Репортаж начинался в лирическом тоне. Автор описывал сказочные красоты озера Комо, нерушимое спокойствие гор, самой природой призванных сторожить этот идиллический уголок, величие темного звездного неба, которое миллиардами глаз глядит на спящую землю и, может быть, лишь одно оно видело все акты трагедии, разыгравшейся в саду заброшенной виллы покойной Кларетты Петаччи. Далее тон повествования резко менялся, становился динамичным. Несколько жителей Донго, которые по разным причинам поздно легли в ту ночь, слышали после двенадцати выстрел, прозвучавший на вилле. При обычных обстоятельствах это, возможно, не привлекло бы столь пристального внимания, но жителей городка давно угнетало предчувствие — на вилле обязательно случится беда. Слишком уж много подозрительного народу крутилось вокруг этого опустевшего жилища. Ночью никто из слышавших выстрел не отважился броситься к месту происшествия. Но как только рассвело, жители городка, собравшись небольшими группами, цепочкой потянулись в ту сторону. То, что они увидели, заглянув через ограду, настолько всех поразило, что никто не решился войти в сад, к радости полиции, которая незамедлительно прибыла к месту убийства.
Дальше автор описывал, в каком положении был найден труп, глубокую рану на затылке, которая привела к смерти, и такую странную деталь — убитый зачем-то сжимал в руке подкову. Все говорило о том, что убийству предшествовала борьба. «Неужели убитый защищался подковой?» — удивленно спрашивал репортер. У самой стены, почти касаясь руки неизвестного, лежал отлично отточенный нож. Удивление вызывал и щуп с наушниками, найденный немного поодаль от убитого, а особенно то обстоятельство, что из каменной ограды был вынут большой камень. «Что искали здесь убийцы и убитый?» — патетически вопрошал автор репортажа. «Чем жилище покойной любовницы повешенного дуче так привлекает иностранцев? Да, именно иностранцев. По свидетельству местных жителей, все «туристы», время от времени появляющиеся возле виллы, в большинстве своем англичане. Безусловно, иностранцем был и убитый. Никаких документов при нем не оказалось, но лицом, а особенно белокурыми, даже не белокурыми, а какими-то совершенно бесцветными волосами, он никак не похож на итальянца. И хозяйка «Меблированных комнат», где остановился тот, кого вы теперь видите мертвым на фотографии, твердит, что он разговаривал по-итальянски с акцентом».
Подозрение в убийстве сразу пало на трех молодчиков, которые недавно поселились в маленьком пустовавшем домишке, неподалеку от виллы. Они жили рядом и первые должны были услышать выстрел. Но почему-то никто из них даже носа не высунул, чтобы дать показания, а когда полиция заглянула к ним, чтобы расспросить их, все трое подозрительно громко храпели на брошенных на пол матрацах. Разбуженная тумаками троица не могла объяснить, откуда у одного из них, Пьетро Корви, огнестрельная рана на ноге, и почему у другого, Паоло Петруччио, прокушен подбородок.
В конце репортажа автор высказывал несколько своих личных предположений о том, что, очевидно, снова всплыла на поверхность злосчастная версия о припрятанных где-то документах Муссолини, и требовал от правительства недвусмысленно ответить общественности — куда девались эти архивы. Репортаж завершался сообщением о том, что следствие продолжается, и призывал всех, кто может опознать убитого, сообщить об этом в первое же полицейское управление.
Ошеломленный не столько прочитанным, сколько фотографиями Вайса, Нунке, который больше не сомневался, что это именно радист, метался по номеру, не находя выхода своему бешенству.
Оно лавиной обрушилось на Григория, как только тот переступил порог.
— Что вы наделали! Что вы наделали, черт подери! Вы думаете, вам это так пройдет? Вы думаете, вам простят? — Разъяренный Нунке чуть ли не с кулаками наседал на своего подчиненного. — Как могло такое произойти, я вас спрашиваю?
Чуть ли не десяток вариантов промелькнул в голове Гончаренко: Нунке узнал об отправленном из Мадрида письме… настрочил донос Вайс… успел пожаловаться Джузеппе… каким-то образом открылась деятельность Григория в школе… пленка, которую он передал по адресу, указанному полковником, попала в руки итальянской контрразведки… разговор с Хейендопфом был провокационным… Усилием воли Григорий остановил бег мыслей. Переждать. Не дать заметить свою растерянность. Нунке сейчас в таком состоянии, что скажет больше, чем хотел бы.
— Я вас не понимаю, герр Нунке, — как можно спокойнее заметил Григорий.
— А я вас, герр Шульц!
— Мне кажется, я вправе получить объяснение, касающееся вашего странного ко мне отношения.
— Нет, это вы должны мне все объяснить. Немедленно и исчерпывающе.
