— Так вот, Фред, — Хейендопф понизил голос до шепота. — Двадцать шестого июня этого года, сидя в собственном самолете «Священная корова», президент Трумен подписал проект о создании «Центрального Разведывательного Управления» в США. Надеюсь, вам не надо объяснять, для чего это сделано? У нас общий враг, силу и мощь которого нельзя преуменьшать. Поэтому надо объединить не только наши, но и ваши усилия. Гелен с сорок пятого года работает на нас. Если бы не это, он бы сейчас сидел за решеткой, как военный преступник. Гелен оказался человеком предусмотрительным, и вовремя сориентировался — пока мы им довольны. Но среди его окружения существует довольно влиятельная группировка, которая уже сейчас мечтает о воссоздании самостоятельной немецкой разведывательной службы. Согласитесь, время для этого еще не наступило. После известного вам выступления Черчилля в Фултоне, — а это был новый курс во взаимоотношениях между бывшими союзниками — мы не можем позволить себе такую роскошь, как распыление сил. Бить надо кулаком, а не растопыренными пальцами! Поэтому желание разделиться нас беспокоит… Как видите, я совершенно откровенен с вами… У вас обширные связи, прочное положение. Помогите нам, а мы, в свою очередь, поможем вам. Мы могли бы, например, передавать вам информацию, это способствовало бы вашей карьере, продвижению по службе…
Хейендопф говорил быстро, грудью навалившись на стол. Он старался говорить потише, его голос охрип.
— Я вас не тороплю. Такие вещи не решаются с кондачка. Но, смею вас заверить, вы не просчитаетесь!
Выигрыш во времени был Григорию на руку. Надо надеяться, он сумеет связаться со своими и получить соответствующие инструкции.
— Ваше предложение меня заинтересовало, но сейчас я и впрямь не могу ответить. Вы правы, такие вещи сгоряча не решаются. Если я приду к выводу, что все сказанное вами полезно мне и Германии, мы продолжим наш разговор.
— Ол райт! Так выпьем за нашу предварительную договоренность и позабудем о делах! Теперь можно вернуться и к девочкам. Я, признаться, не против знакомства с какой-либо смуглянкой.
— К сожалению, я скоро должен буду вас покинуть — у меня деловое свидание.
— К черту! Так хорошо начали вечер и на тебе. А нельзя отложить вашу встречу?
Григорий колебался. Увидеться с Рамони он может и позже, а американец уже здорово хлебнул, может сболтнуть что-либо интересное.
— Не знаю, как быть… Во всяком случае надо, по крайней мере, позвонить — придумать уважительную причину.
— Пустяки! Сошлитесь на скверное самочувствие. Или просто скажите, что немного перебрали и вас воротит от всяких дел. Настоящий мужчина поймет…
Григорий поднялся и направился в вестибюль. Здесь с телефоном-автоматом возился какой-то паренек в синей униформе и молниями на эмблемах.
— Мне крайне необходимо позвонить, — обратился Григорий к швейцару. — У вас есть еще телефон?
— Синьор может позвонить по служебному. Пожалуйте сюда, — поклонившись, швейцар услужливо открыл дверь в коридор. — Простите, здесь темновато и не очень уютно, но аппарат исправный.
В довольно грязный коридор, с устоявшимся запахом косметики, выходило несколько дверей. Нетрудно было догадаться, что вели они в артистические уборные. Григорий снял трубку — телефон висел тут же за дверью — и набрал нужный номер. Короткие гудки сообщили, что номер абонента занят. Подождав с минуту, Григорий снова крутанул диск, но успел набрать только первую цифру. Дверь одной из уборных раскрылась, из нее вылетела девушка в распахнутом халатике с растрепавшимися волосами. В тот же миг одним прыжком ее настиг высокий молодой человек, схватил за руку и потянул обратно в комнату.
— Пустите… немедленно пустите… — упиралась девушка, хватаясь рукой за косяк. Она не решалась кричать, очевидно, боясь скандала, ее преследователь это понял и использовал в своих целях. В горячке схватки оба, должно быть, не заметили одинокой фигуры, торчавшей в дальнем конце коридора у телефона.
Григорий сам не заметил, как преодолел это расстояние.
— Немедленно отпустите женщину, негодяй! Ну! — Рука сильно рванула незнакомца за плечо.
