Владимир Успенский
Мучило Миколу любопытство, хотел знать подробности, а расспрашивать напрямик гордость не позволяла. Понимая это, Роман говорил вроде бы через силу, подавляя зевоту:
- Черемошину полное доверие оказали, выбрали его секретарем эскадронной партийной ячейки. - И совсем уже вскользь: - Ивана Ваньковича в кандидаты приняли!
- Калмыкова? - у Миколы аж сапог из рук выпал.
- А чему ты удивляешься? Человек полностью предан революционному делу, я его с радостью рекомендовал... И не пойму я, дорогой ты мой командир, вот чего: тебе по всем статьям место в первых рядах коммунистов, а ты никак на прямую борозду не свернешь. Подтянись малость насчет личной дисциплины, насчет женщин - и подавай заявление.
- Подтянуться, значит? - насмешничал Башибузенко. - Уже запрягаешь?
- Хорошего желаю.
- Ни к чему нам такой разговор заводить. Чего тебе от меня нужно? За Советскую власть убеждаешь? Не надо, я к ней, как к родной матери. Она мне самое главнейшее дала, я полным и равным человеком себя почувствовал. - Микола перестал стягивать второй сапог. - И теперь лучше сто раз жизнь отдам, чем на один день в обратное унижение. Так что я за свою власть воюю, и учить меня нет никакого смысла.
- На партийном собрании бы такие слова сказал! Рассуждаешь ты, Микола, как настоящий коммунист-большевик.
- Насчет коммунистов мы с тобой уже гутарили, и повторяю тебе, комиссар, еще раз: нет у меня к ним никакого доверия.
- Объясни же, в конце концов, почему?
- Раз ты, Роман Николаевич, так шибко за меня переживаешь и раз пошло меж нами такое вострое обсуждение, то давай я тебе пару задачек поставлю. - Башибузенко наконец справился с сапогом, в одних носках бесшумно дошел до стола, взял кисет, возвратился к печке. - Вот мы захватили вчера это село. С боем захватили, с потерями. И вот остановились мы с тобой в этой хате. Известно нам, что хозяйкин старший сын у белых служит. Может, в нас вчера стрелял... И еще у этой женщины двое парней на подросте. Тут они за стенкой в прирубе сейчас. Спят небось. Так почему же, ответь мне, комиссар, мы этой хозяйке не мстим за своих убитых товарищей, не тянем в распыл ее ребятишков, а ведем себя очень даже прилично?
- Обыкновенно, - пожал плечами Леснов. - Ты сам прекрасно знаешь, что Красная Армия безжалостно воюет со своими врагами, а женщины и дети тут ни при чем. Мирные жители за войну не в ответе.
- Мы вот даже пленных, которые из простых, не офицеры и не каратели, по домам распускаем или к себе берем, если хотят...
- Свои же люди... Заблудились маленько, не разобрались.
- Правильно, комиссар. А вот прошедшей весной, когда загорелся на Дону белый казачий мятеж, у нас половина станичников под одним знаменем воевала, половина - под другим. Земляки, сам знаешь, сватья да братья, в глубине кореньями переплелись. То, что мы в бою аж до самой смерти хлестаемся, понять можно. Мы мужчины, наше дело свою правду доказывать. Но чтобы станицы-хутора жечь, чтобы наших матерей да детишков искоренять - этого ни-ни. Нельзя. Сегодня белые придут, завтра красные: таким манером всю землю враз оголим.
- Ты к чему клонишь?
- Сейчас поймешь, комиссар. Говорили тогда, что кое-кто из коммунистов-то кричал: прижечь, мол, это восстание каленым железом. Гнезда мятежников должны быть разорены. Никакой пощады станицам, которые оказывают сопротивление... Понимаешь, целым станицам никакой пощады, а про тех, кто стрелял, и говорить нечего... А что за «гнезда» должны быть разорены? Это же хаты, семьи... Поэтому и болит душа, Роман Николаевич, очень даже болит. И не у меня одного. Придем с победой в родные места, а там после такого приказа ни кола ни двора да кресты на могилах у наших сродственников...
- Давно вестей нет?
- Какие вести, куда? Полгода мотаемся по военным дорогам за тыщу верст от своих.
- Да-а-а, подкинул ты мне задачку, - невесело произнес Леонов. - И что ты брехню разную слушаешь... Ты Ленина слушай, он человека понимает. А тот, кто так злобствует, тот не большевик.
- Га, в самую точку! - обрадовался Башибузенко. - Большевикам я доподлинно верю, а коммунисты для меня - лес темный.
- Пойми, наконец, - это одно и то же!
