Я рассказываю о том, что одежду мне покупали в магазинах подержанных вещей, а часто мы с мамой садились в ее развалюху, ездили по помойкам и собирали все, что еще могло пригодиться в хозяйстве. Нас часто выгоняли из квартиры. Тогда мы спали в машине. Нередко перед школой я забегал на заправку, чтобы умыться и почистить зубы. В конце концов дежурная меня приметила и сказала, что в следующий раз вызовет полицию.
В магазине мама получала двадцать долларов, и тогда мы покупали целую корзину продуктов: молоко, бананы, овсянку. На кассе всегда выяснялось, что сумма превышает двадцатку, хотя мы все внимательно подсчитывали. Тогда приходилось выбирать, что оставить – овсянку или бананы. Какие-то придурки сзади еще подгоняли. Как-то раз в очереди оказался какой-то тип из моей школы, и следующие две недели надо мной все смеялись, говорили, что у матери Тэтчера нет денег даже на бананы.
Я замолкаю. Молчит и она. Другая бы посочувствовала, что ли. Высказала бы сожаление, что в моей жизни все так сложилось, что мне было очень тяжело. Эта же не произносит ни слова. И не потому, что бесчувственная, просто она знает, что это не настоящее сострадание, что оно мне не нужно.
Я никогда никому не рассказывал об отце.
Никогда никому не рассказывал о маме. Но вот рассказал. Может, от скуки, не знаю. Мне больше нечего добавить. Но думаю я не о своей жизни, а о том, как просто было поделиться с этой девушкой самым сокровенным, о том, почему мне захотелось ей все рассказать. Слова будто сами рвались изнутри. Может, сейчас я смогу заснуть.
– Когда мне было пять или шесть, она стала трястись, – продолжаю я. – Сначала руки. На работе начались проблемы. Она роняла товар, рассыпала деньги. Работать больше не могла. Через год с трудом переставляла ноги, руками вообще не могла шевелить. Люди ее толкали, торопили. Она перестала улыбаться. Даже моргать. Она впала в депрессию. Работу пришлось бросить. Она была неуклюжей, все путала.
– Болезнь Паркинсона, – произносит девушка, и я киваю, хотя она не видит.
Голос звучит совсем рядом. Можно протянуть руку и прикоснуться к ней, но лица не различить. Не видно, есть ли сочувствие в ее голубых глазах.
– Да, так сказал врач. Я учился в школе, когда пришлось помогать маме одеваться. Она всегда потела, потому что не могла расстегнуть молнию на кофте. Потом она уже не могла без меня пописать. Не могла самостоятельно поесть. Даже имени своего не могла написать.
Она принимала лекарства, но у них у всех был побочный эффект. Тошнота. Бессонница. Кошмары по ночам. Она их бросила. В четырнадцать я пошел работать. Старался заработать как можно больше денег, но их всегда не хватало. В восемнадцать я бросил учебу и ушел из дома. Решил, что в городе больше заработаю. Я отправлял все маме, чтобы она могла оплачивать счета за лечение и нормально питаться. Она не была брошена на произвол судьбы, но достаточные суммы я не мог ей отправлять.
И вот однажды я мыл посуду в ресторане. Попросил у босса дать мне несколько дополнительных часов, сказал, что мне очень нужны деньги.
– Как и нам всем, – ответил тот.
Дела у него шли не очень, но он знал, где я могу получить кредит.
Я помолчал и рассказал ей всю историю до конца.
Гейб. До
Я разыскал одну женщину в Гэри: Кэтрин Тэтчер, мать Колина Тэтчера. Мы также нашли в ящике его кухни мобильный телефон, зарегистрированный на имя Стива Мосса – он же Колин Тэтчер, – и проверили все звонки. Их много, один номер он набирал почти каждый день. Номер пожилой женщины, проживающей в Гэри, штат Индиана.
Мое внимание привлекли три звонка, сделанные с мобильного в тот вечер, когда пропала Мия, и десять пропущенных вызовов с того же номера утром следующего дня. Собравшись вокруг аппарата, мы прослушиваем записи с его автоответчика. Какой-то парень хочет знать, куда подевалась девчонка, дочь этого чертова судьи, и почему Тэтчер не явился на встречу. Парень очень и очень расстроен. Он просто в бешенстве.
Таким образом, мне удается понять, что Колина Тэтчера наняли.
Но кто?
Пытаюсь разыскать владельца этого телефона. Он был приобретен в магазине в Гайд-парке, но хозяин – индус, знающий не больше трех слов по-английски, понятия не имеет, кому он был продан. Ему однозначно хорошо заплатили. Мне, как всегда, не везет.
Решаю лично встретиться с матерью Тэтчера. Сержант предлагает воспользоваться его связями и попросить кого-нибудь поговорить с женщиной, но я отказываюсь.
От Чикаго до Гэри не так уж и далеко. Мы привыкли считать это место жуткой дырой, потому что в основном там живут люди очень бедные. Как правило, афроамериканцы. Город – это заводы, стоящие на берегу озера Мичиган и выбрасывающие в воздух неприятный дым.
