— Накликал, накликал… Конечно, нельзя так… — Будто проснувшись, Борис Исаакович бросил короткую реплику.
— Что нельзя? Можно, наверное. А он мне говорит: «А может, никакой биопсии и не надо» «А что уже точно рак?» — инфаркт, инсульт… «Сейчас еще одно исследование сделаем» И сделали, И никакого рака не оказалось. Не состоялся. И ничего не надо. Всего лишь складка диафрагмы. Что за бред!
— Ну! Ну, вот и ладушки. Стало быть, пошли они на…
— Да вот главное-то. Для вас специально… На следующий день доктор выписал счет страховой компании семь тысяч пятьсот долларей, баксов, по нынешнему. А рака-то и нет. Так им и надо. Меня напугали только. Вот я еще им за это иск вчинить могу. Счет вот выпишу — будут знать, как русского еврея пугать.
— Сейчас! Запугали! Взыскать с них. Гонорар наизнанку. — Борис Исаакович заливисто смеялся, и при этом запихивал в рот остатки мороженого.
— Ну. Я же говорил… Я же их посылал… Оказывается, послать порой по точному адресу очень даже помогает. Знай наших!
Домой они шли дружно, разговаривали громко и лишь дома, уже засыпая, Борис Исаакович с испугом подумал: «Он ведь теперь мне будет звонить по каждой ерунде».
И уснул.
«Искусство кройки и шитья»
«Он понимает дело так,
Что я в твою любовь поверю,
Как бы не так, какой чудак»
Булат Окуджава
Сяду записывать происшедшее со мной сегодня, вчера, давно и почему-то руку ли, мысль ли, во всяком случае, что-то, уводит далеко в сторону от первоначального замысла… воспоминания. Есть же писатели, что с детства были заражены литературной амбицией и с ранних лет одолевали себя этой заботой… или забавой, если хотите. Сначала у них в голове и на бумаге могли рождаться, скажем, какие-нибудь там принцы, Гаити, космос, скафандры, а с годами, по мере погружения в настоящую жизнь, появлялась и она.
Другой отряд пишущей братии не был с детства настроен на письмо. И, вдруг, встретившись с чем-то, может, и обычным, но задержавшим его внимание и задевшим душу его, он, этот представитель иной разновидности писателей, внезапно возглашает в своем нутре: «Мгновенье, остановись!» Ан, не остановишь, — и он бросается к бумаге и норовит зафиксировать этот момент, событие, собственное раздумье по поводу.
Разумеется, первые пишут лучше, стройнее, продуманнее. А вторые, как Господь позволит. Но, как говорится, не отнимешь — от души. Вот, наверное, потому и великие наши народные частушки, созданные душой, по велению, очевидно, Свыше, в первой половине куплета поются об одном, а дальше, казалось бы, совсем об ином. Канонический пример тому есть: «Бродит призрак по Европе, призрак коммунизма», а затем, но, пожалуй, не вдруг— «у моего миленка торчит из жопы клизма» Думаю, что в этом есть сермяжная правда. Ведь нынче метода эта подхвачена создателями и реклам на телевидении. Ну, например, ломает девушка каблук, смотрит на нее алчущим взором восторженный ходок с явным сексуальным вожделением, а в конце оказывается — речь идет о жевательной резинке.
Поэтому и я перестал расстраиваться, замечая в своих записях подобную же неорганизованность. «Так получается, — успокаиваю я себя — по-видимому, не от неумелости и расхлябанности мысли, а от души»
Вот и сейчас, когда лежал на диване, смакуя случай из моего прошлого, конец воспоминаний от проблемы медицинской вдруг свернул совсем в другую сторону. Может, так и надо? И я воскликнул: Мгновенье то, — вспомнись!
Я стоял над больным уже помытый, весь в стерильном, в перчатках и, придерживая пинцетом края раны, раздумывал, как бы разумнее и изящнее переместить все разорванные ткани, чтобы привести орган этот в первозданное, от Бога полученное, состояние. Хорошо бы скомандовать «на место»… или «все по местам»… Так ведь, не получится — не собаки, не солдаты.
Место это хорошо обезболивалось и без общего наркоза, и я, размышляя и примериваясь, попутно выяснял у больного обстоятельства происшествия, происхождение такой нечастой травмы. Точнее выведывал, потому как знать мне про это совсем не обязательно. На медицинскую помощь и ее успех сии следственные дознания никак не сказывались. Так что, просто, любопытство. Эта истина не была мне полезна и путь к ней мной самим никогда не поощрялся. Нестандартное повреждение и породило во мне не нужную любознательность. Впрочем, главная причина моей беседы с больным во время работы, хочу думать, что, просто, желание отвлечь его от мрачных мыслей, вполне естественных при такой травме, да и от ощущений моих действий, которые он мог бы расценить и как боль. Хотя я знал, что обезболивание здесь получается хорошее и мои манипуляции на органе для него не чувствительны… Вернее не чувствует только боль. А что я там ворошу, разумеется, ощущает. Молодому парню, лет так под тридцать, если и не больно, то все ж, безусловно, мало сказать, недостаточно комфортно.
