, лилась злопыхательская речь.
— Итак, Иван… Как вас по батюшке?
— Иванович.
— Вы сейчас, Иван Иванович, нам вот так нужны, — провел Родзаевский ладонью по шее. — Война Германии с Россией затягивается. В ней будут ослаблены обе стороны. И это нам на руку… Как сейчас жизнь в Советском Союзе? — Он буравил лицо Померанцева, нетерпеливо грыз ноготь мизинца (старая журналистская привычка).
Иван, видя, что с ним так просто разговаривают, осмелел, сам начал вплетать в разговор шутливые фразы.
— Советский Союз сейчас туго затянул пояс. Все сидят на строгом пайке, держатся только на американских консервах.
Родзаевский дернул правым плечом.
— Какого хрена надо было этим янки! Помогать вздумали, а кому? Своим врагам. Чем только думал этот урод Рузвельт! — Он помотал головой и снова принялся нервно грызть ногти. — А как армия? Много войск стоит на восточных границах?
— Пока еще многовато. Но все время отправляют на запад.
— Прекрасно! — заерзал на стуле вождь. — К концу войны они снимут все дивизии с востока. И вот тогда…
Родзаевский снова увлекся, подробно расписывая, как выступят доблестные самураи и займут всю Сибирь.
— Но к этому надо готовиться. С чего мы начнем? Прежде всего опубликуем в газете ваш рассказ о жизни в СССР. Постарайтесь отыскать наиболее яркие факты о том, что Россия идет к гибели.
— А газета у вас русская?
— Конечно! Пожалуйста, посмотрите, — Родзаевский подошел к небольшому столику у стены. На нем лежали подшивки газет и журналов.
Померанцев читал названия журналов: «Луч Азии», «Нация», «Друг полиции». Привлекла внимание солидная подшивка газеты «Харбинское время». Иван начал листать ее. Мелькали серые снимки, крупные заголовки: «Все ближе и ближе к осуществлению лозунга — Азия для азиатов», «Неделя борьбы со шпионажем — в центре внимания российских эмигрантов», «Изучение ниппонского языка — долг каждого эмигранта», «Немецкие войска громят Красную Армию»…
— Когда-то у нас была своя партийная газета «Наш путь», — рассказывал Родзаевский… — Теперь стал журнал «Нация».
Померанцеву хотелось опубликоваться в журнале или газете. Только сумеет ли написать? Ведь никогда еще не пробовал. В этом он признался Родзаевскому.
— Ничего, Иван Иванович, помогу. Дадим в нескольких номерах с продолжением. Пусть узнают о жизни в, СССР русские эмигранты. Кстати, на днях в Харбин приезжает атаман Семенов. Ему небезынтересно будет встретиться с вами.
Глава вторая
Предательство Померанцева принесло много неприятностей: в полк несколько месяцев наведывались большие и малые начальники, проводили тревоги, выезжали на рубеж, словно наказывали весь личный состав за совершенное одним человеком преступление.
Весной, когда оттаяла земля, каждый батальон выходил на границу, работал по три-четыре недели на своем участке, перестраивая основные и запасные позиции. Каждый понимал, что предатель мог раскрыть то, что было в секрете.
Арышев хотя и не получил взыскания, но морально чувствовал себя виноватым за Померанцева. И теперь, возвращаясь на рубеж с полкового совещания, он вспоминал Ивана. «Чем он там занимается, подлец? Выслуживается, конечно, перед японцами. Видно, впрок пошло ему бабушкино воспитание».
В повозке с Арышевым ехал Дорохов. Солнце высоко стояло в небе и припекало по-летнему. Взмокли монгольские лошадки, тяжело поднимались в гору. Офицеры слезли с повозки, пошли пешком.
Дорохов делился своей радостью.
— Сегодня я — самый счастливый человек — получил письмо из бюро по учету эвакуированных. Помните, говорил, что под Москвой у меня от бомбежки жена с дочкой погибли. Говорил, а самому не верилось, хотя сообщала знакомая, уверяла, что видела своими главами. А мне какое-то чутье подсказывало, что живы они. Как-то вижу сон. Идем с женой по лугу. Впереди, как козочка, скачет дочурка, цветы рвет. Вдруг разразилась гроза с ливнем. Мы бежим по мосту через речку. В это время все небо осветила молния. Громовой разряд ударил в середину моста. Меня отбросило назад, на берег. Лежу раненый и слышу с той стороны: «Миша, где ты? Мы здесь с Леной». И хотя не верю я сну, но он подтолкнул меня послать запрос. Месяца три не было ответа и вот получаю.
— И что сообщают? — спросил Арышев.
— Пишут, что Людмила Ивановна Дорохова, рождения 1900 года, эвакуирована из Вязьмы в ваш город Томск.
— А где проживает?
— По улице Сибирской.
— Знаю такую… После войны вместе поедем в Томск. Я познакомлю вас с сибирской тайгой. Вот где краса земная!
— Что ж, не откажусь. Сибири я почти не знаю. Хорошо бы побродить по тайге.
Дорога шла под уклон. Офицеры снова сели в повозку. Вдали, как огромная скирда, возвышалась пограничная сопка Каменистая. Перед ней, на ближних высотках, копошились люди. А над всем этим, в вышине, парили две огромные птицы.
«Должно быть, беркуты», — подумал Арышев.
Птицы навели его на размышление. Когда-то сопки спали вековым непробудным сном. Никто здесь никого не беспокоил. И вот пришли люди, застучали кирки, заскрежетали лопаты. Высоты и низины зазияли окопами и траншеями. Сколько здесь вырыто земли со времен русско-японской войны! Сколько ненужного для человека труда! Так делали деды, отцы и теперь внуки. Когда это кончится? Когда одни народы не будут бояться других? Когда не будет для человека оград и преград на земле обетованной?!
— Бронебойщики рыли ходы сообщений. Быков что-то объяснял солдату, копавшему траншею. Увидев Арышева, крикнул:
— Перекур!
Бойцы побросали лопаты и кирки, окружили командира роты. Лейтенант вынул портсигар, начал угощать всех табачком, спросил:
— Не слышали последние новости? Второй фронт открылся.
