— Спасибо, товарищ капитан!
Анатолий был доволен, что ему выпало такое. «Может, с Таней встречусь. Она же где-то в Чите служит».
Дорохов тоже был доволен командировкой Арышева. Вечером, возвращаясь в землянку, он встретил лейтенанта.
— Будете в Чите, обязательно загляните в книжный магазин, купите то, что вам понравится. Не удивляйтесь, такое поручение я даю каждому, едущему в командировку.
Анатолий уважал Дорохова за эту любовь к книге. Благодаря ему познакомился с такими романами, как «Угрюм-река», «Строговы», «Даурия».
Глава двадцатая
Шел второй месяц с тех пор, как майор Кириллов выставил наблюдение за домом Самарина, а «птица», которую видел сосед Захаров, все не прилетала.
«Видно, ничего загадочного нет с этим молоком, — думал Кириллов. — Мало ли кто заходит к старикам».
Майор уже собирался снять наблюдение, но недавний случай с официанткой Ковалевой заставил задуматься. Казалось бы, какая тут связь: преступление сугубо уголовное, пострадавшая жива, и можно найти виновника. Но из беседы с Ковалевой ничего определенного выяснить не удалось. Как показала она, стрелял в нее какой-то незнакомый офицер. Да и обстоятельства, при которых совершено преступление, выглядели неубедительно. Все это насторожило майора. Он не только продолжал наблюдать, но и решил поглубже узнать, что за особа, к которой приставал незнакомый офицер, чем она занималась до приезда в полк, где жила.
Естественно, Кириллов вызвал ее мужа, который должен был внести ясность. Но Померанцев ничего нового не мог сообщить о своей жене, кроме того, что она работала официанткой на станции Карымская и жила у тети с дядей.
— Как же вы связали свою судьбу с человеком, не зная его?
— Некогда было узнавать, товарищ майор. Время, сами знаете, военное, — объяснял Иван.
Кириллова не удивляла такая поспешная женитьба. Но дело в том, что особа оказалась с мало известным прошлым.
Майор послал запрос на прежнее место ее работы, просил дать характеристику. Но утешительного ничего не получил. Сообщали, что Ковалева работала официанткой временно и сказать о ней что-либо по существу они не могут. Пришлось сделать запрос в органы, которые выдали ей документы.
Померанцев чувствовал себя как на вулкане. Проверял ли посты, проводил ли инструктаж с солдатами, лежал ли в постели — постоянно думал о том, что ему делать дальше. Он знал, что после госпиталя она снова возьмется за свои дела. А это может кончиться разоблачением. И тогда ему несдобровать.
«И как я ее не добил тогда? Теперь бы концы в воду… А может, все-таки сообщить в контрразведку?.. Нет, уже поздно. Узнают, что покушался на нее, хотел скрыть свою связь со шпионкой, засудят. Что же делать? Неужели нет выхода?»
Взвесив все за и против, он принял, как ему казалось, самое верное решение: как только она выйдет из госпиталя, он приедет в полк и покончит с ней в своей землянке. Потом сам сообщит командованию, что уличил ее в неверности. А о том, кто она, никто не будет знать. Пусть его осудят и отправят на фронт в штрафную. Это не страшно, лишь бы не обвинили в шпионаже.
Почти каждую неделю Иван ездил в госпиталь, узнавал о здоровье Евгении. Но встречи с ней не добивался. Только один раз он поговорил с ней, просил, чтобы она не выдавала его, так же, как он не выдаст ее.
— Можешь не трястись за свою шкуру! — метнула она на него ненавидящий взгляд. — Я буду молчать, но знай, что твой дурацкий поступок даром тебе не пройдет!
Была бы другая женщина и в иной обстановке, он бы ответил на угрозу. Но перед этой он чувствовал себя провинившимся мальчишкой.
Конечно, она будет молчать, в этом он не сомневался, но как еще пойдет расследование. Сумеет ли она выпутаться? Возможно, что с ней уже беседовали или ждут ее выздоровления. Да и от него вряд ли отстанут. Хотя он и говорил майору о своей непричастности к свершившемуся, все же чувствовал, что разговоры возобновятся. Все эти обстоятельства требовали от него решительных действий сразу же после выхода жены из госпиталя.
