- Я тебе про французский язык не рассказывал? - засмеялся Ворошилов.
- Нет, не упоминал.
- Представляешь, в ссылке мы с ней. Север, леса, глушь. Но, разумеется, нашлись среди ссыльных очень образованные товарищи, книги имелись. Время зря не теряли. Я марксистскую литературу осваивал, художественной читал много. В общем подковался на все четыре, как наши конники говорят. А Екатерине мало. Привязалась ко мне: давай французским языком заниматься. «Для чего?» - спрашиваю. А она: «Революционер должен быть всесторонне развит и образован, с пролетариями разных стран общаться без затруднений».
- Очень даже в точку, - одобрил, Буденный. - и получилось у вас?
- Настояла.
- Значит, ты, Клим Ефремович, полностью готовый для мировой революции, так я понимаю?
- Готовый иди не готовый, чем это измеришь? Одно знаю твердо: ради освобождения всего мирового пролетариата я ни сил, ни жизни своей не пожалел бы.
- Оно, конечно. С твоей грамотностью в далекую даль заглядывать можно. А у меня башка другим забита. Как нам, к примеру, ловчей белых обойти и Ростов занять? Склады там богатейшие, боеприпасами бы подразжиться...
- Давай, Семен Михайлович, хоть на один сегодняшний вечер забудем про все заботы. Отдохнем, усталость с плеч скинем, утром опять за дело. Потолкуем душевно. Когда еще выпадет такой случай...
- Разве что после Ростова, - согласился Буденный. - Но если уж про будущие прикидки речь пошла, то открою тебе, Клим Ефремович, одно большое свое беспокойство. Вижу, хорошо ты к копям относишься, и они это чувствуют! Старые казаки знаешь как говорили: каков хозяин, таков и конь, - усмехнулся Семей Михайлович. - Ты какую породу-то больше всего уважаешь?
- Не на породу смотрю, на достоинство.
- А я к дончакам очень даже привержен. Вот уже полтораста лет они по степям нашим пасутся. Специально собирали самых хороших в особые косяки для улучшения казачьих коней. Скрещивали местных лошадей монгольского корня с туркменскими, с арабскими, с карабахскими. Даже с чистокровками. В походах, на праздничных скачках отбирали самых выносливых, самых резвых. Тебе табуны дончаков приходилось видеть?
- Любовался.
- Оно и верно, что любовался, - подобрело лицо Буденного. - Не наглядишься. Лошади все золотисто-рыжие, с черной гривой, одна в одну. Иной раз с белой пролысиной или в белых чулках.
- Однотипность поразительная, - согласился Климент Ефремович.
- Для строя, для порядка. Самая военная порода. До четырнадцатого года дончаки составляли больше половины конского поголовья всей русской армии, во как! - в голосе Семена Михайловича звучала гордость. - На короткой дистанции по резвости дончак, может, и уступает чистокровке, зато по выносливости, по неприхотливости кто с дончаком сравнится? По морозу, по сугробам идет, не выдыхаясь. От препятствий не шарахается, стрельбы-грохота не боится!
- Ну, расхвалил до небес! - пошутил Ворошилов.
- А для дончака любая похвала в самый раз. Только выбили его за мировую и за эту войну, взяла смерть самых крепких, самых красивых, самых породистых. Очень оскудели степные косяки. Боюсь, как бы совсем не пропал главный наш боевой конь.
- Эх, Семен Михайлович, людей-то полегло сколько!
- За людей я сей минут речь не веду, за людей совсем другой разговор. А насчет дончака есть у меня такая задумка: как добьем Деникина, как замиримся хоть самую малость, собрать бы наилучших уцелевших дончаков со всей нашей армии, из разных других войск, из казачьих станиц...
- Трудно это.
- Понимаю, что трудно. Самых азартных лошадников на это пошлю. Сичкаря, Башибузенко, двух братьев своих... А собравши лучших дончаков, открыл бы на Дону конные заводы по всем правилам, чтобы вновь поднять эту породу и произвести ее до нужного состояния.
- Вот, значит, какая мечта у тебя?
- Задумка на это твердая. Жив буду - не отступлюсь.
В коридоре послышались веселые голоса, дверь купе распахнулась. Румяные женщины принесли с собой бодрящий морозный запах свежего снега.
- Как вы тут? - спросила Екатерина Давыдовна. - Ага, вижу: если и тосковали без нас, то не очень... Васкунаш, бери чайник! Потерпите, товарищи командиры, десять минут - и стол снова будет накрыт!
2
Однообразна, скучна зимняя дорога в степи. Белый простор окрест, редкие селения вдоль балок. Метель запорошила следы недавних боев, аккуратно выбелила пепелища, заровняла воронки, укрыла до весны закоченевшие трупы. Толкнутся обо что-то полозья, вроде о кочку, а глянешь - остались за санками клочья конской шерсти или щерятся из-под снежного бугорка крупные желтые зубы.
