«Ищите в поле ветра!» — усмехнулась Евгения. Зайдя за вагоны, она сняла жакет и шаль. Тщательно выхлопав их, поспешила в клуб.
Концерт еще не начался. У раздевалки стояла небольшая очередь. Евгения взглянула в зеркало, поправила волосы и пошла за кулисы. Войдя в комнату к девушкам, начала раздеваться.
— Женя, вы куда исчезли? Мы так беспокоились о вас.
— А я, девочки, в госпиталь заходила. Нужно было кое-что нз медикаментов взять. Я же еще лечусь. — Она достала из сумочки коробку и принялась пудриться. — Ой, что-то так волнуюсь!
— Это оттого, что давно не выступала.
— Верно.
Евгения осматривала себя в зеркальце и поражалась, как посерело ее лицо. Глаза стали тревожными, горящими. «Что же будет дальше? Сейчас объявлена тревога по всему гарнизону. Они обшарят каждый уголок на станции, заглянут в клуб. А что им это даст? В лицо они меня не знают. Да и Самарины ничего не смогут сказать. Даже не знают, где я работаю».
Конферансье вышел на сцену и объявил о начале концерта. Номер, с которым выступала Евгения, был первым. Она прошла на сцену. Окинув многолюдный зал, затаила дыхание, стараясь успокоиться. Но дрожь пробирала ее, словно она промерзла до костей. «Только бы не сорваться, хорошо спеть. Иначе конец всему».
Веселов проиграл вступление, и она запела:
Ты стояла долго молча на вокзале…
Пела негромко, но сколько было напряжения в ее голосе! Она не узнавала себя. Казалось, что по щекам бегут слезы, и она вот-вот разрыдается.
«Может, это моя последняя песня. Видно, заметили, как я зашла к старикам, иначе бы не делали обыск. Возможно, уже кто-то опознал меня. Значит, арестуют. Боже мой!»
Как бы она хотела сейчас спокойно жить в Харбине и не думать каждую минуту об опасности! Зачем она связалась с этим авантюристом Родзаевским, который внушил ей бредовую мысль бороться «за грядущую Россию»? Тогда она верила в победу Японии, а теперь… за восемь месяцев, прожитых здесь, она поняла, как усилилась Россия. Если уж Германия отступает, то японцам и соваться нечего!..
Песня всем понравилась. Зал долго аплодировал. Евгению дважды вызывали на сцену. Пришлось исполнить «Ласточку». За кулисами поздравляли и обнимали девушки. Теплый прием окрылил, вселил надежду на благополучный исход. Теперь ей стало неудобно перед собой за минутную слабость. Может, они случайно зашли и никто не следил за ней, а она скисла. Привыкла в каждом видеть своего врага, думать, что ее подозревают. И вот обманулась, поддавшись ложным чувствам.
После концерта начались танцы. Евгения держалась около своих девушек. Раза два с ней танцевал Веселов. Затем ее пригласил какой-то лейтенант. Он был очень любезен. После танца предложил пойти к выходу, немного освежиться. Тон голоса был ласковый, доброжелательный. Но она решила проверить.
— Вы извините, но я боюсь простудиться.
— А мы не будем выходить, просто прогуляемся. Хорошо? «Нет, таким тоном не говорят работники «Смерш». У этого другие намерения. Может, предложит проводить. Это меня обезопасит».
— Если вам так хочется, идемте, только ненадолго.
У входа Евгения увидела двух сержантов с автоматами. Снова по телу ее пробежал неприятный холодок. — Пойдемте обратно.
— Нет, уважаемая, теперь вам придется пройти с нами, — сказал лейтенант уже другим тоном.
Евгения широко раскрыла глаза и застыла на месте.
На погранзаставе в этот вечер было тревожно. Начальник заставы предупреждал пограничников: вести усиленное наблюдение.
— Вам, товарищ Померанцев, поручаю контроль за постами в пади широкой. Отнеситесь к этому со всей серьезностью.
— А что случилось, товарищ капитан?
— Звонили из погранотряда. На станции обнаружен явочный пункт японской разведки. А одной шпионке удалось скрыться. Возможно, она вздумает уйти в Маньчжурию.
«Женька, — сразу же догадался Померанцев. — Значит, вышла из госпиталя и влипла. Эх, опоздал я! Теперь конец. Надо что-то предпринимать. Утром уже будет поздно. Могут в любую минуту позвонить из полка, чтобы меня арестовали… Что же делать?» — в голове его каруселью завертелись, закружились мысли.
