Я отправляю ему перечень необходимого. Там пока немного — памперсы, салфетки, мелочевка всякая.
«Когда я могу приехать?»
«Как тебе удобно. Только позвони заранее».
«Обязательно. Жди»
Жду, Миш, жду. Ты только и в роли отца косяков не наделай, и возможно тогда я смогу смириться с твоим присутствием в своей жизни.
Темка тянется, задрав ручки кверху. Такое смешной, что я не выдерживаю и хихикаю. Потом чмокаю его в крошечный нос.
— Подъем, красавчик. Нам ждут велики дела. И начнем мы, пожалуй, с разгрузки вашего памперса.
***
Краев пришел после обеда. Я как раз уложила Артема спать и отпустила маму к подруге, а сама занималась глажкой детской одежды и попытками распланировать свою жизнь ближайшее время.
Планов было много. Надо бы статей новый накачать, да почитать. Темка большую часть дня спит, так почему бы не использовать это время с пользой? Изучить новую литературу, написать пару глав в диссертацию. Почему бы и нет? Пока он на сиське висит, я вполне могу на телефоне набирать текст, а потом только отредактировать и все.
Глупая в общем я была. Из тех мамаш, которые наивно полагали, что с рождением ребенка их жизнь сильно не изменится. О том, что это полный бред, я узнала позже, а на тот момент была уверена в себе и своих силах и готовилась провести декрет с максимальной пользой.
— Привет.
Краев стоял на лестничной площадке с целым ворохом пакетов.
— Куда столько? — спрашиваю ошалело.
— Позволишь зайти? — нетерпеливо кивает, — а то ручка рвется.
Я растерянно отступаю в сторону, запуская его внутрь квартиры. Миша снимает ботинки, по очереди наступая себе на задники и идет на кухню.
Я провожаю его взглядом, чувствуя, как сразу становится мало места и воздуха. И, как всегда, в его присутствии кружится голова, только если раньше меня вращало от восторга и радости, то теперь исключительно от тоски.
Хотелось подскочить к нему сзади и ударить по крепкой спине. Один раз, второй, третий. Выместить свою боль, которая никак не могла рассосаться и оставить меня в покое.
Это вообще возможно переболеть? Или так и придется всю жизнь задыхаться?
Он как раз успевает поставить пакет на пол, и ручка действительно расползается в лохмотья.
— Так, я взял подгузники те, которые просила.
Я просила пачку. Он принес пять. Ладно, это полезное добро — улетит так быстро, что и не заметишь.
— Салфетки.
Тоже целую гору. А потом понеслось…
Я стояла на проходе и выпученными глазами пялилась на то, как Миша по-деловому выгружает покупки. Бутылки, соски, какие-то кремы, переноска, аспиратор, стерилизатор и еще кучу вещей, которые я не просила.
— Ты весь магазин скупил?
— Я проконсультировался с девушкой-продавцом, по поводу того, что нужно младенцу, и она мне порекомендовала вот это.
Молодец девушка, не растерялась. Смело можно выписывать грамоту «Лучший разводила ошалевшего отца».
— Ты зря столько всего взял. Половина точно не понадобится.
— Пусть будет.
— Если деньги потребуются, ты не стесняйся — говори.
— Миш, спасибо огромное за заботу, — цежу сквозь зубы, — но мне больше ничего мне не надо. Средства к существованию есть. И декретные, и с гранта капает, так что не нуждаюсь.
— Лишним не будет, — произносит неожиданно строго, — Не нужны сейчас, значит отложишь на какую-нибудь значимую покупку.
А можно накопить на новое сердце? А то старое уже совсем не справляется, сбоит через раз. То замирает, то трепыхается в груди пьяной птицей.
— И давай сразу обсудим, когда я могу прийти в следующий раз.
Похоже кто-то вжился в роль яжебатя.
— Нет смысла частить, Миш. Темка все равно пока слишком мал, чтобы тебя запомнить и ждать. Сытый, чистый в тепле и счастлив. А кто тут вокруг кроме мамки прыгает — все равно.
— Не важно, Злат. Ты обещала, что не будешь препятствовать нашему общению, и что, когда он родится, я могу вообще его с рук не спускать.
— Допустим, — ворчу.