Миновав разбитую, без правого колеса, трехдюймовку, пожилой боец-возница придержал лошадь, оглядывая открывшийся перекресток. Через железнодорожное полотно двигалась кавалерия.
- Как бы на мамонтовцев не напороться. Вчера трое наших обозников не распознали - и крышка. Вон их сколько. Не меньше чем эскадрон. Только едут как-то не по-людски, валками, - удивлялся возница.
- Буденовки на головах, - разглядел в бинокль Ворошилов. - Поторопи свою резвую.
Колонна всадников прошла перекресток, на переезде задержались лишь двое, явно поджидая санки с конвоем. Приблизившись, Климент Ефремович увидел старых знакомых. На рослом жеребце, подбоченясь, восседал усатый богатырь Башибузенко в лихо сдвинутой кубанке. Рядом на поджаром сухом кабардинце круглолицый, улыбающийся Леонов. Закутался башлыком, на руках огромные - к тулупу - овчинные рукавицы.
Командир и комиссар представились Ворошилову, Доложили: эскадрон идет замыкающим в составе бригады, через двенадцать верст ночлег.
- Что это у вас построение такое непонятное? - поинтересовался Климент Ефремович. - Не слитной колонной, даже не по взводам идете, а какими-то группами, кучками.
- Это вы скубента читалу спросите, - стрельнул глазами Башибузенко. - Всю диспозицию мне понарушил,
- Вы, что ли, Леонов?
- Разный уровень подготовки, - весело сказал комиссар. - По уровню подготовки люди распределены, как инструктировали в политотделе. Да вы сами взгляните.
Клименту Ефремовичу подвели коня, он вскочил в седло. Нагоняя эскадрон, слушал объяснения Леонова. Оказывается, из политотдела доставили щиты с лямкама, так называемые походные буквари. Головной боец надевает такой щит себе на спину, а те, кто едет за ним, повторяют хором слоги, складывают слова и предложения. Кто пограмотней - помогает товарищам. А Леонов занимается с самой большой группой бойцов, которые до позавчерашнего дня не знали ни одной буквы.
- А нынче сколько знают? - пошутил Ворошилов. Однако комиссар ответил ему совершенно серьезно:
- Кто поспособней, освоил половину алфавита. Со слабыми занимаюсь по вечерам дополнительно.
- Коней кто поить-чистить будет? - буркнул Башибузенко.
- Ты не прав, Микола. - возразил Леснов. - Совершенно нельзя так рассуждать. Ты ведь сам и читаешь, и пишешь...
- Своим умом осилил, без нянек.
- Не у каждого так получится.
Ворошилов улыбался, не вмешиваясь в их спор. Спросил, обращаясь сразу к обоим:
- На какой срок это ваше полезное дело рассчитано?
- А вот скубент-читало ответит, - опять кивнул Башибузенко.
Климент Ефремович обратил внимание: хоть и пытается командир эскадрона говорить насмешливо, с иронией, а в голосе его звучит заметное уважение к комиссару.
- До Ростова в основном буквы освоим, - уверенно произнес Леснов. - Все зависит от времени. В боях некогда, зато в походе быстрей обучатся.
- И в других эскадронах занимаются?
- Походную азбуку в каждый полк привезли. Но комиссары не во всех эскадронах имеются. И не любой командир поддерживает, - усмехнулся Леснов. - У нас товарищ Башибузенко хоть и ворчит, а сам нынче со средней группой занятия проводил, слова объяснял. Было такое?
- А ты уж и доглядел... Помочь не трудно, это нам как семечки щелкать, - не удержался от похвальбы самолюбивый Микола. - Лишь бы службе не в урон шло.
- От вас двоих зависит, как наладить учебу, распределить время, - сказал Климент Ефремович. - Думаю, никакого ущерба не будет, одна только польза.
Они нагнали группу, в которой собраны были наиболее грамотные бойцы. Впереди покачивалась над крупом лошади широкая спина в полушубке, поверх которою красовался фанерный щит, слегка покоробившийся на морозе. Слова выведены красной краской, некоторые буквы начали оплывать по краям, но читать яркий разборчивый текст было легко. Пулеметчик Черемошин громко произносил слова, указывая острием пики, а конники хором повторяли за ним:
«Знайте: наше дело - правое. Победа коммунизма неминуема, как восход солнца после долгой черной ночи!
Да сгинет рабство, угнетение и власть капиталистов!
Да здравствует Красная Армия - освободительница : угнетенных!»
Клименту Ефремовичу особенно приятно было увидеть фразы, взятые из новогоднего воззвания Реввоенсовета Первой Конной. Это воззвание он готовил несколько дней, отбрасывая неудачные варианты. И вот - получилось!
