Паванетто пренебрежительно бросил:
– Уж не думаете ли вы, что Микеланджело был настолько умен?
– Я отказываюсь верить не в его способности, а в подобные замыслы, – заявил Паренти.
– Разве не Микеланджело был известен своей склонностью из всего делать секрет? – уточнил Еллинек.
И Паренти ответил:
– Это действительно так. Микеланджело был кем угодно, но только не обычным человеком. Он жил в недоступной пониманию праздного мирянина вселенной, и нет сомнения в том, что художник обходился с Библией – вернее, с Ветхим Заветом – несколько вольно, придавая большое значение одним событиям, при этом совершенно игнорируя другие. Например, строительство Вавилонской башни – мотив, любимый многими другими художниками.
– Убийство Каина! – воскликнул Паванетто.
– Также отсутствует, хотя оно оказало определяющее влияние на род Каина.
– Полагаю, – начал Еллинек, – нужно отыскать различия в толковании Библии Микеланджело и теологов, лишь так мы сможем приблизиться к пониманию смысла фресок. Да, чем больше я смотрю на образы, тем больше убеждаюсь в том, что Микеланджело творил с преднамеренной наивностью. Что вы думаете по этому поводу, профессор?
– Я бы сказал так: интерпретация Микеланджело Ветхого Завета и истории веры возникла именно в его сознании. Понять ее можно, если не просто читать написанное, а заглянуть в душу мастера. Обратите внимание на сюжет, посвященный акту Творения. – Паренти указал на переднюю часть свода. – Перед тем как Господь решил отдохнуть на седьмой день, он осуществил восемь актов Творения. У Микеланджело их девять: для него сотворение Адама и Евы – два акта Творения, хотя в Библии говорится просто: Господь сотворил мужчину и женщину. И никакой особенной необходимости такого толкования здесь нет. Он же изображает семь дней Творения всего на пяти фресках. Давайте рассмотрим первую – отделение света от тьмы. Уже здесь появляются загадки.
– Надеюсь, – прервал его кардинал Еллинек, – вы объясните нам, почему Господь изображен с женской грудью.
– Прошу прощения, господин кардинал, этого я сделать не могу, потому что по сей день не существует хоть сколько-нибудь внятного объяснения этому. Более ясной является вторая фреска, на которой изображено сотворение Солнца, Луны и Земли, хотя и здесь есть чему удивляться. Господь мчится вихрем, широко раскинув руки. Очевидно, Микеланджело использует текст из Книги Исайи, который говорит о bracchium domini,[127] деснице Господней, и ее мощи. Правая рука Господа касается Солнца. Изображая сотворение Земли и растений, флорентиец, кажется, решил пошутить: на заднем плане он парит вокруг Солнца. Но, может быть, так Микеланджело хотел напомнить о том месте у Моисея, когда он просит Господа проявить свое величие, Господь же поворачивается к нему спиной.
– Videbisposteriora теа![128] – прошептал Еллинек и привычно добавил: – Исход, 33:23.
Паренти согласно кивнул и продолжил:
– Ученые не пришли к единому мнению относительно образов детей в складках одеяния Бога. Одни утверждают, что речь идет о возвещении Иисуса и Иоанна, другие – что это ангелы, как о том упоминается в псалмах, в которых восхваляется Творение. На третьей фреске Бог Отец парит над водами в сопровождении ангелов, она самая понятная. На четвертой изображено сотворение Адама – всем известная сцена: Господь протягивает к человеку животворящий перст. Под левой дланью Господа уже видна женщина – Ева. Но есть и другая, возможно, более верная идея. Женщина тут – это София, невеста Соломона.
Еллинек вспомнил текст:
– Она возвышает свое благородство тем, что имеет сожитие с Богом, и Владыка всех возлюбил ее: она таинница ума Божия и избирательница дел Его. Если богатство есть вожделенное приобретение в жизни, то что богаче премудрости, которая все делает?[129]
– Браво, брависсимо! – зааплодировал Паванетто. – Кажется, вы знаете наизусть весь Ветхий Завет, господин кардинал!