— Еще раз повторяю: я вас не понимаю. Чтобы что-то объяснить, надо знать, чего от тебя требуют, а я не ясновидец.
— Хорошо, поставим точку над «и». Куда вы девали Вайса?
Григорий почувствовал, как постепенно, волнами, спадает с него напряжение.
— Вайса? Именно о нем я и хотел поговорить с вами. Меня удивляет его поведение: то он ходил за мной, буквально, по пятам, не давал шагу ступить, то вдруг заявил, что напал на след падре Антонио и на день-два уезжает к югу от Рима. Задержать его я не решился — мне все время казалось, что у него есть какие-то особые полномочия от Думбрайта.
Услыхав имя Думбрайта, Нунке скривился, словно проглотил большую дозу уксуса. Григорий на это и рассчитывал: он знал, какая скрытая, упорная борьба идет между начальником школы и боссом, и еще раз подчеркнул:
— Для меня не будет неожиданностью, если он доложит Думбрайту…
— Доложит Думбрайту? — в бешенстве крикнул Нунке. — Да вы в своем уме? Вы что, не читали сегодня газет? Мертвые не докладывают, хотя иногда и свидетельствуют против живых.
По той поспешности, с которой Шульц бросился к лежавшим на столе газетам, Нунке понял — Фред действительно ничего не знает.
Позабыв о начальнике, Григорий впился глазами в репортаж, потом схватил вторую газету, третью… В различных вариантах, но в каждой было написано одно и то же, тождественны были и снимки.
— Невероятно! — с искренним удивлением вырвалось у него. — Невероятно и непонятно!
Нунке, который уже стал приходить в себя, вдруг задним числом вспомнил фразу, брошенную Шульцем, на которую он вначале не обратил внимания.
— Фред, вы сказали, — отчеканивая слова, заговорил Нунке, — «если он доложит Думбрайту…» Что вы имели в виду?
— Я уже рассказывал вам по дороге с аэродрома: на поиски гостиницы, в которой остановилась патронесса, я потратил почти полтора дня, а когда мы вместе с Рамони явились туда, выяснилось, что в Риме Агнесса была проездом, и часа за два до нашего прихода уехала в Швейцарию. Вайс как-то очень подозрительно отнесся к этому, и заявил буквально следующее: «Интересно, как воспримет это Думбрайт»… и при этом так многозначительно поглядел на меня.
— Значит, у вас были причины побаиваться информации Вайса, — то ли спрашивая, то ли констатируя, заметил Нунке. — Скажите, а вы сами на протяжении последних дней отлучались куда-нибудь из Рима?
Брови Григория гневно сошлись на переносице.
— Легче на поворотах, Нунке! Вы имеете дело не с безвестным Шульцем, а с бароном фон Гольдрингом. А что если я спрошу вас: не за тем ли вы послали со мной Вайса, чтобы шито-крыто убрать его с вашего пути? У вас были причины его бояться.
— Не говорите глупостей, Фред!
— А вы не задавайте мне обидных вопросов, оскорбляющих честь офицера!
— Не забывайте, я начальник, а вы мой подчиненный.
— Эти взаимоотношения легко разорвать. Считайте, что так оно и есть, тем более о патронессе более или менее подробно я вам доложил. Что же касается падре…
— А… не до них теперь! — Нунке вытер платком вспотевшее лицо и шею. — Мы оба взволнованы, Фред, — сказал он миролюбиво, — а в таком состоянии не выбираешь выражений… Может, мой вопрос и впрямь был бестактен. Но спрашивал я для проформы, чтобы установить ваше же алиби. Ведь мне придется отчитываться перед начальством.
— Тогда простите и мою горячность. Можете доложить начальству: из Рима я не отлучался ни на один час.
— Беда, настоящая беда свалилась на наши головы. Просто не знаю, что делать… Если полиция установит личность убитого… Интересно, куда подевались его документы? Взяли их преступники, или у Вайса не было ничего при себе. — Нунке в сердцах отодвинул газеты и зажег сигару.
— Погодите, погодите, вы натолкнули меня на мысль. Кажется, вырисовывается верный ход… — Григорий тоже закурил и глубоко затянулся.
Не сводя нетерпеливого взгляда с лица Гончаренко, Нунке пыхнул сигарой и сразу положил ее в пепельницу. Табачный дым показался ему горьким и удушливым.
— С кем близко соприкасался Вайс? — вслух рассуждал Григорий, — с Рамони, с его секретарем… эти нам не опасны. С хозяйкой пансионата, где он жил и, конечно, со всем обслуживающим персоналом. Они, безусловно, читали газеты и видели фото. Схожесть убитого с Вайсом не могла не броситься им в глаза. Кто-либо из них может заявить в полицию об опознании исчезнувшего постояльца. Но если они будут знать, что он живехонек, тогда это будет только сходство, а не тождество. Таким образом…