Но Иван просчитался. Случилось так, что Евгению выписали на несколько дней раньше обещанного срока. Вернувшись в полк, она по-прежнему стала жить в землянке Померанцева, не показывая своей размолвки с ним. Вещи ее были на месте, свои он забрал. Видеться с ним ей не хотелось. «Негодяй! Как он ловко обвел меня с этой ложной картой, уговорил пойти на станцию, чтобы покончить со мной! А я поверила, что он согласился работать и с упоением расписывала о роскошной харбинской жизни! Дура, а еще считала себя умнее его. Но ничего. Как только вернусь в Маньчжурию, с ним здесь рассчитаются за все мои утраты».
Вечером в землянке было тоскливо. Евгения отправлялась в клуб. Нужно было продолжать борьбу «за грядущую Россию».
В этот день участники самодеятельности должны были выступать с концертом в дивизионном клубе. Веселов предложил Евгении принять участие.
— Как, это не повредит вашему здоровью?
Евгения задумалась. Конечно, не повредит. В землянке она все вечера поет. А главное, она навестит Поликарповича, даст шефу весть о себе. А то уж давно молчит. Наверное, считают, что она провалилась.
— Ничего, я уже поправилась, могу петь.
— Прекрасно. Тогда будьте готовы. Скоро подойдет автобус. Вместе со всеми Евгения доехала до дивизионного клуба. Концерт должен начаться через час. «Успею к старикам сходить». Она обошла клуб, пересекла железнодорожные линии, заставленные товарными вагонами, и поспешила к пристанционному поселку.
Смеркалось. Вечер был тихий, теплый. С мутного неба белыми бабочками летели снежинки.
«Вот такая зима в Харбине, — вспоминала Евгения. — Скоро там начинается весна. Эх, вернуться бы туда! Как все надоело здесь!»
Около дома Самарина никого не было. В небольших оконцах, наполовину закрытых занавесками, горел электрический свет. Евгения оглянулась, не идет ли кто, и свернула к воротам. Войдя во двор, постучала в сенную дверь.
Поликарпович впустил ее без спроса.
Задвинув на засов дверь, Евгения вошла в избу. На столе увидела бутылку и тарелки с закусками. Около самовара сидела старуха. Евгения уже знала: когда старик выпивает, то забывает о предосторожности. Прошлый раз впустил ее, когда в доме был чужой человек. «Так он когда-нибудь подведет меня под монастырь».
— Пьянствуешь, Поликарпович? — заговорила Евгения, снимая с себя плюшевый жакет.
— Гулеваню маненько. Без этого теперь не могу: больной стал, лечиться надо.
— Я доложу шефу, чтобы поменьше баловал тебя деньгами.
— Напрасно вы на него, барышня. Меру он знает, — заступилась старуха.
Послышался резкий стук в дверь.
— Кто это? — испуганно спросила Евгения. Старик растерянно развел руками.
Стук возобновился еще настойчивее.
— Прячься! — Старуха сдвинула половик, подняла западню. Евгения накинула на плечи жакет и спрыгнула в подполье.
С нетерпением стала ждать, кто войдет. Если соседи, она спокойно переждет, а если солдаты…
Получше замаскировав рацию, она принялась разбирать доски заделанного потайного хода.
Кто-то входил в избу.
«Один, второй, третий», — считала она.
— К вам только что вошла девушка, — услышала она строгий голос. — Где она?
— Что вы, товарищи, — взмолился старик, — к нам, старым людям, никто молодой не ходит.
— Тогда мы сделаем обыск.
Больше Евгения ничего не слышала. Быстро закрыв за собой потайной ход, она стала на четвереньках пробираться в погреб, который находился в огороде, отделенном от двора забором. В голове ее стучала мысль: «Скорей, скорей отсюда!» Сейчас они обнаружат подземный ход, и тогда ей не уйти. Но куда бежать? До полка далеко. Через пять-семь минут будут перекрыты все дороги. На заставу нельзя. Она не предупредила Ивана, да и станет ли он теперь помогать. Единственное спасение — в клубе, в народе. Все видели, что она приехала.
Евгения поднялась по лестнице, раздвинула доски погреба, прикрытые сеном, высунула голову. Сквозь щели в заборе увидела солдата с автоматом. Он постоял у крыльца и пошел к воротам.
Евгения тихонько вылезла Из погреба и пробралась в соседний огород, а оттуда — к крайней избушке. До линии, где стояли товарные вагоны, было не более ста метров. Она перешла дорогу и приблизилась к вагонам. Отсюда в сумерках виден был домик Самарина. Вероятно, обнаружили ее исчезновение. Один солдат выскочил из ворот и помчался в сторону штаба дивизии.
