сейчас Юльке с мамой, которой наплевать и на краны, и на раковины?
Папиных детских фотографий не сохранилось. Он говорил, что альбом потерялся. Были его фотографии из института – две, наверное. И обе общие, групповые. Фото их группы на первом курсе и после вручения дипломов. На обоих папа стоял на заднем плане, его едва удавалось разглядеть.
Во мне не что-то, а все сломалось в тот день, когда я понял, что мама живет дальше. Все связанное с нами для нее было забыто. Она перевернула страницу, как говорят об этом писатели, зачеркнула. Не знаю, как ей это удалось. Я бы не смог сделать так же. Мне и в голову такое не приходило. Зачем стирать из памяти, стараться забыть? Плохое, хорошее – но ведь это случилось. С мамой, с папой, с нами. Неужели у мамы ничего не осталось из того, что хотелось бы сохранить в памяти? Разве можно уничтожить не просто неделю, месяц, год, а много лет жизни? Мама, со слов Юльки, мечтала забыть о прошлом, как о страшном сне. Но мы-то, дети, не ночной кошмар, мы-то не исчезнем, если проснешься. О нас забыть никак не получится. И мы – то самое прошлое, которое привело к настоящему. Неужели мама это не понимала? Зачем она Юльке такое говорила?
Мама, казалось, очень легко от нас отказалась. Со мной не виделась, Юлька была предоставлена самой себе. Не понимаю, как мама могла так сделать. Я не мог отпустить Юльку. Даже предположить, что ей нравится жить с отчимом, если они уже жили вместе, что она с радостью ждет рождения брата или сестры. У меня не укладывалось в голове, как кто-то может заменить Юльке меня. Что у нее появится еще один брат. Такого не может быть. Я был ее братом. А если сестра? Значит, и у меня тоже будет пусть и не совсем родная, но еще одна сестра? Нет, у меня была только Юлька. Другой мне не требовалось. Как и брата. В общем, я оказался не готов к изменениям в жизни, как ни пытался убедить себя в обратном и проникнуться любовью к еще не рожденному ребенку, к маминому новому спутнику жизни. С прошлыми потрясениями еще не свыкся, только смирился. Какие там стадии принятия? Вот у меня их было больше, и проходил я их не так быстро и не так просто, как хотелось бы. Считается, что подросткам наплевать на все. Они сосредоточены на себе. Это совсем не так. И у взрослых, которые это утверждают, точно нет в окружении детей-подростков. Мы, наоборот, реагируем на внешнюю среду. Хочется сказать всем взрослым – если вы решили разойтись, делайте это, пока дети младенцы. Тогда всем будет проще. Пока дети маленькие, они примут все. Они ничего не понимают. Привыкают к рукам, которые их укачивают, к запахам, которые чувствуют каждый день и считают родными. Им покажешь на любого дядю и скажешь – вот твой папа. Они в это поверят. Если вдруг появится новый папа, старого младенцы и не вспомнят. Но с подрощенными детьми так не работает.
Когда дети начинают соображать, что происходит в семье, всем становится плохо, и развод родителей – катастрофа. Не ждите, что подростки, считающиеся вроде как взрослыми, вас поймут. Ни фига они не поймут, это я по себе знаю. Маму я не понял, как ни пытался. Да и отца, если честно, тоже. До сих пор не знаю, что творится в голове у родителей. Мне кажется, они куда более инфантильны, чем мы, дети. Могут или унижать друг друга, или делать вид, что не знакомы в принципе. Как школьники.
Мне нужно было увидеться с Юлькой. Любым способом. Проблема была в том, что она или не хотела, или не могла. Я не знал. Говорила, то репетиторы, то секции, то еще что-нибудь. Я не хотел ее заставлять, пугать, карауля после школы. Надеялся, что она сама захочет со мной повидаться. Но иногда я понимал отца, его жесткость и требовательность. И раздражение тоже. Если я родной брат, значит, имею право увидеть сестру. Она обязана согласиться на встречу. Потому что она моя родная младшая сестра. Хотя бы проявить уважение. Конечно, это были только мои мысли, которыми я ни с кем не делился. Но от мыслей не так легко избавиться. Если отец обеспечивал маму и сестру, значит, имел право диктовать условия. Это ведь справедливо! Мне было страшно от этих мыслей, честно. Я становился похожим на отца? Невольно перенимал его стиль общения, отношение к жизни, обращение с женщинами? Нет, я не хотел становиться таким, как он. У папы не было друзей, а у меня были – Милан и Настя. Мы по-прежнему встречались на большой перемене в столовой за обедом. Иногда Настя прибегала в наш класс на перемене – списать у меня биологию или перерисовать контурную карту по географии. Я в это время списывал у нее доклад по литературе. Мы с Миланом играли в одной команде по шахматам. Пришлось его поднатаскать. А он учил меня играть в баскетбол. Точнее, уворачиваться, чтобы мяч не прилетал в голову, в переносицу и я не лежал бы в крови в спортзале, как случалось почти на каждом уроке. Мы учились в разных классах, с разным расписанием, но находили возможность общаться, обсуждать не только школьные проблемы. Если у нас получалось, почему это не получалось у наших родителей?
Папе Милана предложили работу в другом городе. Его мама не хотела переезжать. Милан говорил, что каждый вечер дома скандалы – то они переезжают, то нет. Папа хотел уехать сразу всей семьей. Мама предлагала поехать мужу первым, обустроиться на новом месте, а они потом к нему приедут. Мнение сына ни отца, ни мать не интересовало. Милан же хотел окончить год в своей школе и потом уже переезжать. Хотя, как он признался однажды, переезд для него станет концом всему. Здесь у него школа, друзья, секция, Настя, наконец. Антон видел, что она очень нравится Милану, он пытается ее завоевать. Нет, даже не завоевать, а просто быть рядом, пусть и в качестве друга. А там, в другом городе? Ничего. Папа настаивал – никаких проблем, все переезжают, переходят на домашнее обучение, заводят новых друзей. Зато они будут вместе. Милан соглашался с отцом только в последнем пункте. Мама же твердила, что во многих семьях мужья уезжают, а семьи или приезжают к ним время от времени, или переезжают, когда
