Комната Шейна О'Нила оказалась типично мужской. Как и в его «мерседесе», в каждом предмете ее декора отражался гордый характер хозяина. Громоздкая, обитая кожей мебель из темного дерева и сами стены, окрашенные в теплый оливковый цвет, свидетельствовали о характере Шейна.
В этой комнате я с небывалой полнотой ощущала незаурядность его личности. Казалось, сама атмосфера была насыщена ею. Все мои сомнения и страхи, как ни странно, улетучились, стоило нам приступить к работе над книгой, и меня вновь захватили романтические судьбы семейства О'Нил.
Увлеченность старого Шейна прошлым стала понятна мне, когда мы погрузились в изучение желтоватых страниц его записок, которые Шейн извлек из сейфа в стене за портретом. Вероятно, это был портрет Шейна, написанный маслом в прошлом веке, или Шейна Гордого.
– Дед, – пояснил Шейн. – После того, как я родился, эту картину называют портретом старого Шейна. Но дед никогда не выглядел старым. Он оставался красивым и гордым до последнего дня.
– Вулф упоминал о том, что он был красивым мужчиной, – заметила я.
– Так Вулф рассказал вам о семье? – Янтарные глаза Шейна пытливо смотрели на меня.
– О некоторых моментах, – уклончиво призналась я. – Он рассказал мне о… распутстве старого Шейна, – закончила я, запнувшись и тут же пожалев, что проявила излишнюю словоохотливость.
– И о слабости моего отца, полагаю, – закончил Шейн.
– Он не рассказывал об этом в подробностях, – ответила я, чувствуя его напряжение и крайне удивляясь тому, как его настроение влияет на меня.
В следующее мгновение глаза Шейна засверкали безумным пламенем, и мне захотелось любой ценой успокоить его.
– Не скажу, что это заинтересовало меня, – возразила я. – Личная жизнь членов семейства О'Нил меня не касается.
Я пристроила словарь на углу письменного стола и, подвинув кресло, раскрыла стенографический блокнот.
– Все это будет в книге, – произнес Шейн. – Когда мы закончим, вы, вероятно, измените свое мнение о том, что все это вас не касается.
– Неужели ваш дедушка хотел, чтобы все эти подробности стали достоянием публики? – спросила я. – Не было ли у него желания, чтобы все его записи держали в тайне? И в любом случае, я не понимаю, какое они имеют отношение ко мне, если не учитывать разве что тот факт, что я ваша секретарша.
Вспомнив про фотографию своей матери, я почувствовала себя неловко.
– Я намерен сохранить в тайне родословную семьи, – ответил Шейн. – Книга будет издана малым тиражом и попадет в руки только непосредственных членов нашей семьи. Дед хотел, чтобы мы все знали правду об О'Нилах. Поскольку он не дожил до завершения проекта, успев обработать только несколько относящихся к нам легенд, я почувствовал себя обязанным завершить этот труд после его смерти. Дед ни за что не оставил бы незаконченным то, что связано с этим местом. Я привел в порядок его записи, кое-что поправив, как вы сами поймете.
Похоже, в его словах скрывался какой-то неясный для меня смысл.
Мы приступили к работе.
После ленча Шейн предложил мне вместе с ним поработать с моим соколенком. Я же намеревалась снова пробраться в мезонин и порыться в сундуке, который стоял за статуей Кассандры в пропахшей плесенью потайной комнате. Но, угадав в глазах Шейна настойчивость, я поняла, что мое тайное путешествие в зловещие покои Соколиного замка придется отложить. Впрочем, при этом я испытала некоторое облегчение. Я боялась снова идти в потайную комнату, но знала, что рано или поздно я должна пойти туда снова, если хочу узнать правду о своей матери и о самой себе.
Тейлор встретил нас у двери старого каретного сарая позади Соколиного замка за высокой плотной оградой. Его седые волосы ярко серебрились в лучах солнца, а зоркие ястребиные глаза так и метали стрелы. Поначалу его язвительная усмешка несколько смутила меня, но вскоре я поняла, что он вовсе не был таким свирепым, каким кажется.
– Вот и вы, мисс. – Тейлор повел нас к соколиному насесту в углу сарая.
Суровые птицы с загнутыми клювами сидели там, среди них я увидела и своего соколенка. Его желтые глаза тревожно метались от одного к другому, пока мы приближались к насесту. Он выглядел уже не таким сердитым и напоминал лохматого уличного сорванца.
По настоянию Шейна я протянула к нему руку. Соколенок неуклюже отшатнулся и шлепнулся на пол, перевернувшись на спину и угрожающе выпустив когти.
– Он злой! – воскликнула я.
– Он еще не знает вас, – возразил Шейн. – Дайте ему время.
Не желая показывать, как я боюсь едва оперившегося птенца, я смело схватила соколенка.
Слезы появились у меня на глазах, так как его когти больно впились в мои руки. Но было что-то трогательное в маленьком отважном комочке, всегда готовом отражать нападение. Я, внезапно ощутив печаль, освободила свою руку от его когтей.
– Пусть вас не обманывают его небольшие размеры, – сказал Шейн. – Этот соколенок из рода самых благородных хищных птиц. Его тренировкой нельзя пренебрегать, вам придется заняться ею немедленно.
– Я не имею ни малейшего представления, что делать.
– Для начала заставьте его голодать, – посоветовал мне Шейн. – Вы не должны кормить его, пока он не согласится слететь с насеста и взять пищу из ваших рук. – Он достал из внутреннего кармана маленький свисток и протянул его мне. – Три коротких свистка, когда придете кормить его. Это станет для него сигналом.
– Она быстро научится, – вмешался Тейлор. – Все О'Нилы быстро обучаются обращению с соколами. Работать здесь, где все еще ценят хороших птиц, одно удовольствие. – У него был легкий английский акцент.
– Вы ошибаетесь на мой счет, мистер Тейлор, – возразила я, подумав над тем, давно ли он живет в Соколином замке. – Я не из семейства О'Нил. Я Касси Маги. – Казалось, мой протест не убедил его.
– Извините, Кассандра, – вмешался Шейн, – я забыл, что не представил вас мистеру Тейлору.
Я чувствовала, что Тейлор наблюдает за мной, выражение явного любопытства и недоумения не покидало его живое лицо, пока Шейн приманивал Голди с насеста. Затем мы снова вышли на благодатный солнечный свет.
У нас вошло в привычку ежедневно после окончания работы над книгой ходить в каретный сарай и работать с соколами.
– Я хочу, чтобы ваша птица стала ручной, – сказал мне Шейн. – Сокол будет охранять вас лучше собаки, когда привяжется к вам.
Я немедленно подумала о Хью и ощутила дрожь в теле. Было ли нападение на Шейна случайностью, как утверждала Нора? Или Хью напал на него умышленно? Возможно, именно Хью напал на меня в отвратительно пахнущей пещере? Я думала так до тех пор, пока моя рука не пробежала по его лицу и не нащупала оба неповрежденных глаза.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
