Она ни взглядом, ни словом не попеняла фараону на свое положение, была приветлива и холодна.
– Надеюсь, пер-аа позволит мне с детьми съездить на погребение царицы?
У Эхнатона с утра отвратительное настроение, сильно болел правый бок, во время приступа в предыдущий день он прикусил язык, до сих пор кровило, во рту мерзкий привкус крови и еще чего-то… Фараон понимал, что хотя бы Нефертити стоит съездить на погребение царицы-матери, если уж он сам не может, но почему-то уперся:
– Только с младшими.
Нефертити спорить не стала, все равно Анхесенпаатон не поедет, а Меритатон неважно себя чувствует.
Поблагодарив, Нефертити поспешила удалиться. Общаться с мужем оказалось не слишком приятно. Под его глазами повисли огромные мешки, уродовавшие и без того не слишком красивые черты, кожа землистого цвета, видно, редко бывает в саду, уголки губ опустились вниз окончательно… И без того большой живот стал очень заметным, словно это не Кийе, а он выносил дочь, зад раздался, а кисти рук похудели, и пальцы окончательно стали похожи на паучьи лапки.
Но Нефертити больше ужаснуло другое: глаза пер-аа, которые она так любила, были совсем безжизненными, не поймешь, чего в них больше – привычного презрения или боли. Неужели ему так плохо из-за рождения очередной дочери?! Или болезнь все сильнее дает себя знать? Было еще что-то, чего она не могла уловить и что сильно беспокоило.
Нефертити шла по Большому дворцу привычными переходами и пыталась понять это неуловимое. Эхнатон ни словом не обмолвился о ней самой, не поинтересовался, как живет жена с дочерьми, словно выбросил из своей жизни окончательно. И вдруг ее словно обожгло понимание: Эхнатон почти не переводил взгляд! Он и обычно-то не слишком вращал глазами, а теперь они словно застыли. Почему?
Резко остановившись, Нефертити обернулась к Эйе, спешившему сзади. Царедворец приблизился к царице по ее знаку.
– Пер-аа стал плохо видеть?
– Да.
– Давно?
– В последние месяцы…
– Его… травят?
– Нет, царица, это болезнь.
– Он… он ослепнет совсем?!
Эйе только наклонил голову, кивая. Нефертити обуял ужас. Слепой фараон станет игрушкой в руках кого угодно, а наследника или соправителя у него нет! Вдруг пришло понимание, что именно об этом писала царица-мать в последнем к ней письме. Тийе сообщала, что нашла и соправителя, и наследника для своего сына. Тогда Нефертити удивилась: к чему кого-то искать, если Эхнатон еще молод и у него должен родиться сын?
Царица поняла, что все вопросы решатся только в Фивах, а потому решила отправиться туда раньше похорон и немного пожить на воле. Этому были очень рады То-Мери и малышки, возможность уехать куда-то пришлась им по душе.
А тогда, выйдя из тронного зала, Нефертити вдруг внимательно посмотрела на рослого раба-нубийца, стоявшего на страже покоя своего господина. Почему она никогда не обращала внимания на этих огромных воинов личной охраны фараона? Белое схенти, подвязанное поясом с позолотой, позолоченное же ожерелье, бронзовые щитки на суставах, бело-красный щит и черная, обильно умащенная кожа, блестящая в свете факелов, смотрелись вполне эффектно.
Охранник замер, не понимая, чего это царица уставилась на него. Этот воин служил недавно, уже после переезда Нефертити в малый дворец, потому относился к ней с некоторым пренебрежением, но все же перед ним стояла правительница, притом очень и очень красивая. А Нефертити неожиданно для себя… подмигнула воину и поспешила дальше, оставив того переваривать увиденное. Разноцветные ленты, прикрепленные к высокой синей короне, развевались от быстрого шага царицы.
* * *
Корабль осторожно повернул в канал, ведущий к пристани Малькатты. Нефертити не была в Фивах восемь лет и теперь с волнением смотрела на появившиеся вдали высокие стены храмов и дворцов. Вот она, Малькатта, где Неф родилась и выросла. Закрыв глаза, царица живо представила себе Храм Миллионов лет, их собственный дом, где так часто изводила своими расспросами Тиу, выбеленные стены здания, где они учились писать… Интересно, жив ли Несеб и чем занимается? А старая сикомора в саду, под которой играли в детстве?
Царицу встречала Мутноджемет. Она уже в очередной раз родила и в очередной раз похоронила своего малыша. Конечно, на лице тени от пережитого, но женщина старалась не подавать вида, как ей тяжело.
– Неф, ты поселишься во дворце или у нас в старом доме?
