Блуждающей по опустевшим дворцовым покоям ее нашла Мутноджемет.
– Пойдем лучше в наш старый дом. Там многое сохранилось.
До конца дня они ходили по комнатам их небольшого дворца, сидели под старой сикоморой, вспоминали, спорили, смеялись…
– Мутноджемет, а ведь мы были счастливы, когда жили здесь! Это просто потому, что детство, или что-то изменилось?
– Изменились мы сами. Были беззаботными девочками, для которых главное – не проспать на занятия, а стали взрослыми женщинами. Я иногда думаю, что у Тиу хватало таких же, как у нас нынешних, забот, в чем-то их было даже больше. Но она никогда не жаловалась.
– Я тоже не жалуюсь.
– Да уж, забот у тебя куда больше, чем у Тиу, а жалоб не услышишь. – Осторожно оглянувшись, Мутноджемет вдруг поинтересовалась: – Неф, как ты думаешь, Ахетатон – это надолго?
Нефертити даже изумилась:
– А как же? Построен огромный город, как он может быть ненадолго?
Мутноджемет вздохнула:
– У пер-аа нет наследника. Что будет, если… И блеск Фив уже померк. Ты не хочешь остаться жить здесь?
Нефертити совсем растерялась от такого вопроса. Она никогда не думала, что может жить отдельно от мужа.
Вечером Нефертити долго не могла заснуть, то вспоминая счастливые детство и юность, то размышляя над предложением Мутноджемет остаться в Фивах. А что, если и правда? Эхнатон явно не будет против. Пусть себе правит в Ахетатоне вместе с этой Кийе.
Чем больше размышляла, тем больше ей нравилась эта мысль. Если еще и Мутноджемет останется в Фивах, то они быстро наладят здесь жизнь, привлекут новых скульпторов, архитекторов, приведут в порядок все, что постепенно запустело. Она многое сделает, как в Ахетатоне… В Фивах будет второй двор, сюда стечется много народа… Нефертити уже мысленно видела расчищенные пруды, восстановленные пристани, насаженные сады.
Где возьмет деньги, вопрос не задавала, у нее свои земли и деревни, виноградники и даже рудники, кроме того, помогут жрецы, в их интересах снова привлечь в Фивы богатых жителей.
Засыпая, она думала о том, что жизнь налаживается.
Возможно, Нефертити и осталась бы в Фивах, но случилось несколько событий, заставивших вернуться обратно.
Не нужно было даже оглядываться, чтобы понять, кто это спешит в ее покои. Конечно, Мутноджемет, только у сестрицы такой шаг – одновременно быстрый и твердый. Раньше с Мутноджемет повсюду были две карлицы, те бедняги едва поспевали за своей госпожой.
– Ты послушай, что за распоряжение пришло от твоего драгоценного муженька! Он совсем свихнулся?!
– Ой-ой, – ужаснулась Нефертити, если кто-то передаст Эхнатону о словах Мутно, то даже я не спасу сестричку. – Ты не могла бы говорить чуть тише. Не стоит ругать пер-аа в полный голос.
– Почитай! – Мутноджемет бросила на колени Нефертити распечатанный свиток.
Краем глаза царица заметила, что вскрыта царская печать. Подняла глаза:
– Кому это прислано?
– От твоего супруга, которого нельзя ругать вслух! – ехидно сообщила сестра.
– Это я вижу. Я спросила, кому письмо.
– Чади! Почитай!
Хотелось спросить, почему чади царицы Тийе дает читать письма фараона Мутноджемет, но, не в силах больше пререкаться, Нефертити все же пробежала глазами текст. И обомлела. Появилось желание вслед за сестрой закричать, что Эхнатон совсем свихнулся!
Фараон повелевал… уничтожить все упоминания о прежних богах, прежде всего Амоне, стерев все надписи, где они названы! В том числе в гробницах!
Почему-то сразу пришла на ум только что запечатанная гробница Тийе, как же с ней? Там много такого, ведь начали строить гробницу еще при жизни Аменхотепа III.
Перечитала еще раз и еще раз ужаснулась. Изменить следовало даже имена! А как же имя его собственного отца? Мутноджемет кивнула в ответ на невысказанный вопрос:
– Чади сказал, что и имя пер-аа Аменхотепа нужно изменить на Небмаатра.
Нефертити схватилась за голову. Возвращаться в Ахетатон расхотелось совсем. Как она посмотрит в глаза мужа, зная, что тот кощунственно отнесся к памяти собственного отца?! Хотя Эхнатон теперь считал своим отцом Атона, а остальные для него никто. Так, кажется, сказал пер-аа?
