Глава 2
Из воспоминаний Алекса–Еско фон Шееля, надиктованных на видеокамеру:
« …около пяти утра мне наконец удалось добраться до квартиры в Моабите, где укрывался Первый. Убежище было надежное, тем более, что этот адрес был передан мне из Москвы и я лично зарегистрировался у блокляйтера.
Первый всегда был отчаянным парнем. На отдых он не дал мне и минуты – заявил, железо следует ковать, пока оно горячо. Наступил решительный момент, его нельзя упустить.
– … воззвание с головой утопит Штромбаха. Не думаю, чтобы он где‑то зафиксировал его, иначе как бы он мог шантажировать меня. Он созрел для вербовки. В абвере сейчас начнется такая свистопляска, что только держись! Если мы упустим момент и Артист сумеет выкрутиться, достать его будет нелегко. Сегодня или завтра он пойдет на все, даже поставить подпись на собственном смертном приговоре, если ему будет обещана отсрочка, а уж о сотрудничестве, да еще за деньги, говорить нечего!..
— Легче сказать, чем сделать, – с трудом выговорил я.
— Это я беру на себя. Твоя задача – обеспечить алиби, пока я буду заниматься Штромбахом…»
« … – надо отыскать что‑то, достойное нас двоих. Убойное наповал. Одним ходом в дамки! Чтобы этот мастер плаща и кинжала даже пикнуть не мог. Ты не спи, прикидывай. Давай, давай…»
« …теперь, когда я слышу от приезжих русских «давай, давай», я сразу вспоминаю Толика. Мне становится грустно. Я впадаю в меланхолию. Внутри начинает трепетать…»
« …убойный ход мы придумали вместе. Сразу, на одном дыхании.
Один только начал, другой подхватил.
— Ты должен повида…
— Майендорф!!
— Верно!!! Ты должен связать его разговором…
— Но как это сделать? Лучший способ…
— Точно!!! Пообещай ему, что готов сообщить что‑то очень важное насчет заговора. Он вцепится в тебя, как в родную маму…
— Причем здесь мама?
— Так говорят в Одессе. Не отвлекайся! Позабудь о своем хладном германском разуме. Встреча с Майендорфом будет лучшим алиби из всех алиби в мире. Звони немедленно.
— Куда?!
— Куда хочешь! Звони Магди. Порадуй ее, что сумел сохранить верность фюреру.
— То‑то она обрадуется, услышав эту новость в пять утра.
— Ты считаешь, она спит? Ты плохо знаешь свою девушку, Леха. Она волнуется о тебе, об отце. Позвони хотя бы ради того, чтобы успокоить ее. Какие же вы, немцы, грубый неотесанный народ!
« …странно, Магди очень обрадовалась моему звонку. Она призналась, что не знала, что и думать. Я поинтересовался насчет отца.
— Он только что звонил со службы. Я не могу сообщить номер его телефона. Даже тебе. Папа запретил давать его кому бы то ни было.
Толик поднял большой палец и тихо, шепотом, восхитился.
— Вот это я понимаю. Настоящая арийка.
Я показал ему кулак.
— Тогда ты сама позвони ему и передай мою просьбу. Мне необходимо как можно скорее встретиться с ним. Крайне необходимо! Я перезвоню.
— Хорошо.
Когда я перезвонил, Магди смущенно сообщила, что сегодня никак не получится.
— Он сказал, разве что завтра, – и положил трубку.
Толик решительно заявил.
— Завтра будет поздно. Почему он отказался? Твое мнение?
Я пожал плечами.
— Много дел. Сейчас наверное у них на Принц–Альбрехштрассе вовсю комплектуют следовательские бригады, группы захвата, расстрельные команды.
— И что? В чем причина отказа? Ты, немец, и не можешь раскусить немецкого генерала?
— Не генерала – группенфюре… Он опаса…
— Точно! Мало ли, как ты вел себя в эти часы! Ему совсем не нужен жених–предатель. Звони Магди. Требуй, умоляй, настаивай, грози, пугай.
— Ты жестокий человек, Закруткин. Что будет с моими соотечественниками, когда они попадут в твои руки или в руки таких, как ты!
— Хорошо будет. По крайней мере, мы не будем сжигать деревни и швырять в огонь детей. Звони!!
Что мне оставалось делать? Кто мог бы устоять перед напором этого озверевшего большевика!
Оказалось, Магди не надо было долго втолковывать, она тут же перезвонила отцу.
Майендорф, услышав, что я присутствовал при расстреле Ольбрихта и Штауфенберга, «этих грязных изменников, предавших фюрера и родину», назначил мне на десять часов утра у себя на Бенигсенштрассе. Ему, мол, надо будет заглянуть домой.
