мне, а к себе. Я думал она мне сообщит новость, но мама ничего не сказала. Спросила, как дела, как учеба. Ответы не слушала. Оживилась в тот момент, когда я не стал есть пирожное.
– Не хочешь? – спросила она.
– Нет, – ответил я. Мне и вправду не хотелось есть. Боялся, что опять стошнит.
– Можно я доем? – Мама в тот момент выглядела почти как Юлька, которая спрашивала, буду ли я есть конфету, а если нет, то съест она.
– Можно, – я пододвинул тарелку.
Мама с удовольствием съела пирожное. Мне опять пришлось бежать в туалет – вырвало. От обиды, горя и непонимания. Или всего сразу? Почему нельзя мне сказать правду? Или она думала, что я не догадаюсь, не пойму? Да я за время общения со своими разведенными родителями, разделившими детей, стал самым понимающим подростком на свете. Почему мама думала, что я не способен за нее порадоваться? А вдруг я был бы рад брату или сестре? Или мама боялась, что я тут же доложу папе? Неужели она настолько меня не знала? Я бы никогда ничего не стал делать против ее желания или пока она не разрешит. И их отношения с отцом меня не касаются. Захочет – сообщит ему, не захочет – ее право. Но я-то тут при чем? От Юльки мама тоже скрывала беременность, интересно? По отношению к сестре это было бы совсем нечестно, неправильно.
Домой я пришел почти больным. Лег в кровать. Отец вернулся раньше обычного, чему я был только рад.
– Тебе плохо? Сейчас. – Отец вызвал врача. Видимо, я совсем нехорошо выглядел.
Доктор сказал, что у меня ротовирусная инфекция. Тем более что была рвота. Я признался – сегодня вырвало дважды. Врач не выяснял, при каких обстоятельствах. Но я знал – никакой инфекции у меня нет. Это реакция на маму. На ее новое положение. Ее жизнь продолжалась. Она ждала ребенка. Значит, и мужчина появился. Мама жила дальше. А я не мог. Не понимал, как так быстро она зачеркнула прошлое, меня, отца, Юльку и начала новую жизнь, с новым мужчиной и новым ребенком. Нет, я не ревновал, совсем. Просто не ожидал, что это случится так скоро. Не был готов. У отца наверняка тоже были другие женщины, но он хотя бы не приводил их в дом, не знакомил со мной, не обсуждал, как я отреагирую, если в доме появится мачеха. А как с Юлькой? Как она отреагирует? Она уже знает, что у мамы начнется новая жизнь? Наверное, нет. А может, мама уже познакомила ее с будущим отчимом? Каким-нибудь дядей Сашей или дядей Сережей. У мамы появится ребенок, значит, Юльке как старшей сестре придется с ним возиться, присматривать, помогать. Она к этому готова? Даже я не был, если честно, хотя любил сестру с того момента как ее увидел. Но не все такие впечатлительные, как я. Юлька – точно нет. Ей все нужно знать заранее. Нужен план подготовки, как в спортивных лагерях.
Только подготовиться к этому невозможно. Когда сестра лежала в люльке, я вообще боялся к ней подходить и брать на руки. Вдруг раздавлю или уроню? Только потом, когда она немного подросла, начала ползать, перестал бояться сделать ей больно или как-то навредить. Юлька была смешная, ловкая, сильная. А вдруг мамин ребенок не будет таким? Дети ведь не обязаны любить братьев и сестер безусловно? Даже родители, как оказывается, тоже не любят детей безусловно, хотя обязаны. Инстинктивно. Но у мамы не было такой любви к нам, ко мне и Юльке. У папы, как мне кажется, тоже. Мама любила свой выдуманный мир, фантазии, приключения, где она была не женой и матерью, а… не знаю кем. Другой. Свободной, легкой, не обремененной нами, семейной жизнью. Какой она была до замужества и рождения детей, снимая с подругами одну квартиру на четверых.
Я видел ее фотографии тех лет – мама улыбается, хохочет, обнимается с подружками. Они что-то отмечают, гуляют по ночным улицам. На тех фотографиях мама была не той, которую я знал. После замужества она не улыбалась. Ни на одной фотографии. Даже на тех, где держала меня, младенца, или маленькую Юльку. Взгляд был потухшим, равнодушным. Мама больше не горела изнутри, как в молодости. Думаю, сначала папу именно это и привлекло в маме: ее задор, восторженность. Но все вдруг исчезло. Или не вдруг? Не бывает же так, чтобы люди решили жить вместе, а потом внезапно, в один момент, решили развестись? Наверное, они давно перестали друг друга понимать, если вообще когда-нибудь понимали. Мама с папой были настолько разными, что удивляюсь, как они нашли общий язык. Противоположности притягиваются? Полная ерунда. Не притягиваются, а отдаляются каждый день, пока наконец не освобождаются друг от друга. Мама как-то сказала, что их брак был ошибкой. И вся совместная жизнь с папой – огромная ошибка. Получается, и мы с Юлькой – тоже, раз были частью этой жизни? Две ошибки? Папа хотя бы не говорил, что зря женился на маме. Он не любил ее, но, как мне кажется, был благодарен за нас, детей.
Папа любил порядок, режим, каждодневные занятия, планы на неделю, месяц, год. Мама не знала, что будет делать через пятнадцать минут. У нее все было по настроению. Папа любил чистоту в доме, мама терпеть не могла наводить порядок. Полы бы она помыла лишь в том случае, если бы начала прилипать тапочками. Слои пыли ее вообще не беспокоили. Отца раздражали незаправленные кровати, мама вообще не понимала, зачем заправлять, если вечером опять разбирать? Папа любил, чтобы все было выглажено – от постельного белья до рубашек, мама не понимала, зачем гладить белье. Если мама оставляла не вымытую с вечера посуду, папа мыл сам. Он не терпел даже грязную чашку, оставленную в мойке. Мама считала, что папа – маньяк. Он – что она неряха. Я же говорю – родители были разные абсолютно во всем. Мне был ближе папин подход – я тоже любил порядок. Юлька могла разбросать вещи, но разбрасывала не просто так, а системно. Она всегда самостоятельно убирала в своей комнате. Раскладывала вещи так, как ей было удобно. Меня, как и папу, раздражали грязная посуда и разводы на зеркалах и окнах. Юлька бесилась, если раковины в ванной и на кухне, краны и столешницы были в пятнах и подтеках. У каждого – своя фобия. Но вместе нам удавалось поддерживать чистоту, которая устраивала бы всех членов семьи. Я думал, каково