Тот оторопело хлопал ресницами, не понимая, что именно произошло, но, разглядев, что перед ним стоит человек чуть ли не вдвое меньше его, стал грязно ругаться, локтем толкнул Григория в грудь, одновременно заломив девушке руку за спину. Вскрикнув от боли, бедняжка упала, и незнакомец поволок ее к двери. Первый удар левой рукой в солнечное сплетение согнул нападавшего в дугу. Не в силах выпрямиться, он так и стоял согнувшись, с выпученными глазами, судорожно хватая ртом воздух, словно брошенная на берег рыба. Второй удар правой в подбородок отбросил мерзавца к стене. Падая, он стукнулся головой о косяк, и тело его сразу обмякло.
— Святая мадонна, он убит! — испуганно вскрикнула девушка.
Несколько секунд Григорий и девушка молча созерцали распростертую на полу фигуру. Потом, как бы опомнившись, молодая актриса схватила своего спасителя за руку и потащила по коридору.
— Скорее сюда! Вас никто не видел!
Но за дверью, ведущей в вестибюль, послышались голоса. Тогда девушка открыла какую-то дверь слева и толкнула Григория в полутемный проход.
— Быстрее в зал!
Это был проход, специально устроенный для артистов. Григорий сделал несколько шагов и очутился в полутемном зале. Он медленно прошел вдоль стены и сел за свой столик.
— Что с вами? — спросил Хейендопф. — У вас такой вид, будто вы только что проглотили ежа.
— Ничего особенного, просто не удалось дозвониться, и я не знаю как быть.
— А плюньте! Лучше выпьем, кто-то правильно сказал — истина в вине.
Григорий с трудом пригубил бокал. Внимание его привлекла суета у служебного выхода. В темный проход, скрытый за портьерой, все время забегали служащие ресторана. Это настораживало. Неужели незнакомец до сих пор не пришел в себя? А что если… Гончаренко почувствовал, как сильно забилось сердце. «Надо уйти, надо уйти пока не поздно… а может, наоборот, лучше подождать, чтобы не привлекать внимания швейцара?»
Пока Григорий взвешивал все «за» и «против», в зале опять воцарился полумрак. На медленно вращающуюся сцену вышла новая певица. Посетители встретили ее аплодисментами. И только теперь Григорий догадался, почему лицо молодой актрисы, которую он защитил, показалось ему знакомым.
Ведь это ее большой портрет он видел у входа в ресторан.
Очевидно, гвоздь программы! Теперь в памяти всплыло и ее имя: Джованна.
Взволнованный шумок пронесся от столика к столику, когда прожектор осветил стройную фигуру девушки. Цвет направляемого на нее луча всякий раз менялся, и ее весьма скромное платье отливало богатством красок: оно казалось то красноватым, то голубым, то зеленым. Девушка приятным грудным голосом пела сентиментальную песенку о разбитой любви, подчеркивая отдельные слова плавными движениями обнаженных рук.
— Вот это женщина! — восторженно воскликнул Хейендопф.
Когда сцена повернулась и стало видно лицо певицы, Григорий заметил, что глаза у нее мокрые и поблескивают. Вот по щекам медленно скатились две слезинки. Прикусив губу, девушка на минуту оборвала песню. Что это? Заранее рассчитанный эффект или настоящие слезы? Если она действительно плачет, значит произошло что-то серьезное… Тогда волнение официантов у входа можно объяснить только одним… Любопытно, есть ли тут запасный выход?
Григорий не заметил, когда Джованна кончила петь. Об этом его оповестил гром аплодисментов. Кланяясь посетителям, девушка глазами ощупывала зал, кого-то разыскивая. Вот она улыбнулась Григорию, направилась к столику, за которым он сидел с Хейендопфом, и устало опустилась на стул.
— Я боялась, что вы уйдете, и я не успею поблагодарить вас за спасение от этого нахала. Если бы не вы…
— Не стоит об этом даже говорить! Это обязанность каждого порядочного человека. Жаль только, что я очень напугал вас… Как он там? — в голосе Григория прозвучало обычное равнодушие, хотя внутренне он весь напрягся.
— Пришел в себя! К счастью, пришел в себя! Я чуть с ума не сошла от страха, пока к нему не вернулось сознание.
У Григория отлегло от сердца.
— Признаться, я тоже волновался. Особенно заметив ваши слезы, — сказал он и тут же отругал себя: глаза Джованны снова повлажнели. Глядя невидящим взглядом в глубину зала, она тихо сказала:
— Я только что узнала, что из моей жизни вычеркнут один близкий мне человек.
Хейендопф, который до сих пор не произнес ни единого слова, а лишь пожирал Джованну глазами, засуетился:
— Расскажите о своей беде! У меня есть связи и влиятельные друзья… Возможно, я сумею вам помочь.
Джованна, все так же глядя в пустоту сквозь пелену слез, протестующе покачала головой:
