class="p1">Далеко сзади шагают рядом старик Флавио и Антуан. Зербино впивает ароматы леса. Земля, листья, перегной. Кора и камни. Он чует муравьев, зайца – в нескольких километрах отсюда, но не запах черных грибов.
Пес возвращается к хозяину, прислушивается к его словам и к его беспокойству. Куда делась медовая девушка? Антуан достает из кармана несколько кусочков печенья, машинально бросает псу и отрывисто произносит:
– Продам участок.
Старик Флавио останавливается. Ветер поднимает полы его куртки.
– Антуан…
– Я ходил к Шаретье. Показал ему документы на землю и свидетельство о том, что Эмиль был моим дедом.
– Он поверил?
– Пришлось. А еще я ему сказал, что убью первого, кто сюда сунется.
С ветки дуба за ними наблюдает белка. Зербино заинтересованно поднимает уши.
– А что Люсьена? – обеспокоенно спрашивает старик.
– Она ничего не знает.
Антуан вынимает руки из карманов и свистит. Пора возвращаться. Зря прогулялись. Участок, разоренный мародерами, еще не скоро даст урожай. Зербино идет рядом с ними, подлаживаясь под шаг хозяина. Вернувшись домой, пес отряхивается, пьет воду и запрыгивает на диван. Антуан откупоривает бутылку анисовки.
– За будущее, Флавио! – Тост произносится без огонька. – За мое будущее в Марселе, подальше от этих стервятников.
– Значит, готово дело? Начались трудности, и сдулся? А ты что думал, трюфель дается первому встречному?
Он продолжает, не давая Антуану ответить:
– Я считал тебя умнее! Думал, ты понимаешь – в этом деле нужны смелость, терпение, воля. Значит, я ошибался.
Задетый за живое, Антуан молчит.
– Послушай, сынок, – продолжает Флавио. – С каждым испытанием жизнь дает тебе урок. Хочешь вернуться к своей рыбе – пожалуйста. Но не делай ничего назло. Ты же умный человек… Покажи им, на что ты способен! Почему бы тебе не открыть ресторан? Ты лучший повар, которого я знаю! Вот увидишь, Шаретье и все остальные будут драться за право продавать тебе грибы!
Антуан разглядывает старика. Протертые рукава, загрубевшие руки, лицо изрезано морщинами, глаза помутнели от катаракты. Флавио знает его, как никто другой, и, хотя гордость мешает это признать, слова старика находят в нем отклик. Он молча допивает анисовку. Зербино открывает один глаз и наблюдает, как хозяин наполняет рюмки.
– А эта девушка, ты ее любишь?
Антуан со вздохом кивает.
– Я думаю о ней день и ночь. У нас ничего не получится. Точнее, у нее со мной ничего не получится.
Флавио отметает его слова взмахом загорелой руки.
– Вот еще! Человек, который хоть что-то понимал бы в любви, поверь мне, был бы миллиардером. Трюфель – величайшая тайна в этом мире, после тайны сердечной! Не пытайся понять, куда идет поезд. Прыгай в него на ходу, и пусть он тебя везет. Сегодня ты говоришь себе, что время еще есть, но однажды ты поймешь, что уже поздно. Жизнь утекает сквозь пальцы… А у тебя, я думаю, лучшее впереди.
Сегодня мой день рождения. Эти слова все крутятся и крутятся в голове. Сегодня мой день рождения и последний день, когда я сплю в этой постели.
Я вздрагиваю. Подушка пахнет лавандой, и я думаю о маме, которая каждое утро губит свои бедные руки в прачечной. Я в последний раз сплю на простынях, которые она завтра будет тереть, вполуха слушая сплетни соседок. Мама, любовь моя.
За ставнями едва рассвело. Я лежу на самом краешке кровати, как можно дальше от него. Ни одна часть моего тела не должна его касаться.
Сегодня мне исполняется двадцать один год. Пора уходить.
Я опускаю ноги на пол. Надеваю чулки, платье из толстой шерсти и безрукавку. Отворачиваюсь от стула, на котором лежит темно-синяя форма, широкий ремень, грязные кальсоны и носки, которые мама заберет через несколько часов.
Мне страшно. Я смотрю на Гастона в последний раз. Маленькие, близко посаженные глазки под закрытыми веками и запах виски из пересохшего рта.
С колотящимся сердцем я осторожно выдвигаю ящик, куда Гастон каждую пятницу кладет мое жалованье. Беру банкноты, сомневаюсь, передумываю, оставляю половину. Прячу в сумочку.
