деревянную подпорку для строительного мостика и сжал ее так, что послышался треск сырой древесины. Его вырвало, и он, позеленевший и истощенный, подошел к ним, сел рядом и отпил кофе. Его лицо было похоже на выжатый лимон, пусть кофеин и приободрил его слегка.
– Прости, – начал Лёша. – Я не был готов к возвращению сюда, поэтому ты и попала под горячую руку первой. Я понимаю, что это не повод мне так поступать, – поторопился оправдаться он, – но все, что я могу сейчас сделать, – это извиниться и дать тебе теплое пальто. Ну-у или этот, наверное, могу дать пистолет поносить, нет, не могу…
Маша натянула милую улыбку и взяла его за плечо, будто бы заглянув прямо в душу. Эту ее черту вовремя действовать своим женским очарованием Егор давно заметил. Она сказала:
– Не стоит – извинений достаточно. Тебя тревожит расставание с Лерой, да?
– Лера?.. – он замялся и взялся рукой за пальто. – Прошло полдня, а я уже скучаю без нее. Как ненормальный. Но дело не в ней…
– Это нормально. Мы вернемся к ней, обязательно… Но что же тебя тревожит? – продолжала настаивать Маша, так умиротворенно и нежно смотря ему в глаза, что Егор весь раскраснелся.
– В этом и проблема пригорода – мы не вернемся! – перебил ее Лёша. – Это дьявольское место, где умирает… Да все, сука, умирает! – брат чуть не заплакал. Тут даже Егор оцепенел, затаивши дыхание следя за его глазами. Он увидел буквально на секунду наворачивающуюся слезу, которая вмиг втянулась обратно.
– Что тебя так пугает, расскажи, – насторожившись, спросил Егор.
– Не время болтать, – Лёша обиженно ударил кулаком в землю и сощурился, стараясь не проронить слезы, которые вот-вот хотели потечь по его щекам.
Когда брат встал и вышел наружу, Егор с Машей переглянулись и, как бы начиная понимать, о чем он говорил, медленно кивнули друг другу. Но Егора волновало одно последнее замечание:
– Что с ним?
– Он же сказал…
– Нет, – перебил Егор, смотря в спину снова начавшего бродить повсюду и робко оглядываться брата. – Почему он не заплакал?
– А он разве когда-то плакал? – спросила Маша, высказав ту самую мысль, которая была в голове у Егора.
– А ведь правда – он сильно расчувствовался.
Вспоминая дни, когда он, в приступе душевной боли, избавлялся от нее слезами и алкоголем, Егор вдруг осознал, что брат никогда не выплескивал свои негативные эмоции так, как делал это он. Все свои проблемы он держал в себе, никогда ни к кому не приставал, был главным здоровяком в универе и, при всем при этом, самым добрым и отзывчивым. И это несмотря на то, что всю его жизнь, всю сознательную жизнь его преследовали неудачи, потери и тоска. И сейчас он, этот добрый здоровяк, жалко тащился по улице, не в силах даже выплакаться от накопившегося в нем стресса, боли и страданий, которые он, в большинстве своем, испытывал из-за младшего.
Не в силах себя сдержать, Егор пустил слезу и потащился за ним. Когда Лёшу дернули за пальто, он стоял за его спиной и, виновато опустив голову, сжимал кулаки. Лёша что-то хотел сказать, но брат не дал ему этого сделать и крепко, как родного отца, коим тот почти и был для него, обнял его. Лёша – вся жизнь Егора, единственный лучик надежды во тьме и самая яркая звезда на небе, но это все он будет осознавать постепенно, ведь сейчас ему просто жаль братана. Егор даже не представляет, кто он и что его сделало, а это предстоит узнать, но потом – после того, как брат обнимет его в ответ, и они пойдут дальше.
А тем временем пригород продолжал «баловать» своими пейзажами любителей постапокалипсиса и прочих, подобных этому, жанров. Особое место в списке разрушительной мощи войны, который в голове составлял любопытный до архитектуры и природы Егор, занимали реки и небоскребы. Именно они показались ему самым страшным, после человеческих жизней, что забирает война с собой.
В перерывах между косыми взглядами, которые он бросал на Лёшу, обеспокоенно покусывая губы, он созерцал и думал, на время даже забыв про Машу, что шла рядом и как никогда нуждалась в помощи, пусть она того и не показывала из-за своей гордой натуры.
Пускай то была искусственно вырытая Всеволодка, но даже она, эта прекрасная речка с аккуратными искусственными берегами, выглядела очень печально. В ней повсюду плавали куски рыхлого бетона, копоть укутывала колонны, которые проводили мосты над рекой, зеленые водоросли, почерневшие от отходов, полностью опутали водоем, сделав из прозрачной и чистой речки черно-зеленую ядовитую змею, одно прикосновение к которой могло вызвать, казалось, целый букет смертельных болезней. Егор боялся представить, сколько химического оружия поглотил этот невинный водоем.
Вдоль берегов ее тянулись сотни метров мусора, титановых обшивок довоенной техники, десятки палаток с боеприпасами, давно отжившими свое, и еще больше бочек с ядерным топливом, которые жадно поглощала река. И самым страшным на поверхности этой реки, словно вишенки на торте, были энергоемкие пластины – выброшенные магазины лазерных пулеметов. Даже консистенция Всеволодки, что можно было оценить по плавающим на ней огромным черным птицам, рвущим глотки от каждого шороха, стала похожа на просроченный йогурт. Один страх было смотреть на тысячи тонн воды, за пару лет ставшие могилой для любого не одаренного сверхчеловеческими качествами смертного. Масла в огонь добавляло то, что Всеволодка была рекой извилистой, длинной. На пути она не раз показывалась с разных сторон, оголяя всю свою жуткую натуру, в которой не осталось и проблеска ее былой красоты.
Что же касалось огромных могил, торчащих из земли, которые называли некогда небоскребами, «подсолнухами градостроительства», то это, наоборот, было что-то мощное и несгибаемое, со временем становившееся все слабее и слабее. Подобно реке Всеволодке, небоскребы все стремились к какой-то густой консистенции, далекой от понятия «твердый». Рыхлые стены, опутанные виноградником, треснувшие стеклопакеты, линии сверхбыстрого интернета, закрутившие огромных исполинов, словно паутина, – все это было большой частью мрака, заменившего собой бывший город Менск. И так же, как и на Всеволодке, была вишенка на торте – кроваво-оранжевый вихревый диск над городом, который образовали спутанные с ядовитыми испарениями облака, которых доселе путники никогда не видели. Этот вихревый диск был подобен следу от разорвавшейся в атмосфере ядерной бомбы. Огромный грязно-оранжевый глаз, под которым медленно открывался второй – солнце.
Еще Егор любил сравнить небоскребы с муравейниками. Внутри гноились трупы людей, а снаружи них, из-за обилия выпадающего содержимого зданий, творился жуткий хаос. Нагромождения из посуды, мебели и техники, длинные лианы из проводов, создававших
