Решаю воспользоваться теплой погодой и украсить дом. Настроение у меня далеко не праздничное, но все же я не отказываюсь от задуманного, в большей степени чтобы разогнать тоску и заполонившие голову мрачные мысли. И разумеется, без всякой надежды, что это как-то отвлечет Джеймса или меня саму. Я думаю, что Мия может вернуться именно к Рождеству и будет рада увидеть и елку, и светящиеся гирлянды, и знакомый с детства изрядно потрепанный чулок с вышитым ангелом. Раздается звонок в дверь, и я по привычке срываюсь с места с одной пульсирующей мыслью в голове: Мия?
В спешке перешагиваю через гирлянду, которую в тот момент проверяю и распутываю. Никогда не понимала, откуда появляются узлы на гирлянде, месяцами лежащей в коробке на чердаке. И все же каждый год мне приходится сталкиваться с этой проблемой, неизбежной, как зима в Чикаго. Из колонок доносятся звуки песни «Колядка колокольчиков», а я все еще сижу в пижаме – шелковой рубашке и свободных штанах, затягивающихся шнуром на талии. На часах десять утра, и в моем понимании пижама вполне подходящая одежда для этого времени, тем более что на столе стоит кружка с кофе, хотя молоко в ней уже скоро скиснет. В доме предпраздничный беспорядок: везде разбросаны красные и зеленые пластиковые коробки для хранения, крышки от которых я сложила в одном месте, чтобы не мешались под ногами; ветки искусственной елки, которую мы с Джеймсом наряжаем каждый год со времен, когда он еще учился в университете и мы снимали квартиру в Эванстоне. Теперь она разобрана на несколько фрагментов, разбросанных по всей гостиной. Оглядываю ящики с украшениями, которые мы собирали на протяжении многих лет. Здесь и детские игрушки, подаренные на первое Рождество, и леденцы в форме трости, и поделки, которым обычно не находится места на елке, и они вынуждены годами пылиться в коробках. Я всегда считала, что наша рождественская елка должна быть самой нарядной и красивой, чтобы все гости ею любовались. Мне отвратительны нелепые украшения, все эти снеговики и старинные безделушки, которые часто можно увидеть во многих домах под Рождество. В этом году, клянусь, я впервые вешаю на елку все поделки моих девочек.
Вижу в окне профиль детектива Хоффмана. Открываю дверь, и первым меня приветствует порыв холодного воздуха.
– Доброе утро, миссис Деннет, – говорит он, переступая порог, не дождавшись моего приглашения.
– Доброе утро, детектив. – Рукой стараюсь пригладить растрепавшиеся волосы.
Он оглядывается.
– Вижу, вы решили украсить дом.
– Пытаюсь. Распутываю гирлянду.
Усмехнувшись, он скидывает куртку и бросает ее на пол рядом с ботинками.
– Знаете, в этом деле я стал настоящим профессионалом. Вы не против? – спрашивает он и протягивает руку к проводам.
Говорю, что буду рада его помощи. Как приятно, что кто-то закончит за меня столь надоедливое дело.
Предлагаю детективу кофе, зная, что он не откажется, как не отказывается никогда, и будет пить его с большим количеством сахара и молока. Беру свою кружку и готовлю себе свежий. Когда я возвращаюсь в гостиную, держа в каждой руке по кружке, он стоит на коленях и распутывает узлы кончиками пальцев. Ставлю кофе на подставки на столике и усаживаюсь рядом, чтобы ему помочь. Он, несомненно, пришел поговорить о Мии, но неожиданно спрашивает о каком-то городе в Миннесоте, интересуется, бывала ли я там.
– Никогда. Почему вы спрашиваете?
– Из любопытства. – И добавляет, что видел несколько фотографий, и они ему понравились. Портовый город в сорока милях от канадской границы.
– Это имеет отношение к Мии? – Он пытается уйти от ответа, но я настаиваю: – Что случилось?
– Просто догадка. Точно ничего не известно, – признается он. – Но я этим занимаюсь. – Перехватив мой умоляющий взгляд, он добавляет: – Вы все узнаете первой.
– Хорошо, – соглашаюсь я со вздохом. Я давно поняла, что детектив Хоффман – единственный человек, кого поиски моей дочери волнуют не меньше, чем меня.
Прошло почти два месяца с того момента, как детектив появился в моем доме. С тех пор он заходит почти ежедневно, например для того, чтобы получить ответ на какой-то вопрос о Мии, проверить, верны ли его мысли на ее счет. Он терпеть не может мое обращение к нему «детектив», а я ненавижу его «миссис Деннет». И все же мы неделя за неделей продолжаем придерживаться этого официального стиля общения, хотя после стольких часов разговоров о личной жизни Мии мы уже давно могли бы перейти на «ты». Он мастер говорить ни о чем и ходить вокруг да около. Джеймс до сих пор считает его идиотом. Мне же он кажется очень милым.