— Как же, дорогой, тебе так все порвали? Что за драка? Не пойму механизма повреждений.
— Ну, с работы вышел. А там разборка какая-то. Ну и попал случайно. Я, блин, и понять ничего не успел.
«Кожа лоскутами в разные стороны. Как-то их переместить надо. Нежизнеспособные участки иссечь придется. Нехватка, малость, получится. Может, методом встречных лоскутов?»
— Это ж не просто удар. И не нож. Разорвано к чертовой матери. Клещами что ли?
— И сам не пойму. Верно, сознание потерял. Не все помню. И по голове били, наверное.
«Но он же в одежде был, коль с работы уходил… уже выходил. Сумасшедшая рана. А может, мылся в душе, блин, после работы?»
— У вас после работы душ? Вы в одежде были?
— Какой душ, блин…
— Да перестань ты меня блинами кормить, черт возьми. А то и я сейчас подамся этой же мове. Тоже мне — блин!
— Прости, доктор. Это, чтоб хуже не сказать. Больно же!
— Ничего не больно. Так что? В одежде был? Не под душем?
— Я ж говорю! Какой душ! Я скорняк. Конечно, одет. Вы там поосторожнее. Чувствую все.
— Чувствуешь. И будешь чувствовать. Живой же. Не болит ведь. А чувствовать… Местно же обезболиваем. Не спишь же. А болей быть не должно.
«Скорняк. У них могут быть всякие основания для… Материальные, так сказать, ценности… Хм, блин, так сказать. Вот этот лоскут сместить налево, а здесь чуть подрезать и встречь пустить. Так разорвать мошонку сквозь одежду! Приемы десантников — кто-то из врачей сказал. Вздор. Схватили и рванули. Кошмар. И от этой боли можно было и сознание потерять. На голове-то следов нет. Все упрятать надо. Как было. И внешне, чтоб было… Чтоб красиво… Чтоб как было. Как там? — Красота мир спасет. А? Ну».
— Доктор, простите… Тут вот такие дела… У меня через сорок дней свадьба… Там все в порядке?
— Какой же порядок? Все не в порядке. Но вот, попытаюсь скроить, чтоб выглядело, как было. Скорняк! Нам тоже скроить кожу надо, чтоб вид был.
— Вид! Заживет? А работать все будет?
— Пожалуй. Наверное. Не повреждено ничего, чтоб влияло на функцию, на дело. Кожа мошонки сильно разорвана. Все, что внутри, вылетело наружу. Висит.
— Доктор, сделайте, постарайтесь… Чтоб через сорок дней… А?
— А я что делаю? Стараюсь. Должно получиться. Внешний вид тоже важен. Красота мир спасет.
— Что? Мир! В семье, чтоб был мир.
«У них, у скорняков проще. Отдельные кусочки. А у нас-то сосуды должны подходить к каждому участочку. Не нарушить бы кровоснабжение лоскута».
— У вас-то, у скорняков можно отдельный кусок, заплату вставить. А нам так, чтоб кровь доходила до каждого краюшка.
«Так. Здесь хорошо сшилось. Канатик укрылся хорошо. Теперь бы дно скроить покрасивше. Тут вот этот лоскутик передвину. Подойдет».
— Доктор, если будет все в порядке, я тебе такую шапку из пыжика сделаю! Я хороший скорняк, доктор.
— Да ладно, друг мой. Какая там шапка! Мне и самому хочется, чтоб красиво получилось. Как от Бога тебе дано было.
— Мне, чтоб работало.
«Пожалуй, получается неплохо. С этой стороны все хорошо укрылось. Вот этот угол надо как-то сделать поглаже. Чтоб уголок шва не торчал. Здесь чуть подрежу».
— Вообще-то, получается неплохо. Если не нагноится, то через сорок дней будет, как новенькая.
— Как новенькая… Свадьба будет…
— Вернее, будет, как старенькая. Как было. Тут я накроил вам. Лишь бы не нагноилась. Антибиотики колоть будем, — чтоб не ныть!
— Да я и не ною.
— Ведь, вы как. Чуть лучше, и уже ничего не надо: и уколов много, и зад весь искололи…
— Все, доктор, все как скажете. Слово даю. Бля…
— Вот, парень, только без этих терминов. Мне твоих блинов хватит. Всякие там, бляхи-мухи оставь для будущих разборок.
— Все, все, доктор. Молчу. Я случайно. Извините. Только вы там не тяните. Что вы там тянете?
— Не тяните! Лоскут подтянуть надо.
«Неплохо получается. Чуть меньше мошонка стала, да это значения не имеет. Так и красивее. Рубцы под-рассосутся и все на место встанет. Нет… Неплохо».
