Ну что ж, Тумбси ничего не оставалось, как бегать да ловить свои бумажки. Собрал он таким образом всего фунтов двадцать и был сам не свой от горя, когда вернулся к себе на почту. О возмещении недостачи нечего было и думать — оставалось только ждать, когда его выставят. Ветер, конечно, разнесет его денежки по всему городу, и всякий, кто их поднимет, будет считать, что это ему с неба свалилось. Однако благодаря очевидцам о случившемся вскоре узнали в городе, и весь вечер и всю ночь к мистеру и миссис Тумбси приходили рудокопы и их дети и приносили деньги. Какой-то старикан принес ему сорок фунтов — нашел, говорит, у себя на птичнике: бумажки прибило ветром к проволочной загородке. Таким образом Тумбси собрал триста тридцать фунтов. Тот тип на велосипеде увез, должно быть, всего фунтов двадцать. Так ведь он и не наш, не приисковый! А потом рудокопы сложились и собрали Тумбси сколько недоставало.
— Да, никто так не выручит в беде, как они, — улыбнулась Салли; в глазах ее загорелись отсветы бушевавшего в печке огня.
Она позвонила в колокольчик, и постояльцы стали собираться в столовую. Динни помогал ей подавать. Они уже заканчивали обед, когда мальчики вернулись с купанья. Вскоре появился и Моррис.
Придется им немного подождать, пока она освободится, сказала Салли, очень довольная, что вся семья будет обедать вместе.
Разумеется, Моррис начал с того, что «над Европой сгущаются тучи войны», а Динни принялся расспрашивать о «золотой кладовой», которую Том и Тед Ли отрыли на Боулдер-Рифе. Том рассказал, что сыщики так и следят за тем, чтобы ни один рудокоп ничего не вынес из забоя. У Дика, Лала и Дэна тоже было чем поделиться с Динни. Все они ужасно обрадовались, узнав, что Пэдди, наконец, съехал.
Салли почувствовала, что позорное происшествие в баре перестало ее волновать, стоило ей очутиться о кругу семьи и послушать, как весело и беззаботно болтают ее сыновья, подтрунивая друг над другом и над Динни и как Динни отвечает им тем же, то и дело вставляя какую-нибудь историйку, над которой первый же и смеется.
— Как-то раз приехал отец Райен в Кэмбэлли. — принялся рассказывать Динни, — а ребятишки там — совершенные дикари: ни одного священника никогда в глаза не видали. Вот зашел его преподобие к одной женщине — муж ее работает на Упорном, а сама она живет в хибаре у большой дороги с полдюжиной сорванцов. Тут как раз один из них и прибеги домой.
«Сколько тебе лет, плутишка, девять или больше?» — спрашивает священник.
«Девять, мистер», — отвечает мальчишка.
«Не зови меня «мистер», — говорит священник. — Зови меня «отец».
«Хорошо, мистер», — говорит мальчишка.
«Ты должен называть его отцом, Джимми», — говорит мать.
«Еще чего! — говорит мальчишка. — Какой он мне отец? Мой папка — парень первый сорт, на Упорном работает!»
Мальчики рассмеялись и тут же принялись болтать. Только у Морриса вид был озабоченный и удрученный. «Не оставил ли Пэдди мне записки? — спросил он. — Или, быть может, велел что-нибудь передать?» «Нет, — ответил Динни, — Пэдди ничего не оставлял». Моррис явно сердился, что Салли не было дома, когда Пэдди уезжал.
— А для чего я, собственно, была тут нужна, Моррис? — спросила она резко. — Пожелать ему счастливого пути — скатертью, мол, дорога, что ли?
— Ну зачем же? — Моррис даже не улыбнулся. — Но ведь можно было расстаться по-хорошему.
После ужина Динни и Том отправились на митинг в Рабочий клуб. Дик собирался с Эми на танцы, а Дэн в Лал пошли побродить по городу, как они всегда делали в субботу. Моррис сел в гостиной почитать газету.
Вымыв посуду и убрав ее в шкаф, Салли достала вязанье и уселась рядом с мужем. Прежде чем лечь спать, Моррис любил подремать над газетой.
Но сегодня он против обыкновения не клевал носом. Что-то его тревожит, подумала Салли. Моррис заметно постарел, и вид у него был усталый — лицо болезненно бледное, дряблая кожа складками висит на щеках, даже рыжеватый с проседью хохолок, обычно торчавший на макушке, как-то грустно поник.
