Мотор заурчал, шофер со скрежетом включил скорость.
— Где вас искать? — крикнула Маруся.
— В Берлине! — прокричал в ответ Кос, надевая колечко на мизинец.
Они весело махали руками вслед отъезжающей машине, пока она не скрылась в глубине улицы, запруженной войсками. Но потом лица их сразу погрустнели.
— Как под Студзянками, — проговорил Янек.
— Ну и что, — пытался утешить его Григорий. — И тогда месяца не прошло, как снова встретились.
— В госпитале...
— Тьфу, типун тебе на язык, — разозлился Густлик. — А вообще-то с бабами одни только хлопоты, это факт. Я спешить не буду — женюсь, когда поседею.
— Товарищ, — Саакашвили задержал красноармейца, ведущего группу пленных, — возьми наших.
— Своих хватает, — покачал головой тот.
— Твои — мелкота, клячи переодетые, мобилизованные, — оживился Елень, — а наши, сам посмотри, что ни гусь — важнее самого Гитлера. За таких можешь медаль получить.
— Дашь закурить — возьму, — согласился конвойный.
Томаш загнал пленных, взятых на кирпичном заводе, в колонну, медленно двигавшуюся в сторону Одера, с минуту шел рядом и, убедившись, что никто на него не смотрит, хватил каблуком эсэсовца, грозившего штыком Марусе.
— Чтобы другой раз с девушками не воевал, — бросил он на прощание захромавшему.
На это ушло несколько минут, и ему пришлось потом догонять свой экипаж, пробираясь между нескончаемыми колоннами. Догнал он их уже у входа в кирпичный дом на треугольной площади в центре Ритцена. Тут уже их ждал Черноусов со своими разведчиками.
— Где Огонек? — спросил он встревоженно.
— Ранена в руку, — ответил Кос.
— Не уберегли, значит, — проговорил старшина с упреком. — А она у нас в отряде все равно что дочка.
— В засаду попали, — пытался оправдаться Янек, но, видя, что второпях здесь, на улице, никого ничем не убедить, добавил: — Через полчаса будет в госпитале, а через несколько дней вернется.
— Из нашей армии части идут, пора прощаться.
Черноусов хотел на прощание обняться, но его остановил Томаш.
— Там наверху никого нет?
— Все здесь.
— А вещи?
— Боишься, кто-нибудь часы заберет? — вмешался Густлик.
— Нет, вещмешок там остался. — Обеспокоенный Черешняк торопливо пожал руку Черноусову и бегом бросился в дом.
— Где теперь встретимся? — проговорил старшина.
— Давай в Берлине, — предложил Янек. — С Марусей тоже так договорились.
— Давай. В самом центре, откуда Гитлер командует.
ГЛУБОКАЯ РАЗВЕДКА
— Разведчики, становись! Смирно!
Без спешки и суеты отряд молниеносно построился в колонну по четыре. В ней не нашлось бы двух гимнастерок одинакового цвета, одинаково выгоревших на солнце, двух пилоток, одинаково надвинутых на лоб, двух похожих лиц, и тем не менее с первого взгляда можно было понять, что этот отряд, связанный невидимыми нитями, крепче, чем любая семья.
— Шагом марш! — подал команду старшина Черноусов.
Танкисты с минуту наблюдали, как колонна, отпечатав три шага, мерно заколыхалась в марше и влилась в человеческий поток, текущий по шоссе, а потом поднялись по лестнице на второй этаж. Саакашвили, заметив, что у Коса грустное лицо, взял его под руку:
— Ты же не нарочно с гранатой. А что Маруся в госпитале, оно и лучше. На фронт вернется, а фронта и нет.
— Как это нет? — удивился Густлик.
— А так. Заседают за столом все союзники вместе. Фронта нет, никто никого не убивает.
С улицы донесся низкий рокот дизельного мотора и характерный лязг гусениц. Саакашвили оглянулся, собираясь было вернуться и посмотреть, что там, но в этот момент Шарик вдруг рявкнул и прыгнул вперед, распахнув дверь передними лапами. Подгоняемый любопытством, Кос перемахнул две оставшиеся ступеньки и остановился в дверях как вкопанный. Григорий и Густлик налетели на него, застыли на месте и с удивлением наблюдали, как по полу перекатывается сплетенный клубок рук и ног. Шарик приготовился прыгнуть.
— Стоять, — приказал ему Янек и тут же скомандовал друзьям: — Хватай обоих!
Они бросились вперед, растащили борющихся. Густлик схватил Томаша и зажал его двойным нельсоном, а Кос и Саакашвили удерживали незнакомого солдата. Стройный,
в ладно пригнанном комбинезоне, он не вырывался, только тяжело дышал и облизывал языком рассеченную губу.
