— Ну? Готовлюсь к худшему.
— Ты сказала, что «Трилогия ангелов» спасла тебе жизнь. Что это значит?
Она немного помолчала, а потом сурово ответила:
— Когда ты хоть чуточку поумнеешь, может, и расскажу.
Странно. Мило ни разу не видел ее в таком настроении, но все же попытался продолжить разговор:
— Почему ты не позвала меня прогуляться вместе?
— Хотела побыть одна. Тебе это не приходило в голову? — спросила она, надевая растянутый свитер.
— Мы и так подыхаем от одиночества! Это самое ужасное, что только может быть!
Кароль вышла из-за дерева. Одежда Мило висела на ней как на вешалке.
— Самое ужасное — это терпеть идиотов вроде тебя.
— В чем я виноват?
— Забей, мне и трех часов не хватит, чтобы все перечислить, — бросила она, направляясь к морю.
— Нет уж, расскажи! Мне интересно, — настаивал Мило, спускаясь вслед за ней.
— Тебе тридцать шесть, а ведешь себя как восемнадцатилетний пацан: безответственный, бестактный, только и думаешь, с кем бы переспать, в жизни тебя интересуют всего три вещи…
— Какие же?
— Тачки, пиво и секс.
— Это все?
— Еще нет. Ни одна женщина не сможет чувствовать себя спокойно с тобой.
Она бросила ему в лицо это обвинение уже на пляже.
— Объясни.
Кароль стояла перед Мило подбоченившись и глядя ему в глаза.
— Ты один из тех ковбоев, с которыми женщины могут развлечься, когда им одиноко, провести ночь-другую, но им в жизни не придет в голову, что такой человек может стать отцом их детей.
— Не все так думают! — попытался оправдаться Мило.
— Все. Абсолютно все женщины, у которых есть хоть одна извилина, думают так же, как и я. Сколько нормальных девушек было у тебя за эти годы? Ни одной! Мы видели тебя с кучей девиц, но все они были либо стриптизерши, либо шлюхи, либо несчастные пьяные девочки, которых ты подбирал под утро в дешевых клубах, пользуясь их слабостью!
— Скажи на милость, а ты хоть раз познакомила нас с порядочным мужчиной? Ой, прости, совсем забыл — тебя вообще ни разу не видели с мужиком! Странно, правда? Женщине за тридцать, а у нее не было ни одного романа!
— Может, дело в том, что я не отправляю факс, как только мне кто-то встречается?
— Ну конечно! Знаешь, что я думаю? Ты воображаешь себя женой писателя, которую упоминают на обороте книги. Что-то вроде: «Том Бойд живет в Бостоне, штат Массачусетс, со своей женой Кароль, двумя детьми и лабрадором». Ты на это надеешься, признайся?
— У тебя не все дома. Пора завязывать с травкой.
— А из тебя такая же обманщица, как из меня лифчик.
— Бедный Мило, все мысли о сексе! У тебя явно проблемы.
— Это у тебя проблемы! Почему ты не носишь юбки и платья? Почему никогда не ходишь на пляж? Почему отдергиваешь руку, стоит случайно к ней прикоснуться? Может, ты женщин предпочитаешь?
Не успел Мило договорить, как Кароль влепила ему пощечину, по силе равную удару кулаком. Он едва успел схватить ее руку, чтобы избежать второй оплеухи.
— Пусти!
— Не отпущу, пока не успокоишься!
Кароль вырывалась изо всех сил, в результате ей удалось лишить Мило равновесия. Потянув его за собой, она упала навзничь на песок. Тяжело рухнув, он попытался высвободиться, но почувствовал у виска дуло пистолета.
— Отвали! — приказала Кароль, взводя курок.
Ей чудом удалось выхватить из сумки пушку. Она могла забыть сменную одежду, но не табельное оружие.
— Хорошо, — бесцветным голосом ответил Мило.
Не понимая, что происходит, он медленно поднялся и грустно посмотрел на Кароль: она убегала, обеими руками вцепившись в пистолет.
Она давно исчезла из виду, а Мило все стоял в небольшой лагуне с белым песком и бирюзовой водой.
В тот день Мак-Артур-Парк дотянул свои щупальца до мексиканского полуострова.
24
Ля кукарача
Любовь как ртуть: можно удержать ее в открытой ладони, но не в сжатой руке.
Дороти Паркер
Ресторан «Ла иха де ла луна»[64]
21.00
Роскошный ресторан возвышался на краю обрыва, из окон открывался вид на бассейн и море Кортеса. Даже в темное время суток эта панорама завораживала — конечно, деталей было не разглядеть, зато вокруг царила таинственная, романтичная атмосфера. На увитых виноградом перегородках висели медные фонари, а лампы из цветного стекла освещали столики теплым светом, располагающим к откровенной беседе.
