ты говоришь, что тот дом неумолимо привлек тебя к себе. А что было в этом доме? Комната на чердаке, библиотека, книги,
истории… А потом заявил о себе некий призрак – тот, в плюще. Судя по твоим словам, он искал тебя, прислушиваясь к твоему голосу.
– Но он пытался убить меня!
– Да неужели?
– Он гнался за мной! Хотел поймать меня!
– Опять-таки: ты в этом совершенно уверена?
– Ну конечно же, уверена!
– Весь этот плющ – и сам по себе разумный, но способный контролироваться каким-то высшим сознанием – захватывает весь дом и снаружи, и изнутри, но так и не может помешать одной-единственной женщине сбежать из него?
– Он ранил меня! – Церера задрала штанину. – Смотрите: видите отметины там, где он пытался схватить меня?
– Схватить тебя или подстегнуть? – уточнил Лесник. – Плющ вьется, прилипает, душит… А не хлещет.
Церера не хотела признавать, что ее обманом загнали в этот мир. Она думала, что избежала поимки, и сначала поздравила себя с быстротой и находчивостью – хотя бы за то, что просто выбралась из того дома. Но если Лесник прав, то она не была ни быстрой, ни находчивой, а всего лишь стала жертвой кого-то гораздо более умного и проницательного, чем она.
– Я писала истории про Скрюченного Человека, – сказала она. – Он был у меня в голове. Не мог ли как раз он…
– Скрюченного Человека больше нет, – перебил ее Лесник. – Ни в одном из всех миров. Он уже умирал, когда появился Дэвид, и разорвал себя надвое, когда не сумел добиться своего. Он сам и стал орудием своего собственного уничтожения. Как и от ликантропов, от него осталось лишь одно воспоминание.
Церера не стала спорить. Что она вообще знала об этом месте? Конечно же, не столько, сколько Лесник.
«Но это не совсем тот самый мир. Он сам так сказал. То, что некогда было известно, стало неизвестным».
Церера заставила этот внутренний голос умолкнуть. Сомнения ей не помогут. Она хотела верить Леснику. Нужно было доверять его суждениям, как некогда доверял Дэвид.
– А как насчет той дриады – Калио? – спросила Церера. – В конце концов, это ведь она меня отравила.
– Я не видел ничего похожего на дриаду, когда наткнулся на тебя, – сказал Лесник. – Там был след древесного сока, хотя у меня не было времени проследить его. Но с такими, как она, никто не сталкивался уже много лет. Дриады и им подобные практически исчезли из этого мира. Если на тебя и вправду напала дриада, то она должна быть очень старой и очень одинокой. Но где же эта Калио так долго скрывалась и почему ей было суждено появиться именно сейчас?
Лесник еще раз осмотрел ранки на руке у Цереры. Там было шесть проколов: по одному на каждый ноготь и последний – от шпоры на запястье у Калио. Как раз через нее, объяснил Лесник, та и впрыснула яд, чтобы вывести Цереру из строя. В центре отметины виднелся вертикальный разрез – там, где Лесник иссек рану ножом, пытаясь удалить часть яда.
– Хотя это явно работа дриады, – добавил он, – и эта рана меня беспокоит. Я вывел не весь яд, иначе ты не провалялась бы без сознания так долго. Рану должен изучить кто-то более сведущий в подобных делах, но таких людей сейчас не так уж и много.
– Мне надо вернуться в мой собственный мир, – сказала Церера. – Там моя дочь, и я нужна ей. Если есть какая-то проблема с этой раной, то с ней могут справиться врачи, но я не могу здесь оставаться.
– Уже стемнело, – ответил Лесник, – и даже я предпочел бы не шататься по лесу ночью. Если дриада все еще где-то там, она – или же они, что бы это ни значило, – будет лелеять не только свою рану, но и обиду. Она захочет отомстить.
– Я ее сильно ударила, – сообщила Церера. – Может, даже убила.
– Их не убьешь – только не камнем. Дриады – это существа из дерева и коры. Их можно ударить камнем или пробить гвоздями, и это ранит их, но не смертельно. Только огонь способен на это, потому что все живые существа боятся его, а дриады куда больше остальных. Эта Калио наверняка уже оправилась от удара, поскольку дриады очень быстро исцеляют себя. Нет, мы не рискнем выходить отсюда до утра, да и потом выйдем только тогда, когда будем уверены, что это безопасно.
– И как мы это узнаем? – спросила Церера. – Калио была почти невидима для меня, пока я ей не врезала.
– Есть способы, – сказал Лесник. – Далеко не вся природа будет рада возвращению дриады.
Но Церера больше не слушала. У нее возникло непреодолимое желание вновь увидеть Фебу, взять ее за руку и поговорить с ней. Она боялась, что если установленный ею распорядок – посещения, беседы, чтение книг – не будет соблюдаться, то та еле теплящаяся искорка внутренней сущности, что поддерживала жизнь ее дочери, может погаснуть навсегда. Навернулись слезы, но Церера смахнула их, борясь с желанием поддаться горю, – поскольку опасалась, что если расплачется всерьез, то может уже никогда не остановиться. Она надеялась, что Лесник этого не заметил, хоть и подозревала, что это не укрылось от его взгляда. Церера уже понимала, что от него вообще мало что способно ускользнуть.
– У меня есть одна история, – сказал он, – если ты не против ее услышать.
– Почему бы и нет? – отозвалась Церера. – Если только у вас нет колоды карт, чтобы скоротать время.
– Вообще-то у меня и вправду где-то завалялись игральные карты, так что если ты предпочитаешь…
– Нет-нет, я хотела бы послушать историю. Может, я смогу рассказать ее Фебе, когда вернусь к ней… Погодите – а это, случайно, не сказка?
– О, – ответил Лесник, – практически да.
– Я уже начинаю ненавидеть сказки.
– Это прискорбно.
– Почему?
– Потому что, – сказал Лесник, – тебе выпало оказаться в одной из них.
Первая сказка лесника
Давным-давно, в некие незапамятные времена, жила-была одна молодая женщина, которую звали Моргиана и которая проживала в захолустной деревушке у самого синего моря. Она была довольно высокой – но не слишком, и довольно хорошенькой – но не настолько, чтобы вызывать зависть у других или чрезмерное тщеславие у самой себя. Однако, как и у многих из тех, кто живет в такой вот глубинке, будь то у моря или вдали от него, взгляд у нее всегда был нацелен на далекие горизонты: хотя, как напомнят вам мудрецы, горизонты всегда остаются далекими, сколь бы сильно вы ни старались их достичь, – что уже
