Апрель или май 1811
На смерть супруги Ф. Ф. Кокошкина. Впервые — ССП, ч. 1, стр. 138—139. С исправлением ст. 7 — ПРП, ч. 6, стр. 62—63, где имеет заглавие: «К Ф. Ф. Кокошкину (на смерть его супруги)». Печ. по «Опытам», стр. 84—85. Эпиграф — из 10-го сонета Петрарки на смерть Лауры.
Супруга Ф. Ф. Кокошкина — рано умершая Варвара Ивановна Кокошкина, урожденная Архарова (1786—1811), жена знакомого Батюшкова, поэта-дилетанта, переводчика и театрального деятеля Федора Федоровича Кокошкина (1773—1838)
Тисы — вечнозеленые хвойные деревья и кустарники.
<Н. И. Гнедичу>
("Сей старец, что всегда летает...")
Сей старец, что всегда летает,Всегда приходит, отъезжает,Везде живет — и здесь и там,С собою водит дни и веки,Съедает горы, сушит рекиИ нову жизнь дает мирам,Сей старец, смертных злое бремя,Желанный всеми, страшный всем,Крылатый, легкий, словом — время,Да будет в дружестве твоемВсегда порукой неизменнойИ, пробегая глупый свет,На дружбы жертвенник священныйЛюбовь и счастье занесет!
5 декабря 1811
‹Н. И. Гнедичу› («Сей старец, что всегда летает...»). Впервые — PC, 1883, т. 38, № 5, стр. 345. Стихи находятся в письме Батюшкова к Гнедичу от 27 ноября — 5 декабря 1811 г. Написаны по поводу именин Гнедича (Соч., т. 3, стр. 163). К последнему стиху, заключающему пожелания «любви и счастья», Батюшков прибавил: «Вот мое желание: оно одинаково и в прозе, и в стихах» (там же, стр. 164).
<Отрывок из XXXIV песни "Неистового Орланда">
("Увы, мы носим все дурачества оковы...")
Увы, мы носим все дурачества оковы, И все терять готовыРассудок, бренный дар небесного отца!Тот губит ум в любви, средь неги и забавы,Тот, рыская в полях за дымом ратной славы,Тот, ползая в пыли пред сильным богачом,Тот, по морю летя за тирским багрецом,Тот, золота искав в алхимии чудесной,Тот, плавая умом во области небесной,Тот с кистию в руках, тот с млатом иль с резцом.Астрономы в звездах, софисты за словами,А жалкие певцы за жалкими стихами:Дурачься, смертных род, в луне рассудок твой!
Декабрь 1811
‹Отрывок из XXXIV песни «Неистового Орланда»›. Перевод из поэмы Лодовико Ариосто (1474—1553) «L’Orlando Furioso». Впервые — PC, 1883, т. 38, № 5, стр. 338. Стихи находятся в письме Батюшкова к Гнедичу от 29 декабря 1811 г. Здесь Батюшков сообщал Гнедичу: «Я... перевел вчерась листа три из Ариоста, посягнул на него в первый раз в жизни». Как свидетельствует указанное письмо, Батюшков в это время переводил «целую песнь» (34-ю) «Неистового Орланда», и его смущало, что шутливое снижение евангельских образов в поэме Ариосто может помешать появлению перевода в печати. «У нас это вовсе не годится, а если мне не веришь, то загляни в цензурный комитет», — писал он Гнедичу (Соч., т. 3, стр. 171). Замысел переводов из «Неистового Орланда» возник у Батюшкова еще в 1810 г. В письме к Вяземскому от 29 июля 1810 г. он говорил, что хочет перевести «несколько отрывков» из Ариосто, «которого еще нет вовсе на русском, ибо перевод, который сделан с французского, так похож на оригинал, как Батонди ‹итальянец, живший в доме Вяземского› на честного человека» (ЦГАЛИ). Впоследствии, в 1817 г., Батюшков перевел прозой конец 23-й и начало 24-й песни поэмы Ариосто и с заглавием «Исступление Орланда» напечатал этот перевод (в ВЕ, 1817, № 17—18, стр. 17—29). См. также на стр. 237 батюшковское «Подражание Ариосту». Творчество итальянского поэта Батюшков анализировал в статье «Ариост и Тасс» (1815), подчеркивая вольнолюбивые мотивы в произведениях Ариосто, который «писал, что хотел, против пап» (Соч, т. 2, стр. 151).
Тир — см. стр. 278.
Багрец — ярко-красная краска.
Дурачься, смертных род, в луне рассудок твой! В 34-й песне «Неистового Орланда» рассказывается о том, как один из героев, Астольф, находит на луне рассудок, потерянный его отцом. После этой строки в письме Батюшкова к Гнедичу, содержащем перевод, следовали слова: «Вот тебе образчик и моего дурачества: стихи из Ариоста» (Соч., т. 3, стр. 170). Когда в 1817 г. Батюшков задумал издание переводов из итальянских писателей в двух томах, он включил в его проспект «Бешенство Орланда» (т. е. переведенный им эпизод «Исступление Орланда») и «Путешествие в Луну» с заметкой: «Это составит нечто целое» (там же, стр. 423). Неизвестно, сделал ли Батюшков перевод «Путешествия в Луну» или только его задумал. Все свои прозаические переводы из итальянских писателей Батюшков хотел объединить в книгу «Пантеон итальянской словесности» (см.: «Отчет Публичной библиотеки за 1895 г.» СПб, 1898. Приложение, стр. 22).