Дождавшись конца инструктажа, Иван зашел в свою комнату и упал на койку. Обливая подушку слезами, плакал навзрыд, как ребенок. Темная ночь опустилась над ним и окутала непроглядным мраком. Откуда-то вползла в сознание мысль покончить с собой. Мгновение, и он избавится от этих страхов и мучений.
Нащупав кобуру у пояса, он раскрыл ее и взялся за рукоятку пистолета. Но холодный металл обжег руку. Во мраке блеснул свет, разорвался круг, и все его существо завопило: «Нет, нет. Жить, жить». Вспомнились рассказы бабушки о том, как богатые родственники из Томска бежали с отступающими колчаковцами в Маньчжурию. Сестра бабушки одно время писала, расхваливала благодатный край, где русские живут, как при царе-батюшке.
«Что если мне туда? В Харбине можно разыскать Жениного дядю, сказать, что она погибла при переходе границы».
Весь вечер мозг его сверлила одна мысль: как и где бежать. Надежда была на падь Широкую, где ему поручалась проверка постов. Правда, он будет не один, с ним пойдет сопровождающий боец. «Уберу, если потребуется. Теперь мне никого не жалко. А что с собой взять?» Он открыл чемодан, вытащил документы. Среди них — метрики, свидетельство о браке с Евгенией. Фотографии знакомых женщин и письма матери он уничтожил.
В двенадцатом часу ночи Иван пошел проверять посты. Звезды прятались где-то во мгле. По тропке, присыпанной свежим снежком, он шел не спеша, обдумывая, что его ждет в новом мире. За ним следовал боец Примочкин. Они поднялись на высотку с седловиной. Здесь их окликнул дозорный. Померанцев назвал пароль и пошел дальше. Они спустились в низину. Отсюда начиналась обширная падь, уходившая за границу. В темноте светились огоньки города Маньчжурия, слышались паровозные гудки. Здесь проходила граница. Проволочное заграждение тянулось в три ряда, в одном месте намело много снега, скрыло заграждение. Иван знал, что снег твердый, с песочком, ноги не провалятся. «Вот где можно».
Прошли еще метров двести. Снова их окликнул дозорный. Он лежал в снегу. Белый маскировочный халат поверх полушубка делал его незаметным в нескольких шагах.
— Ну как, спокойно? — спросил Померанцев.
— Пока тихо, — ответил дозорный.
Померанцев пожелал ему бдительно нести наряд и двинулся обратно. Позади шел Примочкин. Стрелять в него, поднимать шум Ивану не хотелось. Он приказал солдату идти вперед, а сам приотстал.
«Бежать… А может, подождать, что предъявят? Нет, тогда уже будет поздно. Знать бы, что там, у японцев? Как примут? Если за врага посчитают? Но я же для них буду добро делать. Поймут, поди… Ладно, пан или пропал…»
Примочкин уже далеко отошел, не видно в темноте.
«Господи, благослови», — прошептал Иван, как, бывало, приговаривала бабушка перед тем, как сделать что-нибудь даже пустячное, направился через заграждение. Ноги не проваливались глубоко. Он начал ускорять шаги, как вдруг услышал:
— Товарищ лейтенант, куда вы? Там же граница!
Иван оглянулся, к нему бежал Примочкин. Солдат, видно, ничего не понял и не держал иа изготовку автомат.
— Подлюга! Незамая продал, а теперь хочешь меня… — зло прошептал Померанцев. Вынув пистолет, он приблизился к солдату и в упор выстрелил.
Примочкин мягко упал, выпустив из рук автомат. Померанцев больше ничего не видел. Как всполошенный зверь, бежал в страхе от родной земли в чужие неведомые края.
Глава двадцать первая
Чувство радости овладевало Арышевым, когда ему приходилось куда-либо выезжать. Желание увидеть незнакомые места, встретиться с новыми людьми, набраться свежих впечатлений — всегда волновало его. Но проходило время, и он начинал тосковать: хотелось снова видеть своих товарищей, жить в привычном кругу.
И теперь, возвращаясь из Читы со стрелковых соревнований, он стремился скорее в полк, с новыми силами взяться за работу. Задача, которая возлагалась на него, успешно выполнена. Трое участников соревнования отмечены грамотами, а Старков завоевал первое место по стрельбе из винтовки. Портрет его поместили на первой странице фронтовой газеты с большой заметкой «Как приходит успех».
Анатолий сидел у окна вагона, читал одну из купленных книг. Взгляд его скользил по строчкам, а в голове были другие мысли, вспоминалась встреча с Таней. Случилось это в тот вечер, когда он с командой прибыл в город. Лейтенант решил сводить солдат в драм-театр, а то уж в сопках «одичали». Все охотно согласились.
