По большому счету, это к нему ты шла, это с ним пыталась договориться, это его хотела изгнать. А диагноз, поставленный доктором-весельчаком…
Какой рак, какой позвоночник? Где у героя фэнтези позвоночник — да и есть ли он вообще? Просто страхи набросились стаей и первым кровь тебе попортил лидер — страх смерти. Раньше ты рисковала собой, лезла на рожон, не пряталась за чужими спинами — так, словно не собиралась, а МОГЛА жить вечно. Потому что случайная смерть, смерть-не-наверняка не язвит душу так, как смерть предсказанная.
Но вот тебе сказали: скоро. Жди. И ты перестала жить, ты начала ждать и бояться.
Ну нет! Даже если все отведенное мне время я проведу берсерком с налитыми кровью глазами, грызущим край собственного щита от желания кого-нибудь убить — пусть будет так! Лишь бы не увязнуть в бесконечном вычитании дней из дней, часов из часов, минут из минут.
Вот и получается, что двигаться нужно не к сроку, а к цели. Все очень просто.
И незачем здесь торчать, незачем бродить среди паучьих сетей, которые качаются в сыром воздухе, словно колыбель, усыпляющая зародыш апокалипсиса.
Исчезнув из опутанного смертью пространства, я без всякого перерыва возникаю в доме на Патриарших прудах. Нет, не надо припоминать нехорошую квартиру номер пятьдесят. Нехороших квартир там тьма, под самыми разными номерами. Даже сейчас, когда центр столицы — лакомый кусок и поле для бесконечных махинаций…
И до сих пор встречаются характерные для старой Москвы Очень Страшные Помещения.
Никаких тебе высоченных потолков и лепных карнизов, никаких арочных окон и резных балкончиков. Дешевые меблирашки для небогатых разночинцев — крохотные комнатки, дерьмовая вентиляция, окна-бойницы в полуметровой толще камня. Зимой — адский холод. Летом — адская жара. Домик-в-аду с квартирами для прижизненного наказания грешников.
В таком вот месте я и очнулась. Словно после обморока. На узком холодном топчане у отсыревшей стены. Поеживаясь, села и прислушалась. В комнате царила полнейшая, невозможная для города темнота. Это и было страшнее всего — темнота, которую можно было набрать в ладонь, как воду.
В городах не бывает темно. Даже если запереться в шкафу, вырубив во всем доме электричество, заткнуть уши и зажмурить глаза, все эти меры дадут лишь приблизительное представление о настоящей, плотной, наполненной темноте, за которой нужно ехать на природу. И ехать далеко. В пригороде ее не встретишь.
Вокруг меня, собственно, уже не темнота, а тьма. Не просто отсутствие освещения, а скорее, присутствие чего-то, пожирающего любые капли света. Этим чем-то тьма настолько полна, что кажется материальной и хищной. Ее глупо не бояться. Даже если ты и в детстве не шарахался от темных углов и не спал с зажженным светом.
Тьма уже сама по себе стресс для горожанина. Особенно такая тьма — не земная, а подгорная. Тьма, которая охотится на живое.
Естественно, я не обрадовалась подобной «компании». Но и свет зажечь не пыталась. Мне отчего-то сразу стало ясно: не получится просто щелкнуть выключателем и вздохнуть спокойно. Свет надо было найти. Свет был там, где есть кто-то еще. И я пошла искать других.
Вернее, другого. Я пошла искать Дубину. Я знала, что он опять попал в переплет. Нет. Мы оба попали.
Где-то рядом раздавалось невыразимо гадкое, глумливое хихиканье и пение. Так поют и хихикают сумасшедшие, забывшие все слова на всех языках. Мычание, бормотание и нытье, периодически переходящие в тихий вой, потом снова в бормотание… Весь этот набор ужасающих звуков слышался буквально в двух шагах — и одновременно очень, очень далеко. Как минимум в конце коридора длиной в целый сердечный приступ.
Вечность я брела, касаясь руками стены, на саундтрек из преисподней. Попутно надеясь, что проснусь окончательно, так никуда и не дойдя.
Но я дошла.
И в такой же комнате, как предыдущая, обнаружила их обоих. Дубину и Безумную Каргу.
Я знаю, он называет меня Хитрая Дрянь. Я называю себя Старый Викинг. Тоже, если вдуматься, прозваньица неласковые. Хотя и с толикой самолюбования и уважения. А в этой, новой подруге, никакого самолюбования-уважения и в помине не было. Не существовало ругательного прозвища, которое описало бы ее гнусный облик и кошмарную суть. Пришлось ограничиться усеченным вариантом.
Помните скульптуру Микеланджело «Пьета»? Откровенно говоря, на репродукции шедевр смотрится лучше. В жизни ему не хватает масштабности — маленькая женщина держит на коленях безжизненное тело маленького мужчины, совершенно потерявшись на фоне окружающей помпезности. И кажется, что у «Пьеты» какой-то бытовой вид. Бесхитростно-скромный. Среди ватиканской пышности ей не место.
И точно так же Безумной Карге было не место ЗДЕСЬ. В нашем мире, где все же имеется какое-никакое добро. И разум. В подобном мире не место зрелищу, которое мне открылось. Этакой маниакально-злобной пародии на Микеланджело: ужасная старуха с выражением извращенной радости на елейно-подлой морде, держащая на коленях обвисшее тело убийцы. Убийцы и моего друга.
Впервые за долгое время я подумала о нем. И поняла, что здесь не для спасения себя, а для спасения Дубины. Потому что не могу отдать его этому… существу. Не знаю, что Карге от Геркулеса надо, но я ей не позволю.
Пока я соображала, каким оружием отбивать Дубину, Безумная Карга самозабвенно тянула свою тошнотворную песню. А может, заклинание. Я же не знаю, как звучат заклинания. Если так, то… я не хочу слышать ничего подобного. Никогда в своей жизни.
Несмотря на бессмысленность речитатива, в голосе Безумной Карги отчетливо слышались издевательские нотки. Какие-то гнусные намеки, отвратительные подначки, мерзкие шуточки.
Я не верю в абстрактное зло. Зло всегда конкретно. Оно направлено против ЭТОГО человека. Или ЭТОГО народа. Или ЭТОЙ цивилизации. Оно вонзается абордажными крючьями в живой человеческий мозг, выискивает слабые места — любовь, дружбу, надежду, уважение… Все те места, которые позволяют человеку быть человеком. И рвет их в клочья, превращая человека в зверя.
Песенка Карги была как раз такой. Со стороны легко сказать: да плюнь ты на это! Забей! Не обращай внимания! Смирение паче гордости, бла-бла-бла… И почти невозможно последовать благому совету, когда орудие зла полосует тебя, а не другого.
Не могу сказать, чтобы от бреда Карги тени сгустились или из-под мебели привидения поползли… Нет, все было куда прозаичней. Становилось все противнее и противнее, пока не затошнило. От этого ощущения я впала в бешенство и схватилась за первое, что под руку подвернулось — за спинку стула. Не то пытаясь удержаться на ногах, не то собираясь метать в Каргу предметы мебели. Одно было ясно: мое терпение на исходе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