Филомела и Прогна:
Из Лафонтена
("Когда-то Прогна залетела...")
Когда-то Прогна залетелаОт башен городских, обители своей, В леса пустынные, где пела Сиротка Филомела, И так сказала ей Болтливая певица: «Здорово, душенька-сестрица!Ни видом не видать тебя уж много лет! Зачем забыла свет? Зачем наш край не посещала?Где пела, где жила? Куда и с кем летала? Пора, пора и к нам Залетом по веснам; Здесь скучно: все леса унылы, И колоколен нет». — «Ах, мне леса и милы!» — Печальный был ответ.«Кому ж ты здесь поешь, — касатка возразила, — В такой дали от жила, От ласточек и от людей?Кто слушает тебя? Стада глухих зверей Иль хищных птиц собранье?Сестра! грешно терять небесно дарованье В безлюдной стороне. Признаться... здесь и страшно мне!Смотри: песчаный бор, река, пустынны виды, Гора, висяща над горой, Как словно в Фракии глухой,На мысль приводят нам Тереевы обиды. И где же тут покой?»— «Затем-то и живу средь скучного изгнанья, Боясь воспоминанья, Лютейшего сто раз: Людей боюсь у вас», — Вздохнув, сказала Филомела,Потом: «Прости, прости!» — взвилась и улетела Из ласточкиных глаз.
1811
Череповец
Филомела и Прогна — дочери Пандиона. Терей, супруг последней, влюбился в Филомелу, заключил ее в замок, во Фракии находящийся, обесчестил и отрезал язык. Боги, сжалившись над участию несчастных сестер, превратили Филомелу в соловья, а Прогну в ласточку.
Филомела и Прогна. Вольный перевод басни Лафонтена «Philomèle et Progné». Впервые — ВЕ, 1811, № 23, стр. 186—187. В «Опыты» не вошло. Сюжет был заимствован Лафонтеном у греческого баснописца Бабрия (II в. до н. э.). Вяземский нашел басню слабой и усмотрел в ней автобиографические мотивы. Батюшков ответил ему, что басня написана «хорошо» и что он «нисколько не метил на себя» (Соч., т. 3, стр. 167). Однако Вяземский верно уловил сходство основного психологического тона басни с настроениями поэта, чувствовавшего себя гонимым и обойденным.
Фракия — в древности так называли считавшиеся холодными и суровыми земли, лежащие к северу от Греции.
Дружество
("Блажен, кто друга здесь по сердцу обретает...")
Блажен, кто друга здесь по сердцу обретает,Кто любит и любим чувствительной душой!Тезей на берегах Коцита не страдает, —С ним друг его души, с ним верный Пирифой.Атридов сын в цепях, но зависти достоин!С ним друг его, Пилад... под лезвеем мечей.А ты, младый Ахилл, великодушный воин,Бессмертный образец героев и друзей!Ты дружбою велик, ты ей дышал одною!И, друга смерть отмстив бестрепетной рукою,Счастлив! ты мертв упал на гибельный трофей!
1811 или начало 1812
Дружество. Вольный перевод из древнегреческого лирика Биона (II в. до н. э). Впервые — «С.-Петербургский вестник», 1812, № 2, стр. 166, с подзаголовком: «Из Биона». Не знавший древнегреческого языка Батюшков познакомился со стихотворением Биона, вероятно, по русскому переводу, помещенному в издании Н. Ф. Кошанского «Цветы греческой поэзии» (М., 1811).
Хор для выпуска благородных девиц Смольного монастыря
("Прости, гостеприимный кров...")
Один голос
Прости, гостеприимный кров, Жилище юности беспечной!Где время средь забав, веселий и трудов Как сон промчалось скоротечный. Хор
Прости, гостеприимный кров, Жилище юности беспечной! Подруги! сердце в первый раз Здесь чувства сладкие познало;Здесь дружество навек златою цепью нас, Подруги милые, связало... Так! сердце наше в первый раз Здесь чувства сладкие познало.
Виновница счастливых дней! Прими сердец благодаренья:К тебе летят сердца усердные детей И тайные благословенья. Виновница счастливых дней! Прими сердец благодаренья!
Наш царь, подруги, посещал Сие жилище безмятежно:Он сам в глазах детей признательность читал К его родительнице нежной. Монарх великий посещал Жилище наше безмятежно!
Простой, усердный глас детей Прими, о боже, покровитель!Источник новый благ и радости пролей На мирную сию обитель. И ты, о боже, глас детей Прими, всесильный покровитель!
Мы чтили здесь от юных лет Закон твой, благости зерцало;Под сенью алтарей, тобой хранимый цвет, Здесь юность наша расцветала. Мы чтили здесь от юных лет Закон твой, благости зерцало.
Финал
Прости же ты, священный кров, Обитель юности беспечной,Где время средь забав, веселий и трудов Как сон промчалось скоротечный! Где сердце в жизни в первый раз От чувств веселья трепеталоИ дружество навек златою цепью нас, Подруги милые, связало!
Январь или февраль 1812