Я выхожу из спальни, не оглядываясь. Хватаю на ходу кусок хлеба и кладу в карман. Сердце выскакивает из груди. Я хочу навеки запечатлеть в памяти этот момент. И обстановку гостиной. Взгляд падает на мамины спицы, воткнутые в клубок шерсти, и к глазам подступают слезы. Я смотрю на ее вязанье и думаю о маминых нежных руках. Я боюсь за нее гораздо больше, чем за себя. Мне так хочется кинуться к ней комнату! Ну же, умоляю, поторопись, впереди долгий путь…
В конце коридора слышатся шаги. Я достаю из шкафа чемоданчик и как можно тише закрываю дверь. Живот сводит от страха. Спускаюсь по лестнице. Вдруг мне навстречу выйдет отец? Но его лысой головы нигде не видно. И больше я ее не увижу никогда.
Иду по переулку к церкви, подошвы громко стучат по булыжной мостовой. Я стараюсь не дышать. Колокола пробили семь, подошел автобус. То, что должно меня выручить, лежит в кармане. Стоя в автобусе, я смотрю в окно на удаляющуюся деревню. Церковь, где я получила первое причастие. Фонтан, в котором плескалась в детстве. Сосны. Лавандовые поля. Прачечная. Здесь мама будет топить в корыте свою печаль. Слезы капают и тихо умирают на моем шерстяном пальто.
Пока автобус везет меня в Марсель, я думаю о Батисте: он не знает, что я уже в пути. В кармане я сжимаю бумажку с его адресом. Завтра, даст Бог, я ступлю на землю Касабланки. Самостоятельная и совершеннолетняя.
И всю дорогу не перестаю со слезами думать о маме, которую оставила одну с разгневанными мужчинами. Завтра у нее наверняка не хватит сил дойти до прачечной.
48
Сидя в машине, Джулия пытается сдержать слезы.
У бабушки хватило духу сбежать. Бросить вызов неизвестности. Преодолеть чувство вины перед матерью, чтобы спастись самой. Наверняка Жанине больше всего стыдно именно за это.
Джулия открывает дневник. Оставшиеся страницы девственно чисты. Между ними вложено несколько фотографий. Бабушка в пальмовой роще под руку с Батистом. Он молод, у него нежный взгляд, во рту трубка. Жанина улыбается, хотя ее глаза печальны. Какая нужна храбрость, чтобы уехать так далеко! Какая храбрость или, скорее, какая отчаянная необходимость…
Об остальном легко догадаться. Удивленный Батист встречает Жанину. Берет ее под крыло, и время превращает двоих друзей в возлюбленных. Джулия мысленно прокручивает фильм. Трое мужчин, две трагедии, одна страсть. Жизнь не уступит ни пяди. Самые пылкие истории любви идут рука об руку с самыми большими огорчениями.
В сумочке вибрирует телефон. Вдохновленная интернет-успехами Жизель, несколько дней назад Джулия написала пост на генеалогическом форуме в надежде найти следы Жана и Гастона. Что с ними стало? Может ли быть, что Жан еще жив? Ей только что ответил один из форумчан.
Джулия вытирает слезы, катящиеся по щекам, и в волнении открывает прикрепленный файл. На экране появляется свидетельство о рождении Гастона Марселя Пайяра, написанное неразборчивым почерком с сильным наклоном. Джулия с трудом расшифровывает текст вековой давности. «Двадцать второе февраля тысяча девятьсот восемнадцатого года…» Указаны имена родителей и даже акушерки, принимавшей роды. Джулия внимательно изучает детали, удивляясь, к какой малости сводится человек. Род занятий отца: рабочий. Род занятий матери: домохозяйка. Рядом с городской печатью стоит подпись сотрудника мэрии. На полях от руки написано:
Вступил в брак с Жаниной Полеттой Паоли
6 января 1945 года в Сент-Амуре.
Сердце сжимается. Имя бабушки в документе делает всю эту историю по-настоящему реальной. Грустная свадьба, шелковое платье, загубленные мечты. Джулия разглядывает печать и подписи. В самом низу напечатано на машинке:
Скончался в Тулоне 10 марта 1964 года.
Джулия вглядывается в слово на маленьком экране:
Скончался.
Остался ли Гастон в Провансе? Пробовал ли построить жизнь заново после побега Жанины и смерти Жозефа? Знала ли Жанина о его смерти? Или всю жизнь прожила в страхе, что Гастон найдет ее?
Что там показывают часы на приборной панели… Феликс