- На словах, может, и одно, а на деле получается разное. Ты вот в голове не держишь, чтобы весь этот дом с хозяйкой и парнишками, все это гнездо вырубить и огнем спалить, а другой коммуняка целые станицы уничтожать требует. Поэтому я стою за Советскую власть, за большевиков, а насчет всего прочего меня лучше не трогай.
- Чего тебя трогать, со временем сам поймешь, - сказал Леснов, досадуя на то, что не сумел переубедить своенравного казака.
Вспомнились слова Ворошилова, слышанные на совещании в политотделе. Крестьянин, и казак в том числе, слова слушает охотно, раздумывает над ними, примеряет к своей жизни. Но к одним голым словам у крестьянина доверия нет. Убеждать его надо делом, примером. Военному политработнику - примером собственного поведения буквально во всем - ив бою, и в быту.
Это верно. Иначе такому строптивому упрямцу, как Башибузенко, ничего не докажешь.
5
Утром 7 января Конная армия вместе с пехотой 8-й армии начала операцию по освобождению Ростова-на-Дону. Накануне был отдан подробный приказ, выработаны маршруты движения войск, назначены сроки занятия промежуточных рубежей и населенных пунктов, определено взаимодействие конницы со стрелковыми дивизиями, с броневиками и бронепоездами. Хорошо потрудились штабники, планируя наступление. Климент Ефремович остался доволен. Даже Семен Михайлович, гораздо больше доверявший своему опыту и чутью, чем бумажным расчетам, похвалил с усмешкой: «Гладко сработано».
А на рассвете, едва завязались первые бои, поднялась, завихрилась сильнейшая метель. Исчезла всякая видимость, занесло степные дороги, войска сбивались с маршрутов, теряли ориентировку, связь с соседями. Все перемешалось, командиры не знали, где свои, где чужие. В непроглядной белой круговерти вспыхивали неожиданные стычки. Начинали вдруг грохотать орудия. Чьи? Куда стреляли?
Буденный и Ворошилов, выехавшие в сопровождении Особого резервного кавдивизиона на передовую руководить операцией, тоже едва не сбились с пути. У Климента Ефремовича упало настроение. Так хорошо все наметили: двое суток - и Ростов наш. А теперь ничего не поймешь, не разберешь. Мир сузился до предела. Видны только заснеженные спины впереди да Семен Михайлович рядом.
Для Буденного будто и беды никакой нет. Посмеивался в усы: «Ничего, погодка кавалерийская, самая подходящая для внезапности, для неожиданности. Сейчас один лихой эскадрон может целый вражеский полк расколошматить».
Однако первая же неожиданность оказалась малоприятной. На хуторе Нижне-Тузловском, где не предполагалось никаких войск, обнаружили большое скопление конницы, пулеметных тачанок. Разведчики доложили: это свои. Оба полка 1-й бригады 6-й кавалерийской дивизии вместе со своим командиром Василием Ивановичем Книгой. Расположились по хатам, чаек попивают.
- Как так? - помрачнел Буденный. - С фронта отошли, значит? Ну, я им сейчас!
- Погоди, Семен Михайлович, не торопись. Давай сперва комбрига выслушаем. Может, причина веская... Ты же всегда хвалишь Книгу. Находчивый, смелый...
- Перехвалил, видать, - хмуро ответил Семен Михайлович.
Он действительно любил ставить Василия Ивановича в пример, сквозь пальцы глядя на его мелкие упущения. В бригаде Книги было много ветеранов-буденновцев, больше, чем в других частях, сохранился вольный отрядный дух. На преданность Василия Ивановича всегда можно было рассчитывать. В лепешку расшибется, а старого друга-начальника не подведет.
Климент Ефремович тоже ценил хитрость и кавалерийский талант Книги. Хорошо освоив несколько вариантов ведения боя, Василий Иванович очень умело использовал их, каждый раз применяясь к обстановке. Наносил удар там, где его меньше всего ожидали, часто добивался успеха. А встретив сопротивление, отходил, сберегая силы. Только вот отходы эти не всегда приносили пользу, особенно соседям. В регулярной армий на первом плане общая цель, а не частная удача.
В географических картах Василий Иванович совершенно не разбирался и даже вроде бы гордился этим, говоря: «А я нюхом беру: по запаху чую, где север, где юг, где свои, где беляки». Днем выскочит на бугорок, оглядит в бинокль местность, расспросит жителей - и все ему понятно, будто вырос в этом краю. Ночью определялся в степи по звездам, по другим известным лишь ему приметам... Хорошо, разумеется, иметь такой дар, но что, если, к примеру, доведется действовать не в привычной степи, а в лесах или среди гор? Как без карты?
Многие буденновские командиры, особенно кто помоложе, тянулись к военной науке. Ворошилов подумывал открыть для них специальные краткосрочные курсы, а наиболее способных и грамотных послать на учебу в Москву.