Оторвавшись от гирлянды, Хоффман берет кружку с кофе.
– Говорят, эта зима будет снежной. – Детектив стремится сменить тему, но я все еще думаю об этом городе. Гранд-Марей.
– Обещали слой снега в фут, может, и больше, – поддерживаю я беседу.
– Хорошо бы.
– Да. Но такого никогда не бывает. Может, это благословение Господа. Перед праздником приходится столько ездить, что, может, хорошо, что нет снега.
– Уверен, что вы позаботились о подарках задолго до Рождества.
– Вы так считаете? – спрашиваю я, удивленная его предположением. – Кстати, у меня не такая большая семья. Подарки я покупаю только Джеймсу, Грейс и… Мии.
Детектив выдерживает паузу, словно отдавая дань уважения дочери. Возможно, ему неловко, но за последние несколько месяцев подобное случалось часто, каждый раз, когда в разговоре упоминается имя Мии.
– Не замечал в вас склонность к прокрастинации, – неожиданно произносит он.
У меня невольно вырывается смех.
– Слишком много свободного времени. – Это действительно так. Джеймс все дни проводит на работе, чем же мне еще заняться, кроме покупки подарков к празднику?
– Вы всегда были домохозяйкой? – спрашивает Хоффман, выпрямляясь и расправляя плечи, отчего кажется, что ему неудобно сидеть.
Мне остается только удивляться, как мы от темы рождественских украшений подошли к этому вопросу. Я ненавижу слово «домохозяйка». Оно кажется мне анахронизмом, употребляемым еще в 1950-х годах. В наши дни слово приобрело негативный оттенок, которого, возможно, не имело раньше.
– Что вы имеете в виду под этим словом? Вам известно, к нам приходит женщина, которая убирает в доме. Готовлю я иногда сама, но Джеймс приходит поздно, поэтому ужинать мне чаще всего приходится в одиночестве. В связи с этим меня вряд ли можно назвать домохозяйкой. Если вас интересует, работала ли я когда-то…
– Я ни в коем случае не хотел вас обидеть, – перебивает меня детектив.
Он явно смущен возникшей ситуацией. При этом его пальцы ловко распутывают провода, надо заметить, у него получается намного лучше, чем у меня. Большая часть гирлянды выложена на полу в прямую линию, и он наклоняется, чтобы вставить вилку в розетку. К моему удивлению, все лампочки горят.
– Браво! – восклицаю я. – И я вовсе не обижаюсь. – Это ложь. Сжимаю его ладонь, чего никогда не делала раньше, никто из нас не вторгался в разделяющее пространство. – Какое-то время я занималась дизайном интерьеров.
Хоффман оглядывает комнату, отмечая малейшие детали. Я сама занималась отделкой нашего дома, и это единственный случай, когда испытала гордость за результат. Например, в роли матери я, по моему мнению, потерпела неудачу. Красивый дом долго придавал мне уверенность в себе, но лишь до того момента, как на свет появились девочки и моя жизнь превратилась в череду смен подгузников.
– Вам это не по душе?
– Нет, я с большим удовольствием занималась дизайном.
– И что же произошло? Простите мое любопытство…
Я молчу и думаю о том, что у него красивая улыбка. Милая и немного ребяческая.
– Дети, детектив, – отвечаю я. – Их появление меняет жизнь.
– Вы всегда хотели стать матерью?
– Наверное, да. Я с детства мечтала о ребенке. Думаю, об этом мечтает каждая девочка.
– Призвание быть матерью. Кажется, так говорят. Женщина генетически на это запрограммирована.
– Откровенно говоря, было бы ложью сказать, что я не была счастлива, когда носила Грейс. Мне очень нравилось быть беременной, ощущать внутри себя шевеление ребенка.
Хоффман смущен моим неожиданно откровенным и столь интимным признанием.
– Ее рождение стало для меня прозрением. Я мечтала укладывать дочь спать, убаюкивать, петь колыбельные. Вместо этого начались бессонные ночи, из-за чего я постоянно находилась словно в бреду, плач, крики, которые невозможно было унять. Затем последовала борьба за каждую съеденную ею ложку, истерики и прочее, много лет у меня не было времени привести в порядок руки и нанести макияж. Джеймс приходил поздно, и ему меньше всего на свете хотелось возиться с Грейс, он старался отстраниться от всего, что связано с детьми. Это была моя работа – днями и ночами я трудилась без надежды на благодарность, а в конце дня Джеймс с недовольством отмечал, что я не забрала его вещи из химчистки или не постирала белье.
