Но ничего невероятного, на самом деле, здесь нет: Германия в описываемые Энгельсом времена, то есть в хваленом ими XVIII столетии, и на самом деле жила в самом настоящем средневековье!
И секрет этой странной в их местности популярности службы в армии, где запросто могли не только избить до смерти, но и повесить (уже не говоря об очень большой вероятности смерти от неприятельской пули), заключается в алчности отца, отдающего своего сына на воинскую службу. Ведь папа желает подработать на своем чадце, за что и получает теперь возможность попасть «под раздачу», если его детище, спасая свою безценную шкуру, порешит удрать от грозящей ему расправы.
У нас были совершенно иные условия. И хоть Петр своими налогами все же вогнал русского человека в нищету, но подрабатывать на собственных детях, отдавая их чуть ли ни на верную погибель в заграничного образца палочные войска, у нас на Руси никто бы не стал никогда и ни при каких обстоятельствах. Потому Петр ввел насильственное отторжение детей.
Но и здесь, исключая лишь времена правления самого «преобразователя», из этой затеи варваризации русского воинства ничего не вышло. Ведь наша армия, в отличие от палочно-полицейских орд Запада, представляла собой ту силу, которая единственная была способна защитить русского человека от полного и окончательного истребления интервентами, постоянно вторгающимися в наши пределы.
Потому петровские времена являются лишь коротким исключением из нашей славной воинской традиции. Ведь веком ранее, несмотря на непрерывную поддержку извечно враждебного русскому государству Запада, так же не менее нам враждебного Востока, нам, укрепив свои оборонительные рубежи, именно благодаря отечественной системе организации воинских частей, все же удалось отбиться от наседающих со всех сторон соседей. Затем следующая оборонительная линия, в результате кропотливых трудов русского человека при не прекращаемых отражениях военных нападений врагов, спустилась со временем еще южнее: Венев, Рязань, Тула, Одоев, Лихван, Жиздры, Козельск.
А затем таким же способом протянулись укрепления этой линии обороны еще глубже в восточном и южном направлении:
Алатырь, Темников, Шацк, Ряжск, Данков, Новосиль, Орел, Новгород-Северский, Рыльск, Путивль. Потом была сооружена также и четвертая линия обороны: Воронеж, Оскол, Курск, Ливны, Кромы [126, с. 398].
Таким образом, стратегическая глубокоэшелонированная оборона, отобрав у Дикого поля наши древние исконные земли, продвинувшись далеко на юг, полностью оградила русскую территорию от внезапных нападений безпощадного извечного врага, тем самым сняв, уже в который раз, вопрос о нашем физическом существовании вообще.
Заблаговременно оповещенные войска неожиданно окружали неприятеля, заставая его врасплох на своей земле, и безжалостно вырубали вражье войско, идущее сеять смерть на Русскую Землю.
Однако же в этом вопросе, как и в любом другом, — как аукнется, так и откликнется. А в сердце русского человека веками скапливающееся желание пресечь эти варварские нападения степняков со временем все же было реализовано, что и свидетельствует об отнюдь не великом проценте татарского населения нашей страны.
И тут стоит только вдуматься, какие чувства руководили действиями русских ратников, на плечах неприятеля врывающихся во враждебный лагерь своего лютого врага, убившего его родителей, брата, уведшего в турецкий гарем любимую невесту? Да он будет крушить всех и вся, прекрасно осознавая при этом, что чем больше по «великодушию» оставит потомства поганым на расплод, тем больше затем русской крови прольется в его родных селах! Ведь враг неумолим, и свои опустошительные набеги он прекратит только лишь тогда, когда совершать их станет попросту некому…
Первая перепись 1897 г. определила татар 1,9 %, а русских 72,5 % [126, с. 395]:
«Монгольская степь поставила перед русским народом вопрос о борьбе не на жизнь, а на смерть — и поплатилась жизнью» [126, с. 395].
Судя по всему, в сам период вторжения степняки когда-то просто подавили нас своей численностью. Потому Александру Невскому пришлось заставить платить дань татарам Великому Новгороду, избежавшему вторжения, лишь по причине нашей в ту пору неспособности противостоять шестисоттысячному войску, которое могла выставить против нас Золотая Орда. Да и поле Куликово свидетельствует о двойном, и это как минимум, численном превосходстве неприятеля. И все это притом, что ни враждебные нам войска княжества Литовского в нем участия не приняли, ни такие же враждебные нам, противоборствующие в то время самому Мамаю, войска хана Тохтамыша, ни разгромившие впоследствии и самого Тохтамыша, только лишь чудом повернувшие вспять от наших границ безчисленные орды Тамерлана Тимура.