Сержант предлагает поехать вместе, но я отговариваю его и уезжаю один. Не стоит пугать женщину массовым появлением полицейских. Я ошибся только в том, что рассказал о своих планах миссис Деннет. Она не высказывает открыто желание присоединиться ко мне, но намекает довольно прозрачно. Кладу руку ей на плечо и обещаю, что она будет первой, кто узнает подробности.
Дорога занимает два часа. Расстояние всего-то пятьдесят с лишним миль, но скопление машин на трассе Ай-90 не позволяет мне двигаться быстрее тридцати миль в час. Я делаю глупость – покупаю по дороге кофе и проливаю немного на брюки. Останавливаюсь на заправке в Гэри и бегу замывать пятно, благодаря плотную ткань за то, что кипяток не добрался до тела.
Кэтрин Тэтчер живет в доме постройки пятидесятых годов, стоящем на отшибе. Газон не ухожен, кустарники давно не стрижены. Некоторые растения уже засохли.
Поднимаюсь по ступеням на крыльцо и стучу в дверь, отмечая, что здесь, кажется, все давно требует ремонта. Погода отвратительная, типичный ноябрьский день на Среднем Западе. Глупо, конечно, мерзнуть в сорок градусов, когда через пару месяцев мы будем мечтать о такой температуре.
Мне никто не открывает, и я снова стучу по деревянной доске, на которой на ржавом гвозде висит потрепанный венок. Дверь распахивается сама. «Черт, – проносится в голове. – Может, действительно стоило взять с собой сержанта?»
– Миссис Тэтчер, – произношу я, переступая порог, и выхватываю пистолет.
На цыпочках медленно прохожу в гостиную, настолько старомодную, что мне кажется, будто я оказался в доме своей бабушки: потертое ковровое покрытие, деревянные панели на стенах, выцветшие обои, кресло с порванной кожаной обивкой и диван в цветочек – все настолько разномастное, что просто диву даешься. С кухни доносятся приглушенные звуки, и мне становится немного легче. На всякий случай, чтобы не напугать пожилую даму, убираю пистолет. Тут взгляд мой падает на фотографию в рамке, стоящую на маленьком, двадцатисемидюймовом телевизоре. Передо мной ставшее знакомым лицо Колина Тэтчера и разодетой в пух и прах женщины, должно быть Кэтрин Тэтчер. Звук телевизора выключен, на экране мелькают кадры какой-то мыльной оперы.
– Миссис Тэтчер, – повторяю я и, не получив ответа, иду на доносящееся с кухни жужжание. На минуту задерживаюсь в дверях и наблюдаю, как стоящая ко мне спиной хозяйка дома пытается дрожащими руками открыть упаковку с готовым блюдом. Женщина выглядит настолько старой, что вполне может быть бабушкой Колина Тэтчера. На мгновение в голову закрадывается мысль, что мы ошиблись. На ней халат и пушистые домашние тапочки на босу ногу. Я стараюсь не думать о том, что под халатом, скорее всего, тоже ничего нет.
– Мэм, – обращаюсь к ней я и делаю несколько шагов.
Наконец она меня замечает и едва не подпрыгивает на месте от ужаса, что в ее доме кто-то есть. Спешу протянуть ей удостоверение, чтобы она не подумала, будто я пришел ее убить.
– Господи, – бормочет она, прижимая трясущиеся руки к груди. – Колин?
– Нет, мэм, – говорю я и подхожу ближе. – Позвольте? – протягиваю руку, снимаю крышку с контейнера и бросаю ее в мусорное ведро у двери. Передо мной ужин для детей: куриные наггетсы с кукурузой и шоколадный кекс.
Протягиваю руку, чтобы помочь ей не потерять равновесие, и, к моему удивлению, она принимает помощь. Медленно и осторожно делает шаг за шагом, чуть наклонившись вперед, лицо ее при этом ничего не выражает. Мне каждую секунду кажется, что она вот-вот упадет. Изо рта капает слюна.
– Меня зовут детектив Хоффман. Я полицейский из…
– Колин? – опять спрашивает женщина, на этот раз с мольбой в голосе.
– Миссис Тэтчер, прошу вас, присядьте. – Подвожу ее к стоящему в углу столу, и она опускается на сиденье. Ставлю перед ней ужин и отыскиваю в ящике вилку.
Руки ее так сильно трясутся, что она не может донести еду до рта. Кусок курицы она берет рукой и ощупывает пальцами.
Она стара, на вид лет семьдесят, впрочем, если передо мной мать Колина Тэтчера, ей должно быть пятьдесят с небольшим. Волосы седые, хотя, судя по фотографии в гостиной, она шатенка. Халат велик ей размера на два, должно быть, женщина сильно похудела. Замечаю на столешнице множество пузырьков с лекарствами, рядом пакет с гниющими фруктами.