— Не слишком ли утомляется Моррис в своем похоронном бюро? — подумала Салли. — Придется, пожалуй, от него отказаться. Ведь Моррис все равно один не управится, если начнется война и Лал уедет. Что он тогда станет делать? Продаст заведение или будет искать компаньона? Она ни за что не позволит Дэну занять место Лала. Ни в коем случае. Интересно, это ли тревожит Морриса или он озабочен делами, которыми занимается по поручению Пэдди Кевана? Салли только собиралась спросить об этом мужа, как его лицо вдруг просветлело и он взволнованно воскликнул:
— Ну, Салли, как тебе это нравится: «К концу тысяча девятьсот седьмого года — то есть, заметь, семь лет назад — Большой Боулдер выплатил два миллиона шестьсот сорок четыре тысячи триста фунтов дивидендов, Золотая Подкова — два миллиона пятьсот двадцать тысяч фунтов, Оройя — два миллиона пятьдесят восемь тысяч…»
Просто удивительно, подумала Салли, что Моррис так радуется прибылям, которые приносят рудники. Он настолько прижился здесь, что гордится этими рудниками, точно они его собственные. Глядит на копры и фабричные трубы, царапающие синеву неба над кряжем, и захлебывается от восторга при мысли о том, какие несметные богатства добыты из этих недр, хотя ни ему, ни тем, кто живет и работает с ним рядом, нет никакого от этого проку.
— Ну, а нам-то что с этого? — раздраженно спросила Салли и сердито защелкала спицами. — Вот если бы частичка этих денег перепала нам, я бы тогда порадовалась.
— И перепала бы, — с расстановкой сказал Моррис, — если б какой-то негодяй не польстился на мои акции Большого Боулдера.
Краска залила лицо Салли, глаза ее сверкнули.
— Ты все еще винишь меня в этом, Моррис?
— Я тебя не виню, — недовольно процедил Моррис, подавляя смутное желание попрекнуть ее пропажей акций. Этого за всю их совместную жизнь он так ей и не простил: мысль об утраченной возможности разбогатеть не давала ему покоя все эти годы.
— Просто не повезло, — нехотя продолжал он. — Виноват я один. Ты даже не понимала, что значила эта пачка акций.
Он вспомнил, какой была Салли, когда приехала в Хэннан: усталая и немного обескураженная при виде бревенчатой лачуги тетушки Баггинс, но такая веселая и привлекательная, с яркими губами, стройной фигурой и чудесными карими глазами. Былая страсть шевельнулась в нем. Он вспомнил, как истосковался по ней за время их долгой разлуки и как набросился на нее там, в лачуге, залитой ярким лунным светом, когда чуть ли не весь лагерь был еще на ногах.
Моррису было неприятно вспоминать об этом, как и о ссоре с тетушкой Баггинс, которая последовала на другое утро после того, как он обнаружил пропажу бумажника. Акции как раз и лежали в нем. Он положил бумажник на чемодан Салли, когда пошел поить лошадей, рассчитывая, что Салли приберет его, а утром бумажника и след простыл.
Ни бумажника, ни акций так и не удалось найти. В те дни акции имели хождение наравне с деньгами и часто путешествовали из рук в руки — трудно было установить, откуда они попадали к тому или другому. Моррис был уверен, что тот, кто завладел его акциями, воспользовался ими умеючи и нажил недурное состояние.
Салли без труда читала его мысли. Она знала, почему потеря этих акций до сих пор терзает Морриса. Никогда она не считала себя виновной в их пропаже. Но если Морриса хоть в какой-то мере способно утешить то, что не он, а она в свое время не позаботилась о проклятом бумажнике, — пусть будет так. Салли уже давно пришла к этому решению.
«Бедный Моррис, — подумала она, — не очень-то везло ему в жизни!»
А он, глядя, как она огрубевшими от работы руками вяжет носки кому-то из мальчиков, а может быть, даже ему, ловко перебирая спицами и накидывая одну петлю серой шерсти за другой, думал:
«Бедная Салли, нелегкую я ей устроил жизнь!»
Но Салли не умела долго горевать. Она не выносила ни упреков, ни сожалений.
— Послушай, Моррис, — сказала она с улыбкой, которая всегда приводила его в хорошее расположение духа, — ведь в конечном-то счете живем мы с тобой неплохо и по-своему счастливы, правда? Так что жаловаться нам не на что. Ребята у нас хорошие, здоровые и…
— Господи, Салли! — В глазах Морриса блеснула искра прежнего чувства. — Я хоть сыновей дал тебе хороших!
— Я очень благодарна тебе, дорогой, — смеющиеся глаза Салли окончательно рассеяли его дурное настроение, — и никогда не смогу достаточно отблагодарить тебя за это.
Моррис встал и потянулся.
— Пойдем-ка спать, — сказал он, позевывая. — На свете нет человека счастливее меня, пока ты со мной. Салли. Нет и не было. Хотя, вообще говоря, жизнь не слишком меня баловала.
Наступило воскресенье. Спокойствие и безоблачное веселье этого дня омрачились лишь небольшой неприятностью: три постояльца, жившие в бараке, исчезли ночью, захватив свои вещи. За пансион у них было уплачено сполна, но было как-то не принято съезжать без всяких объяснений, не предупредив за неделю. Дэлли сказал Динни, что, по его мнению, тут не обошлось без Пэдди Кевана. Он и Дэлли посулил устроить на свой рудник, который вот-вот должен открыться по дороге на Лейвертон, но поставил условием, чтобы тот явился на работу не позже чем в понедельник утром. Дэлли сказал, что с ним этот номер не пройдет. Он сам знает, что для него хорошо. А дуракам закон не писан.