Билли в платье, расшитом серебряными пайетками, первая подошла ко входу. Девушка-администратор радушно встретила нас и проводила к столику, за которым уже ждал Мило. Он изрядно выпил и никоим образом не мог объяснить, где сейчас Кароль.
Неподалеку от нас, в самом центре террасы, сидели Аврора и Рафаэль Баррос. Они выставляли напоказ свою недавнюю любовь, словно шедевр ювелирного искусства.
Ужин проходил в мрачной обстановке. Даже Билли, обычно такая веселая, потеряла энтузиазм, заметно побледнела и выглядела усталой и разбитой. Я не видел ее весь день, а вечером, войдя в спальню, обнаружил лежащей в кровати — оказывается, она проспала всю вторую половину дня.
«Тяжелое путешествие выдалось», — бросила девушка.
Мне стоило немалых сил вытащить ее из-под одеяла.
— Что случилось с Кароль? — спросила она Мило.
Его глаза покраснели, казалось, он вот-вот уронит голову на стол и захрапит. Когда наконец Мило попытался объяснить, что произошло, тишину прорезал громкий тенор:
La cucaracha, la cucaracha,Ya no puede caminar.[65]
Возле нашего стола неожиданно возникла группа мариачи и завела свою серенаду. Оркестр выглядел впечатляюще: две скрипки, две трубы, гитара, гитаррон и виуэла.
Porque no tiene, porque le faltaMarijuana que fumar.[66]
Костюмы поражали своей вычурностью: черные штаны с расшитыми лампасами, короткие пиджаки с отложным воротником и серебряными пуговицами, элегантно завязанные галстуки, пояса с пряжками в виде орла и блестящие ботинки. Ну и, конечно, сомбреро размером с летающую тарелку.
На смену жалобному голосу солиста пришел оглушительный хор, который тщетно силился выразить бурную искреннюю радость.
— Какой китч!
— Вы шутите! Они такие классные! — воскликнула Билли.
Я с недоумением посмотрел на нее. Очевидно, мы по-разному понимали слово «классный».
— Господа, берите с них пример! Вот это называется мужественность, — заявила она, поворачиваясь к нам с Мило.
Гордый похвалой солист пригладил усы и затянул новую мелодию, приплясывая в такт:
Para bailar la bamba,Se necesita una роса de gracia.Una роса de gracia pa mi pa ti.Arriba у arriba.[67]
Концерт продолжался довольно долго. Переходя от стола к столу, мариачи исполняли народные песни, в которых говорилось о любви, смелости, женской красоте и пустынных пейзажах. Меня этот жалкий спектакль утомлял, Билли же считала музыкантов воплощением гордой души народа.
Представление близилось к концу, и тут вдалеке послышалось тихое жужжание. Все посетители разом повернули головы в сторону моря. На горизонте появилась светящаяся точка. Звук приближался, и вот на фоне неба возникли очертания гидросамолета. На бреющем полете железная птица обогнула ресторан, обрушив на террасу водопад цветов. Всего несколько секунд — и блестящий паркет скрылся под толстым ковром разноцветных роз. Публика бурными аплодисментами приветствовала неожиданный цветочный ливень. Затем самолет стал выписывать невиданные пируэты прямо над нашими головами — огромное сердце из фосфоресцирующего дыма вспыхнуло в небе и почти сразу растворилось в мексиканской ночи. Публика снова разразилась криками. Тут все огни погасли, и метрдотель подошел к столику Авроры и Рафаэля Барроса с серебряным подносом, на котором лежало кольцо с бриллиантом. Рафаэль преклонил колено, чтобы сделать предложение, а стоящий неподалеку официант стоял наготове с бутылкой шампанского, ожидая, когда Аврора скажет «да». Все было просчитано с точностью до секунды и выполнено идеально, но оценить представление мог только любитель слащавого заказного романтизма.
Романтизма, который Аврора ненавидела больше всего на свете!
* * *
Я сидел слишком далеко, чтобы услышать ответ, но хорошо видел ее губы, которые прошептали:
— М.н.е. о.ч.е.н.ь. ж.а.л.ь.
Не знаю, кому она это сказала: самой себе, посетителям ресторана или Рафаэлю Барросу.
Почему парни не думают, прежде чем делать предложение таким образом?
В помещении повисла тягостная тишина. Казалось, всем стало неловко за этого полубога: бедолага стоял, преклонив колено, неподвижный, как соляная статуя, не смея шелохнуться от стыда и недоумения. Однажды я побывал в такой ситуации, поэтому теперь скорее сочувствовал ему, нежели злорадствовал.