Куда делся тот влюбленный юноша, в глазах которого она так мечтала утонуть? Где ласковый и любящий отец семейства, готовый всех прощать и одаривать? Где его вера в прекрасное, в то, что миром правит любовь? Почему добрый и справедливый правитель, утверждающий, что живет по правде, так быстро превращался в жестокого, ненавидящего всех вокруг? Сердце сжал ужас, как она вернется в Ахетатон и будет жить рядом, хорошо понимая, что завтра может лишиться покоя окончательно?
Несколько дней Нефертити ходила сама не своя и возвращаться явно не торопилась. Но в ее жизнь снова вмешалась любовь…
* * *
Одним из последних желаний умершей царицы Тийе было женить сына Ситамон Семнехкаре на Меритатон. Достойный выбор, мысль очень понравилась Нефертити, она желала дочери счастья. Если честно, то царица обрадовалась не только потому, что нашелся достойный жених для ее дочери, но и потому, что, выйдя замуж за Семнехкаре, Меритатон выбросит из головы идею стать супругой отца. Царица не ревновала мужа к дочери, она его теперь вообще ни к кому не ревновала, зато хорошо понимала, каково это – быть женой постаревшего Эхнатона! И Меритатон такого не желала.
Поэтому с удовольствием согласилась на брак старшей дочери с сыном Ситамон. Странно распоряжается людьми судьба – когда-то Ситамон смеялась над Нефертити, даже презирала девочку, но теперь их дети, возможно, будут мужем и женой. Согласилась бы на это сама Ситамон? Нефертити честно ответила себе: нет! Женить сына на дочери ненавистного брата и презираемой Неф? Ни за что! – сказала бы Ситамон. Но ее давно нет на свете, а Семнехкаре куда больше похож на своего отца фараона Аменхотепа, чем на мать. Нефертити вдруг задумалась, Семнехкаре получается ей братом? Вот уж не подумала бы…
За все время проживания с мужем в Ахетатоне Нефертити ни разу не видела царевича, но этого и не требовалось, достаточно слов царицы Тийе и уверений Мутноджемет, что он весьма похож на Аменхотепа III. Но главным была не внешняя привлекательность будущего мужа царевны, а то, что у него приятный, мягкий нрав. И Хоремхеб тоже отзывался о молодом царевиче весьма лестно. Лучшего мужа и придумать трудно. Решено, она настоит, чтобы пер-аа согласился на такой брак!
Была еще одна подспудная мысль, в которой Нефертити не признавалась сама себе: став мужем Меритатон, Семнехкаре должен стать и соправителем Эхнатона. Это отодвигало прочь ненавистную Кийе. Но царица всячески пыталась убедить сама себя, что заботится только о благополучии и счастье старшей дочери.
Царевич Семнехкаре приехал в Фивы уже после похорон Тийе. Его извиняло то, что был в Нубии, кроме того, он присутствовал при последних минутах земной жизни Тийе и успел с той попрощаться.
Нефертити понимала, что ей стоит встретиться с будущим мужем дочери. Желая сразу установить с царевичем доверительные отношения, она назначила встречу в саду, ни к чему будущим родственникам общаться под внимательными взглядами множества завистливых глаз.
Как же Нефертити похвалила себя за такую предусмотрительность уже несколько минут спустя! Ей навстречу шел не просто красивый, а изумительно красивый молодой человек. Царевич младше самой Нефертити лет на десять, почти годился в сыновья, но думать об этом почему-то не хотелось. С первого взгляда на Семнехкаре царица почувствовала… зависть к собственной дочери! Нежный овал лица, большие глаза, четко очерченные чувственные губы, прекрасная стать здорового молодого тела… Даже если он глуп, как самый тупой баран в стаде, царевич все равно хорош!
Нефертити с трудом взяла себя в руки, порадовавшись, что их никто не видит. Она не позволила ему произнести положенные слова восхваления, хотя так хотелось слушать этот приятный мягкий голос! Указала на место напротив себя, приглашая сесть.
Разговор шел обо всем и ни о чем: о погребении царицы Тийе, о жаре, мешающей чувствовать себя легко, об Ахетатоне, в котором царевичу нужно побывать как можно скорее, потому что там много прекрасных построек, наконец, о Меритатон. Нефертити стоило большого труда произнести главное: предложение руки своей дочери. Семнехкаре кивнул:
– Я согласен. Надеюсь стать хорошим мужем твоей дочери, царица.
У Нефертити возмущенно забилось в висках, еще бы, став мужем старшей дочери Эхнатона, он получал надежду стать и следующим фараоном! Но если честно, то куда больше возмущало его поспешное согласие, внутри росла нелепая ревность: он рад стать мужем другой, и не важно, что это ее собственная дочь!
– Если царевна столь прекрасна, как ее мать, то лучшей жены и желать трудно.
Наверняка это была простая лесть, но как же хотелось принять ее за настоящее восхищение! И румянец, покрывший нежные щеки Семнехкаре, ему шел. О причине, вызвавшей румянец, Нефертити старалась не думать, ее собственные глаза блестели ярче звезд.
