«Факт остается фактом: Петр боготворил ученых-механистов; идеи «регулярного государства» вызывали у него совершеннейший восторг. Петр много лет переписывался с Лейбницем…» [14, с. 200].
Вообще-то достаточно странно слышать о том, что Петр, который ну ни на секундочку никогда не мог усидеть «без дела», что подтверждают практически вообще все, смог бы хоть на полчаса заставить себя просидеть даже не над работами Лейбница, но хотя бы над чтением его письма.
Все так — сам он и действительно премудрость этого философа даже и не пытался осилить:
«Брюсу Петр поручал составить для него синопсис — то есть краткое содержание, выдержку из трудов Лейбница» [14, с. 200].
Вот, исходя из содержания этих записей, судя по всему, Петр и начал:
«…перестраивать жизнь Московии на «регулярных началах». В истории известны два государства, построенные согласно теоретическим представлениям: одно из них — это США… Второе — это Российская империя, построенная Петром согласно идеям «регулярного государства» Лейбница» [14, с. 200].
«Вот, пожалуй, самый краткий и самый точный диагноз произошедшего при Петре — Петр предпринял попытку построить искусственное общество и государство. Для этого он уничтожил естественное общество, отношения в котором складывались веками» [14, с. 201].
И пусть воцариться ему над миром так и не удалось, но самое главное в деле своей жизни он сделал: сломал аппарат Святорусской государственности — усадил на наше монархическое древо прожорливого жучка, подгрызающего сук, на котором высажен.
А ведь они себя успокаивают тем, что в ими устраиваемом «раю» будут чирикать птички (их заставить, как они считают, легко — стоит лишь заманить в клетку), будет журчать ручеек (пусть только попытается от журчания отказаться — руки ему за голову и в лагерном клифте) …
«Для достижения этого они готовы применять ложь, жестокость и насилие, загоняя всех нас в счастье железом и кровью» [14, с. 201].
Но эти жучки лишены главного — мозгов. Они не понимают, что когда подгрызаемый ими сук упадет, они рискуют лишиться не только еды, но и самой своей жизни. Второе, чего они просто ну никак не желают и пытаться понимать, это механики машины, в которой в качестве винтиков они позволили себя установить: революция пожирает своих детей. Так было и во Франции, когда Робеспьер, в точности исполнивший заказ Вейсгаупта, был убран с дороги, расчищаемой для Наполеона, последовав за королем Людовиком, тоже, между прочим, масоном, мнившим себя, что и естественно, в полной безопасности. Так было и в России, когда сделавшие свое черное дело члены Временного правительства оказались в Петропавловской крепости. И лишь когда их поставили к стенке, возможно, какие-то правильные мысли и пронеслись в их головах напоследок. Но было уже поздно.
Так будет и теперь: масоны, бойтесь вами же накликанного зверя из бездны (очень хорошо «помогает» в этом плане, в качестве клистира: «Противостояние. Исследуйте писание. Часть III. Второе Пришествие. Апокалипсис»)!
Наступательная оборона Москвы
Но как все же России удалось выбраться из столь далекого от нас, но столь близкого своим разором смутного времени XVII века?
Страна лежала в руинах. Интервенты и эпидемии выкосили большую часть населения, все еще способного защищать страну с оружием в руках. И наступившая анархия могла быть остановлена лишь одним присущим лишь нам средством — возвратом страны на единственно верный для нашей державы путь: восстановление попранной чужеземцами монархии. А такое непростое решение позволял вынести остающийся лишь единственным в управлении русским государством инструмент: собор.
Такая форма выборности предусматривает не просто подсчет количества голосов, но учитывает особые мнения, чего невозможно достигнуть ни при одном виде демократии. А наибольшее количество соборов, как это теперь ни выглядит странным, приходится на правление самого самовластного правителя Древней Руси — Иоанна IV. Самодержавие:
«Это исключительно русское явление — не диктатура аристократии под вывеской «просвещенного абсолютизма», не диктатура капитала, подаваемая под соусом «демократии», не диктатура бюрократии, реализуемая в форме социализма, а «диктатура совести, диктатура православной совести». Предложенное Солоневичем понятие «соборная монархия» обозначило совершенно конкретное историческое явление, проверенное опытом веков и давшее поистине блестящие результаты: это была самая совершенная форма государственного устройства, какая только известна человеческой истории. Она не была утопией, она была фактом» [92, с. 831].