Нефертити глазами показала на свиту, сопровождавшую ее в Фивы. Трое девочек, с каждой из которых кормилица и еще рабыня, кроме того, То-Мери, ее собственные рабыни, три придворные дамы со своими служанками, два писца, все же Нефертити пока Главная царица, и еще масса вроде чем-то занятых людей… Мутноджемет кивнула:
– Я так и подумала. Твои покои в Малькатте готовы, для детей все тоже готово, а о дамах позаботятся их слуги. В свой дом мы сходим одни.
В Фивах Нефертити сразу почувствовала напряженность в отношениях с придворными умершей царицы и сначала не могла понять, в чем дело. Потом осознала: ее воспринимали как супругу фараона, лишившего Фивы былого могущества, что не могло не сказаться. Правда, придворные быстро вспомнили, что супруга-то опальная, это смягчило напряжение. Но Нефертити совсем не хотела, чтобы ее жалели как брошенную и забытую, сама себя она такой не считала! И сочувствие ей не нужно!
Вообще-то Нефертити отдыхала душой, постаравшись выбросить из головы все неприятности, постигшие ее в Ахетатоне. Убедившись, что дети устроены, царица приняла ванну, оделась и кивнула То-Мери:
– Со мной только ты и небольшая охрана.
То-Мери никогда не бывала в Фивах, она стала служить Нефертити, когда та переехала в Ахетатон, а потому не могла помочь царице в поисках того или иного места. Но Нефертити помощь и не понадобилась, все же десять лет не пятьдесят, а Фивы изменились мало, разве что во многих местах, даже во дворце, было видно запустение.
Но Нефертити вернулась в детство, в то счастливое время, из которого каждый норовит поскорее вырасти, а потом об этом страшно жалеет. Любой взрослый завидует детским заботам, но в то время любая мелочь кажется столь весомой, что ложится невыносимым гнетом. Вырастая, человек вспоминает эти мелочи с улыбкой, кажется, что лучшего времени у него и не было.
А уж если, как у Нефертити, детство и юность окрашены радостью первой и сильной любви…
Нефертити уверенно отправилась во дворец. Широкий вход вел в самый большой зал. С внутренним трепетом царица шагнула под его своды. Вот ее любимые рыбки на полу, а вон уточка, что до сих пор учит плавать свой выводок. И охотники в камышах… и птицы на потолке… Нефертити вспомнила, как их с Бакетамон застал в этом зале фараон. Тогда она почему-то не испугалась, стояла и смотрела, борясь с желанием подойти и просто взять пер-аа за руку! И он даже не хмурился, тоже смотрел задумчиво. Неужели догадывался, что она когда-нибудь станет женой его сына?
Нефертити пригляделась, изменения все же нашлись. Охотника, приготовившегося стрелять в уточку или ее малышей, кто-то явно пытался соскоблить со стены, фигура с луком и стрелами в руках была основательно поцарапана. Нефертити даже восхитилась: нашелся смельчак, который сделал то, о чем мечтала сама маленькая Неф! Это сильно подняло царице настроение, словно вдруг обнаружила, что за нее отомстили.
А вон там была комната самой Бакетамон… В комнате царевны Нефертити долго стояла, размышляя. Подружка умерла, оставив сына Тутанхатона. Тийе дала слово воспитать мальчика и честно это обещание выполняла. Слабенький малыш подрос и стал вполне крепким мальчиком. Куда он денется теперь? Наверное, заберет Мутноджемет, все же она была царице-матери ближе всех в последнее время. Но, глядя на малыша, Нефертити почувствовала, как защемило сердце – ну почему он не ее сын?! Появилась мысль: а не взять ли Тутанхатона с собой? Может, этот мальчик сгладит их с пер-аа разлад? А если у Кийе тоже родится сын, ведь она еще молода? Ну и что, Тутанхатон будет жить с самой Нефертити!
Вздохнув, царица отправилась дальше.
А на этот трон она впервые села как Владычица Обеих Земель рядом с Эхнатоном… Нет, он тогда еще был Аменхотепом. Нефертити помнила, как сердце зашлось от страха что-то сделать не так, но муж легко коснулся ее руки, прошептав: «Ничего не бойся, я рядом». И это было счастьем, она была женой любимого человека, тоже любившего ее.
Как все изменилось! Тогда казалось, что дворец в Малькатте действительно будет стоять миллион лет и сами Фивы будут столицей столько же. Незыблемыми казались устои, нетленным – прах фараонов, вечной – вера и красота жизни. Но Аменхотеп стал Эхнатоном, столица переместилась в Ахетатон, а теперь вот Нефертити больше не нужна мужу, и любит ли она его, тоже непонятно… Ничто не вечно в этом мире. Разве только само солнце – Атон, в этом Эхнатон прав. Солнечный диск сиял над Кемет и тысячу, и две тысячи лет назад точно так же, как сияет сейчас.