Теперь пришел мой черед позлорадствовать.
— Я свою работу сделал, теперь ты «давай, давай»! Попробуй выкурить Штромбаха из норки. Этот мастер плаща и кинжала, наверное, нос побоится высунуть.
— За меня не беспокойся, – Толик жестом показал, что у него все схвачено. – Пока ты и твои камрады играли на улицах Берлина эту нацистскую оперетку, я глаз с него не сводил. Наблюдение вел скрытно, но умело, чтобы Артист не сомневался – я держу его на поводке. Он сейчас скрывается у себя, на Агамемнонштрассе.
Он позвонил по телефону – когда только успел раскопать номер? – и суровым тоном предложил встретиться.
Да, немедленно!
В десять часов. В ресторане отеля «Заксенхоф».
Да, возле Ноллендорфплатц.
Затем положил трубку и потер руки.
* * *
В этот момент Алекс–Еско наморщил нос…
Следом по экрану неожиданно побежали помехи, потом полосы так же неожиданно оборвались и крупным планом на меня наехали глаза барона. Они были полны слез – видно, эти антимонии до сих пор досаждали ему.
Камера заняла прежнее положение, однако за эти несколько секунд в интерьере что‑то неуловимо изменилось.
Я не сразу сообразил, в чем дело, а когда прозрел, обнаружил, что место, где сидел Шеель, свободно, а кресло Закруткина занято. Опыт, приобретенный за время работы с этими мастерами конспирации, подтвердил – теперь мне придется иметь дело с навечно уснувшим Анатолием Константиновичем.
« … – В ресторан Штромбах явился в назначенный срок. Приехал на метро, что несколько ослабило напряжение, которое я испытывал перед встречей.
Я был в хорошей форме, приятель, надеюсь, это понятно? И все‑таки волновался – надеюсь тоже понятно почему? Ты припиши к моему рассказу что‑нибудь полезно–воспитательное – например, о ответственности перед партией и народом, о готовности пожертвовать собой. Это ты умеешь, вот и размахнись пером!..
С первого взгляда было видно, что майор выбит из седла, но это вовсе не означало, что он не мог привести на встречу группу захвата. Или какого‑нибудь опытного следака, так что сердчишко, понимаешь, трепетало.
Не без этого.
Хвоста не было. Перед входом в гостиницу Штромбах с тоской поглазел на небо.
Молился, что ли?..»
« …некоторое время я провел в гостиничном холле. Потом заглянул в зал. Убедившись, что Штромбах устроился спиной ко входу, то есть занял проигрышную позицию, как бы подчеркивая – все по–честному, я направился к телефону–автомату и сделал контрольный звонок.
Услышав в трубке тоненький голосок Магди, попросил господина капитана.
— Кто ему звонит?
— Это из управления.
— Будьте добры, позвоните через полчаса. У него сейчас важный разговор.
Эта арийка, продавшаяся большевикам, умела соблюдать конспирацию – ни одной фамилии, ни одного лишнего вопроса. Дисциплина, братцы, это лучшее, что может украсить женщину. Пусть теперь Штромбах попытается отомстить анонимным доносом. Кто ему поверит, если вдруг окажется, что в тот самый момент, когда капитан фон Шеель вербовал его, тот беседовал с группенфюрером СС фон Майендорфом…»
« …операция началась. Пора было брать абверовца за горло.
В форме я был вылитый Алекс–Еско фон Шеель, наследник титула, фрайгерр.* (сноска: имперский барон)
Бить пришлось недолго. Штромбах сник после первого же предупреждения насчет злополучного воззвания, а когда я напомнил ему, что, работая со мной и с моими друзьями, он может не только неплохо заработать, но и обеспечить себе безопасное будущее, он оживился.
— Позволено ли мне узнать, где живут ваши друзья?
— В этом нет тайны. Они живут на другом берегу канала.
— О каком канале вы говорите? О том, который омывает западные берега Франции?
— Нет, господин Штромбах. Мои друзья под каналом понимают Атлантический океан. Кстати, у меня есть для вас весточка от вашего приятеля мистера Симпсона. Он просит вас помочь мне. Это сущий пустяк, господин Штромбах. Мне нужны как можно более подробные сведения о нашем общем друге Ротте.
Штромбах изобразил крайнюю степень удивления.
— Зачем вам это? Неужели этот сумасшедший может кого‑то заинтересовать на противоположном берегу такого широкого канала?
— Меня интересует не Ротте, а то, чем он занимается.
— Он пытается связаться с дьяволом по радио.