– Как вы видите, – продолжал Риккардо Паренти, – некоторые сюжеты Микеланджело допускают простую, обоснованную интерпретацию и одновременно скрытую. Это очень усложнит толкование имени ABU – LAFIA. На пятой фреске изображено сотворение Евы. Это подтверждает версию о Софии, виднеющейся в одеждах Господа. Потому что сотворенная Ева совсем на нее не похожа: с округлыми формами, длинными волосами, на предыдущей же фреске показана хрупкая женская фигура с короткими волосами. Что особенно бросается в глаза: вопреки тексту Писания Господь не касается женщины, а рай, который все художники изображали цветущим, полным фруктов и населенным животными, здесь представляет собой пустынный ландшафт. Даже от дерева, прислонившись к которому спит Адам, остался всего лишь пень. Хотел ли Микеланджело таким образом проявить свое представление о рае как о довольно безрадостном месте? После грехопадения мир так же пуст и печален. В центре фрески – змий, обвившийся вокруг древа познания. Вопреки тексту Писания Ева и Адам тянутся за яблоком вдвоем. В небе же парит облаченный в пурпурное одеяние ангел, мечом прогоняющий людей из рая. Если сравнить изображение Адама во время сотворения и изгнания, видно мастерство Микеланджело: в первом случае – сияющий Адам, подобный Богу, во втором – лишь испуганный человек.
– Существует ли объяснение тому, что у Микеланджело нет образов Каина и Авеля? – поинтересовался Еллинек.
– Нет, – ответил Паренти. – Вероятно, Микеланджело игнорировал некоторые образы. Зато Ной изображен трижды: во время жертвоприношения» потопа и в опьянении. При этом Микеланджело по неизвестной причине путает хронологию: жертвоприношение про исходит перед потопом. Это самое детальное изображение на фреске. Оно соотносится с текстом Писаниями устроил Ной жертвенник Господу; и взял из всякого скота чистого и из всех птиц чистых и принес во всесожжение на жертвеннике».[130] Перед нами Ной, глядящий в небо, жена Ноя, обращающаяся к нему, на переднем плане справа – мальчик, вырезающий сердце убитого барана, другой мальчик несет дрова, третий разжигает огонь. Бесспорно, действо происходит после потопа – у Микеланджело же потоп еще не начинался.
Федрицци, подняв голову, произнес:
– Не знаю почему, но меня более других впечатляет именно эта фреска.
– Действительно, она производит наиболее сильное впечатление, – ответил Паренти, – так как демонстрирует ряд сюжетов из судьбы человечества.
– Впрочем, художник изобразил все весьма своевольно, – добавил Еллинек.
– Своевольно? Что вы имеете в виду?
– Спасение Ноя – на заднем плане, словно это лишь ничего не значащая мелочь. Основным же мотивом здесь, несомненно, является гибель человечества, о которой в Писании сказано: «Конец всякой плоти пришел пред лице Мое, ибо земля наполнилась от них злодеяниями; и вот, Я истреблю их с земли».[131]
– А девятый сюжет, профессор, как можно трактовать опьянение Ноя?
– Здесь мы вновь сталкиваемся с таинственной душой Микеланджело. Художник вспомнил небольшой по объему отрывок из девятой главы Бытия, в котором говорится: «Ной начал возделывать землю и насадил виноградник; и выпил он вина, и опьянел, и лежал обнаженным в шатре своем».[132] Микеланджело изображает эту сцену: слева Ной работает на своем винограднике. На переднем плане он, с кувшином и остатками винограда, уже пьян. Справа – Хам, отец Ханаана, который смотрит на наготу отца своего. Сим же и Иафет покрывают его, отведя взоры. Видимо, в этом сюжете Микеланджело увидел символ заблуждений, вины и конфликтов человечества.
Мужчины в смущении опустили глаза.
– Вы считаете возможным, – обратился кардинал Еллинек к Паренти, – чтобы в интерпретации Ветхого Завета крылась разгадка надписи?
Профессор долго раздумывал над ответом, наконец, подняв глаза на фреску, произнес:
– Считаю ли я возможным? В случае с Микеланджело возможно все. Мне кажется более вероятным найти ответ, изучая пророков и сивилл. Не только потому, что лишь пять из них отмечены буквами этого странного имени ABULAFIA, но потому, что их фигуры на своде – доминанта изображения, так что…
– Понимаю, что вы хотите сказать, – прервал его Паванетто. – Пророки и сивиллы кажутся наблюдателю важнее, чем разбросанные между ними сцены Ветхого Завета.
Остальные согласились с Паванетто.
– Обратите внимание на то, кто из пророков изображен: Исайя, Иеремия, Иезекииль, Захария, Иона, Иоиль и Даниил. Микеланджело обошел вниманием наиболее авторитетных: Моисея, Самуила, Натана, Илию и Иисуса Навина. Причины такого предпочтения непонятны. Прихоть ли это, или для того есть реальная причина?
– Предсказание прихода Мессии! – воскликнул Еллинек. – Они все говорили о пришествии Мессии, в отличие от остальных пророков.