А вот как только добрались мы до них, так их вдруг сразу и не стало!
Не трогай медведя в берлоге.
Но ни Наполеону, ни Гитлеру впрок такая наука не пошла. А жаль: иногда неплохо бы и поразмыслить над причинами патологических неудач своих предшественников.
Степь нашей обороной была вымотана и потерпела полное свое в этой ожесточенной борьбе поражение. Что позволяло продолжить укрепление теперь и западных наших рубежей — на немецкой украине, где замыкала границу на замок старейшая связка: Псков — Новгород, и на украине литовской; Смоленск, Великие Луки, Себеж, Заволочье, Невель, Усвят и Велиж.
Так же неотвратимо наступала обороняющаяся Москва и вниз по Волге, где украины неумолимо отодвигались на юг: Василь-Сурск, Свияжск, Чебоксары, Кокшайск.
Солоневич, отнюдь не склонный приписывать все это грандиозное наступательное строительство державы какой-либо особой способности управления страной одному лишь монарху, замечает по этому поводу:
«Как видите, даже наличие такого, я бы сказал, отсутствующего царя, как Федор, ни в какой степени не останавливает действия московской оборонительной системы» [126, с. 398].
То есть давно отработанный на практике русский государственный аппарат, при наличии лишь невмешательства в его внутренние дела, заработал с такой самоотдачей, которая позволила русским людям, при полной поддержке истинного народовластия, завершить государственное строительство аж за Амуром.
А тому способствовала организация не встречающихся ни в одной стране мира вспомогательных систем полувоенных поселений — казачьих войск: донского, кубанского, терского, яицкого, потом семиреченского, забайкальского и амурского.
Таковы были грандиознейшие успехи нашего государства. Русь строилась под великодержавным скипетром раз когда-то избранной народной системы управления, где ворам места не было. В противном же случае мы бы не только за Оку шагу не ступили, но и были бы уже давно полностью доистреблены и прекратили свое существование как народ, сгнивая заживо на генуэзских галерах или отдавая свою красоту и молодость в гаремах турецких пашей.
В случае замены «отсутствующего царя» Федора безбожником Петром именно такая перспектива и открывалась бы перед державой, обустраиваемой после затяжных войн и внутренних неурядиц, порожденных нескончаемыми изменами бояр, явно имеющих отношение к тайной подрывной организации — масонству. Но наше государство ко времени узурпации престола Петром было уже поднято русским образом управления на такую грозную, недосягаемую для врагов высоту, с которой низвергнуть его в пучину полной деградации царю-антихристу в одночасье, как планировалось при возведении его на трон, оказалось просто не под силу.
Череда позорищ, признанных заслугой
Однако же лавры основателя державы российской достались исключительно тому, кто не только палец о палец в работе по ее созиданию не ударил, но и сделал все посильное, от него зависящее, чтобы ему доставшуюся великую страну ослабить насколько это возможно, если не развалить окончательно. На счет якобы им созданной современной технически перевооруженной армии очень точно свидетельствует публицист «Нового времени» М. О. Меньшиков:
«Ни в какой области техники Россия, как оказывается, не догнала Запад, а наоборот — даже в области военной обороны немцы довели нас до крайне опасной отсталости. Артиллерия, например, появилась в России за триста лет до Петра: при Иване Грозном, она отличалась обилием, удивлявшим иностранцев. Уже за целое столетие до Петра у нас имелся собственный Крупп — литейный мастер Андрей Чохов, который способен был отливать такие титанические орудия, как знаменитая Царь-пушка. Стоящая доныне… в Кремле московском, она служит немым свидетелем богатырских возможностей нашей старины, задушенных немецким вторжением. Любопытно, что еще за целое столетие до этой Царь-пушки, в 1488 году, была в Москве же отлита тоже Царь-пушка, до нас не дошедшая. Если с этими фактами сопоставить то обстоятельство, что в 1915 году, при всем героизме армии, мы были вынуждены отступить перед 42-сантиметровыми орудиями Круппа, то вы убедитесь, что в области наиважнейшей в культуре, там, где решается жизнь и смерть народа, немецкое владычество не утвердило могущества нашего племени, а, напротив, в опасной степени расшатало его. В течение последнего столетия немецкое внутреннее засилье делает самые глубокие и тяжкие захваты, и как естественное следствие их, начинается целый ряд безславных войн, из которых каждая не доведена до победоносного конца по отсталости вооружения и военной организации армии» [69, с. 526–527].