— В чем дело? — спросил Янек Томаша.
— Консервы хотел украсть.
Незнакомец пожал плечами.
— Могу вам своих добавить, если вам есть нечего, — произнес он высоким звучным голосом. — Пустите, я же не убегу. — Он повернулся к Косу. — И собаку придержите, а то бросится. Я хотел часы подвести, они спешат на шесть часов. — Он указал на висевшие посреди стены часы с кукушкой, которые все еще тикали со скоростью экспресса.
Густлик отпустил Черешняка. Тот, хромая, подошел к стене, открыл дверцы и вытащил из гудящего ящика спрятанную там жестянку с консервами.
— Ишь ты, как раз эти понадобилось ему подводить. Мало тут других, — ворчал он, потирая руку.
Саакашвили и Кос тоже отпустили своего пленника.
— Хотелось бы узнать, — вызывающе спросил Янек, — кому какое дело до наших часов?
— Я все-таки не чужой, — ответил тот.
Он поднял с пола фуражку с целлулоидовыми очками над козырьком, надел ее набекрень. Потом, массируя кисть и помахивая затекшей рукой, пояснил:
— Нам приказано взаимодействовать.
Он встал по стойке «смирно», щелкнул каблуками и протянул для пожатия руку. И когда, после секундного раздумья, Кос подал ему свою, представился:
— Подхорунжий Даниель Лажевский.
— Сержант Ян Кос.
«Ку-ку», — подтвердила деревянная кукушка на стене.
— А если короче, то меня зовут просто Магнето.
— А меня — просто Янек. Откуда тебе известно о взаимодействии?
— Старик хочет до подхода главных сил захватить мост на канале.
Часы, спешившие на шесть часов и пятнадцать минут, пробили пять, и с последним ударом, как всегда пунктуальный, в комнату вошел генерал. А за ним, в черном танкистском комбинезоне, коренастый офицер, смуглолицый, с бравым чубом, отливающим синевой, как вороново крыло.
— Вижу, с командиром мотоциклистов вы уже познакомились.
— Так точно, и даже близко, — ответил подхорунжий, искоса взглянув на Томаша.
— А это поручник Козуб, командир передового отряда.
Кос инстинктивно сделал полшага навстречу, чуть поднял правую руку, чтобы поздороваться, но чернявый, слегка прищурив карие глаза, внимательно осматривал экипаж «Рыжего».
— Гражданин генерал, — начат Кос, — в Крейцбурге...
— Тебе уж успели сказать? — с деланной ворчливостью спросил генерал. — Не в самом городе, а южнее — бетонный мост. — На гладильной доске он расстелил карту, придавил один ее угол остывшим утюгом.
— Разрешите доложить? — снова вмешался Кос.
— Горит? — Генерал недовольно сдвинул брови и взглянул на часы. — Говори.
— Заключенный из концлагеря при заводе боеприпасов в Крейцбурге сообщил, что охранники получили приказ уничтожить их всех до освобождения. Если бы упредить эсэсовцев, то подпольная организация лагеря ударила бы с тыла.
— Где он?
— В госпитале. Ранен и совсем отощал...
— Поляк?
— Немец.
— А почему эсэсовцы собираются тянуть до последней минуты?
— Завод выпускает бронебойные снаряды повышенной мощности. Четыре тысячи узников. Он принес подробный план. — Янек протянул вынутую из кармана тряпицу величиной с носовой платок, покрытую мелкими значками.
Генерал в раздумье рассматривал ее, потом разгладил ладонью лист карты и, чтобы ровнее лежал, придавил его с другого края парадной фуражкой ротмистра.
Окованный козырек лег полукругом на Шпрее, а орел повис прямо над черным пятном громадного города.
В открытой двери показалась Лидка, но ее никто не заметил, поскольку все внимательно рассматривали карту. Наклонившись, Черешняк оттолкнул Еленя, тот ткнул его в бок, а Томаш, полагая, что ему предлагают высказаться, изрек то, чему недавно научил его командир:
— Если не будем спешить вперед, больше людей погибнет.
— Правильно, — кивнул головой генерал, вглядываясь в карту и обдумывая решение. — Правильно, — повторил он, когда смысл сказанного солдатом дошел до его сознания, и с интересом взглянул на молодого Черешняка. — В отца ты, видно, пошел, философ, но ты прав.
Кос тоже поднял взгляд на Томаша и поверх его склоненной головы заметил Лидку, которая, приподнявшись на цыпочки, посылала ему воздушный поцелуй и улыбку. Янек поднял руку в молчаливом приветствии. Девушка, казалось, была все той же, но в то же время и какой-то другой. Он не понял, в чем это выражалось, — может, другая прическа, может, лучше пригнанное обмундирование? У них там в штабе полно разных портных и сапожников...