Доказательством тому служит поистине небывалое строительство защитных сооружений от иноплеменников, безнаказанно разоряющих пределы нашей Державы, развернувшееся на южных рубежах. Это невиданное своими масштабами строительство позволило ослабленной длительной войной против европейской коалиции стране в удивительно короткие сроки не только полностью себя обезопасить от частых набегов басурманских шаек, но и отнести передовые посты своих укреплений на многие сотни километров, полностью оградив от разбойных набегов свою столицу.
В те времена граница со степью проходила по Оке. Южные русские города к тому времени были обезкровлены, и уже от Коломны вплоть до Бахчисарая пролегало вечно враждебное Руси Дикое поле.
А потому и оборонительные порядки Московии начинались от самого Кремля. Далее шли бастионы Китай-города, а за ними и еще два кольца крепостных укреплений — мощнейшая крепость мира тех времен: Белый город, а затем еще и Земляной вал.
На более дальних подступах столицу охраняли: Богородск, Бронницы, Подольск и др. От них в сторону степи проходили вооруженные щупальца засек, застав, сторожей и пр., которые упирались в линию укреплений: Муром, Коломна, Серпухов, Боровск, Можайск, Волоколамск.
Вся эта система укреплений очень напоминала древние Змеевы валы. И даже во времена, по словам Солоневича, «отсутствующего царя Федора», лишь только завершились долгие изматывающие сражения с коалицией европейских государств, она сначала была приведена в надлежащий порядок, что позволило несколько поохладить пыл непрестанно пытающихся прорваться в поисках поживы степных разбойников. Затем вся эта удивительнейшая, нигде в мире более не встречаемая система оборонительных сооружений пришла в движение, щупальцами своих засек, застав и сторожей все дальше и дальше уходя в южные районы земель, некогда являющихся русскими, но за годы Ливонской войны обезкровленных степными ордами.
«Безпрерывные войны вынуждали князя Московского иметь многочисленное войско, по свидетельству некоторых иностранцев, будто бы даже до 400 000 человек, преимущественно конницы, сидевшей на небольших, но крепких лошадях и совершавшей чрезвычайно быстро все свои передвижения, причем при встрече с противником она обыкновенно старалась зайти ему в тыл.
Барон Герберштейн говорит о русских войсках, между прочим, следующее: «Каждые два или три года государь производит набор по областям и переписывает детей боярских с целью узнать их число и сколько у них лошадей и служителей. Затем он определяет каждому жалованье. Те же, кто может по достатку своего имущества, служат без жалованья. Отдых им дается редко, ибо государь ведет войну или с литовцами, или с ливонцами, или со шведами, или с казанскими татарами, или, если он не ведет никакой войны, то все же каждый год обычно ставит караулы в местностях около Танаида (Дона) и Оки… для обуздания набегов и грабежей перекопских татар»…» [81, с. 282].
Мало того:
«…все высшее служивое сословие, какие бы оно должности ни занимало, было прежде всего военным и службу эту несло от молодых лет до смерти.
«За то, — говорит… итальянский историк Павел Иовий, — несущие воинскую службу пользуются свободой от податей, имеют преимущество над поселянином и во всех делах сильны царским покровительством»» [81, с. 285].
И вот какую выучку, сообщает Герберштейн, имели наши пращуры, воюющие сразу на пять фронтов:
«Хотя они вместе и одновременно держат в руках узду, лук, саблю, стрелу и плеть, однако ловко и без всякого затруднения могут пользоваться ими» [81, с. 283].
Ну, если наши ратники чуть ли уж и не рождаются в седле, то их особая воинская сноровка не могла не бросаться в глаза иностранцам.
Но и попав в плен, русский человек вел себя не менее достойно:
«Московские пленники, движимые горячей любовью к Родине, совершали постоянно побеги или, по крайней мере, делали постоянно попытки к этим побегам, а потому ценились на рынке дешевле рабов из Литвы и Польши» [81, с. 278].
Потому южным хищникам из Крыма всегда было предпочтительнее вторгаться все же в западные земли наших единоплеменников, несмотря даже на получаемую с Литвы ежегодную дань в 15 000 червонцев [81, с. 228].