То есть он будет и дальше вторгаться на мою территорию? Я не могу этого принять и выгнать не могу, потому что не ко мне он пришел, а к сыну. А я обещала, что сможет это делать когда захочет. Дура.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Вот и не мешай, пожалуйста. Он — единственная радость, что у меня осталась.
— А как же Любаша?
Боже… Я что сказала это вслух?
Не хотела же! Клалась ведь самой себе, что никогда, ни при каких условиях больше не заговорю об этом. Не ради Краевского спокойствия, а ради себя!
Он сокращается будто я не вопрос швырнула, а пнула со всей мочи в живот.
— Злат, — беспомощно выдыхает, — не надо, пожалуйста.
— Почему? — Раз уж начала, то нет смысла останавливаться. — Я же не просто так спрашиваю, а пытаюсь оценить, на сколько процентов твоего внимания может рассчитывать Артем. Пять, десять? Потому что твоей личной жизни я не хочу мешать. И отрывать тебя от…кого-то важного и подавно.
— Кроме вас, никого важного в моей жизни нет. Тимофееву, — морщится как от боли, — я не видел с того самого собрания.
Мне почему-то хочется ему поверить. Не ради прощения, а чтобы погасить ревность. Она мне мешает, отравляет изнутри. Каждую минуту. Стоит только подумать, вспомнить и внутри снова вскипает лава.
— Я не против твоего общения с сыном, но только если ты не будешь тащить за собой свою личную жизнь. Мне не нужны разборки с твоими пассиями. Хоть с Любой, хоть с…
— С кем? — криво усмехается.
— Да откуда я знаю с кем? Мало ли сколько ты девок за это время ты сменил.
— У меня никого не было, и я никого не менял.
Я замолкаю. Прохожу мимо него к окну и смотрю наружу, пытаясь найти внутри себя островок спокойствия.
— А ты? — напряженный вопрос в спину.
— Что я? — оборачиваюсь к нему, — ты спрашиваешь, сидела ли я тихо в уголке и хранила верность своему…бывшему? Нет, не хранила.
Чувствую какое-то дикое, звериное удовлетворение. Особенно когда замечаю, как нервно дергается его щека.
— Замуж собиралась.
Вру.
— Любовь у нас была такая, что воскресила после того, как ты катком по мне проехался.
Опять вру.
— Но я не смогла навесить на него чужого ребенка, и мы взяли паузу. Чтобы все осмыслить, разобраться в себе.
Боже, да зачем все это? Для чего я несу всякую ересь?!
Мне что от этого легче станет? Рубцы на сердце рассосутся? Или произойдет перегрузка памяти?
Ответ, прост. Мне хочется, чтобы Краеву тоже было больно.
И, кажется, я достигаю своей цели, потому что выглядит он хреново.
Ну! Давай же, Злата, радуйся! Прыгай от восторга! Смейся демоническим хохотом и танцуй. Ты заслужила.
Мне так весело, что сейчас стошнит…
***
— Давай оставим тему наших отношений за дверью, — хриплю, аж горлу больно, — взрослые свободные люди, имеем право делать что захотим, но говорить об этом не приятно, ни мне, ни тебе.
Смотрит исподлобья. Я не могу разобрать этот взгляд, моя проницательность дает сбой. Впрочем, как и все остальное. И с головой беда, и с сердцем, и вообще со всем организмом в целом. Меня ведет, и я хватаюсь за столешницу, чтобы не упасть, шумно выдыхаю и опускаюсь на стул.
— Злат, тебе плохо? — Миша уже рядом. От его прикосновений тепло, но больно. Я веду плечами, в попытке стряхнуть с себя его руки, но он продолжает держать.
— Миш, все хорошо. Просто голова закружилась. В роддоме предупреждали, что в первое время такое может быть. Сейчас отдышусь…
Отдышаться мне не дает громкий плачь из комнаты.
— Проснулся, — вздыхаю и все-таки выскальзываю из рук Краева.
— Тебе помочь?
Почему бы и нет. Раз хочет быть отцом, то добро пожаловать в мир полных памперсов и срыгушек.
— Тщательно мой руки и приходи.
Пока Михаил в ванной, я иду к сыну. Он лежит в своей кроватке и кажется таким крохотным, что на глаза наворачиваются слезы.
— Ты мой, хороший, — беру его на руки, прижимаю к груди и успокаиваю, неспешно покачивая, — сейчас мы тебя помоем, переоденем, накормим.
