—…он повторит вновь. А потому…
Верховный обвел толпу.
— Я прошу вас быть сильными. Отринуть былые распри. Изгнать из душ гнев и зависть. Объединиться, ибо только в единстве, в силе наше спасение.
Боль в горле нарастала.
Но Верховный продолжил.
— И голоса, которые слабы по одному, будут услышаны… а теперь, — он отступил. — Да случится то, что должно…
Он отошел в сторону, жалея лишь о том, что на этой, открытой площадке, нет ни лавки, ни хотя бы стены, на которую можно опереться.
Яотл.
Имя всплыло-таки в памяти. И Верховный даже удивился тому, что забыл его, слишком уж оно было неподходящим жрецу.
Яотл — это значит «воин».
Пускай себе… у воинов крепкая рука. И порядок они знают. Яотл не подвел. Он подал знак, и на пирамиду поднялся первый из тех, кому было суждено умереть сегодня.
Золото.
И кровь. Кровь странно смотрится на золоте. По-своему даже красиво. А с дурманом переборщили, поскольку раб выглядел не просто покорным, он был явно сонным, квелым, что тоже не слишком хорошо. Но, может, оттуда, снизу, не так оно заметно.
Удар точный.
Разрез.
И первое сердце ложится на блюдо, которое держит в руках третий помощник. Оллин.
Тело падает вниз, и толпа отзывается ревом. Их дурманит вид смерти, близость её, запах крови и чувство причастности к чему-то великому.
Пускай.
А на алтарь ложился следующий… семь. Семерых отобрали сегодня. Больше — долго, толпа начнет уставать, а стало быть, пропадет торжественность момента. Меньше… слишком мало. Это всегда было самым сложным, уловить момент, когда нужно остановиться.
Верховный вдохнул воздух. По-прежнему запах свежей крови и дерьма — люди редко умирали чисто — мешался с ароматами драгоценных масел.
Золото.
Кровь и золото… и камень.
Маски.
Заговаривать с нею опасно. В прошлый раз её получилось одолеть чудом. Но и не говорить… она явно знает больше, чем люди. А в знании… что в знании?
Сила?
Спасение?
Понимание?
Верховный не знал. И это его терзало. А еще, пожалуй, горло, ибо голос он, судя по всему, сорвал. И ноги ныли, наливаясь привычною тяжестью. И в животе нехорошо урчало, благо, толпа-таки разразилась криками, что заглушили не только урчание, но и все-то иное.
И глядя на людей, на одуревших от крови, позабывших вдруг все страхи, Верховный думал… обо всем. И похоже, задумался слишком уж, если пропустил момент, когда золотой паланкин двинулся к пирамиде. А когда остановился, из него, с трудом, явно путаясь в складках роскошного своего одеяния, выбралась Императрица.
И Ксочитл поспешила к ней.
Подала руку. Спросила что-то… и отступила, склонив голову. А дитя направилось к пирамиде.
— Что… делать? — а вот теперь Яотл явно растерялся. Новая жертва лежала на алтаре, но он медлил. И не только он. Крики стихи. И совокупный звериный взгляд толпы направился на девочку.
— Доброго дня, — Верховный склонил голову и сказал. — Яотл, подай руку.
— Но…
Прикасаться к Благословенной незаконно.
— Она простит.
— Прощу, — пропыхтела девочка. — Тут… ступеньки высокие. А это вот тяжелое… зачем такое тяжелое?
— Чтобы люди видели, кто есть кто. Им так спокойнее.
Верховный и сам бы подал руку, но боялся, что не сумеет устоять на ногах. Себя бы удержать.
— Тут не слишком высоко. А они все такие… такие страшные. Кричат, — пожаловалась Императрица, разглядывая толпу. — И теперь смотрят. Будто… будто хотят, чтобы я…
Она зябко повела плечами.
— Вам не стоило сюда подниматься.
— Мне сказали, что нужно чудо, — она повернула золотое лицо к Верховному. — Что оно поможет. Я долго думала, какое чудо сделать, но я мало умею.
Императрица подошла к алтарю.
— Совсем другой… — сказала она задумчиво, проведя пальцами по золотым линиям. На пластинах, оковывавших алтарь, были выбиты картины из песен Благословенного города. Когда-то Верховный знал их все наизусть. А теперь в голове пусто. — Какой-то… неправильный, что ли…
…вот путешествие по реке Данай, к верховьям. И покорение народа, жившего на берегах его.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Но ладно, — она остановилась. Алтарь был невысоким, но лежавший на нем мужчина представлял собой отличный экземпляр. Даже странно, что его сюда отправили. Темная кожа его лоснилась, натертая маслом, грудь вздымалась, и сам Верховный, пожалуй, долго бы примерялся, как пробить этот панцирь мышц.
Преступление.
Такого надо отправлять на вершину пирамиды в сознании, дабы ярость и гнев его стали пищей…
Императрица положила одну руку на грудь.
Другую на лоб.
— Кто он? — спросила она, чуть задумавшись.
— Не знаю, — вынужден был признать Верховный.
— Это… воин… его зовут Ахур, — Яотл заговорил и голос его был тих. — Он родился далеко на юге, там и жил, познавая многие искусства. А после путешествовал. И продавал свою силу и знания.
— И почему он здесь?
— Не уверен, но… ходили слухи, что он пожелал взять в жены не ту женщину, которую готовы были бы отдать чужаку, пусть даже сильному. И ему отказали. Но он не смирился…
Любопытно.
И то, что Яотл знает, делает ему честь.
— Воин… это хорошо, — девочка подняла руку, что лежала на груди великана.
А мужчина определенно был велик.
Потом убрала вторую, и мужчина открыл глаза. Вдохнул резко так, словно пробуждаясь из кошмара. Что она…
Воин готов был вскочить, и начал подниматься, когда та же тонкая детская рука пробила грудь, чтобы войти в нее по локоть. И воин застыл, глядя на эту руку. Рот его приоткрылся, из него поползла нить слюны, а потом, покачнувшись, он стал заваливаться на спину.
Дитя же с трудом, пыхтя от натуги, вытащила сердце, которое еще билось, и подняла над головой.
Красные капли крови срывались с него, падая на одежды, на маску, марая их.
— Чудо… я не знаю, какое именно чудо нужно им, но знаю, какое будет полезно мне, — она повернулась к толпе спиной и подошла к Верховному.
А потом он ощутил боль у груди.
И опустив взгляд, увидел руку, что вошла в эту грудь. Странно, что боль была именно там, под мышцами и костями.
— Маг сказал, что сердце у тебя совсем слабое, долго не протянет, — пояснила она, вынимая это самое сердце. маленькое, неказистое, покрытое какой-то белесой то ли пленкой, то ли слизью. Боль стала невыносимой, но Верховный терпел.
Он привык терпеть.
А Императрица бросила его сердце на блюдо, и также спокойно, деловито, сунула в грудь другое.
— Так будет лучше, — сказала она, вытирая окровавленные руки о белоснежный плащ Верховного. — Определенно…
Боль отступила. А сердце… сердце билось ровно. Верховный поднял руки над головой.
Толпа внизу отозвалась воем.
Наверное, чудо пришлось ей по вкусу.
Глава 18
Глава 18
Миха
Этот берег ничем-то не отличался от предыдущего. Та же трава, те же деревья, которые подобрались к обрыву вплотную. Разве что какое-то вьющееся растения по листьям смахивающее на виноград, рискнуло и перебросила плети на опору. Да так и не сумело зацепиться.
Главное, туман исчез.
И суицидальные мысли вместе с ним.
— Сожрал-таки, — Тень упал на траву и растянулся ничком.
— Это ты про кого? — у Михи появилось желание последовать примеру, но сугубо из чувства противоречия, он удержался.
И просто сел.
Вытянул ноги.
Надо же, вроде ничего всего, а ощущение такое, словно шкуру сняли. А потом назад нацепили. Ну и перед этим внутри перетряхнули все хорошенько. Сердце колотится. Под лопаткой нехорошо покалывает, намекая, что как бы Миха вполне себе смертен. Мышцы дрожат.
И во рту сухо.
Но жить хочется.
— Про бывшего нашего мага.
— Что он вообще такое?
— Понятия не имею.
— Упырь…
— Нет, обычные упыри — безмозглые твари, которые не способны даже говорить, не то что… — Тень вяло шевельнул рукой.
