ежегодной традиции сам выбрал себе подарок. Он проходит мимо полок с легковыми и грузовыми машинками, где обычно застревает надолго, и направляется к отделу мягких игрушек. Тут он выбирает большого пушистого ярко-красного слона, который как раз укладывается в мамин бюджет, и стискивает его в объятиях.
– Уверен? – спрашивает мама, слегка сбитая с толку.
Сэл кивает и скрещивает руки на груди, будто готовясь отстаивать свое право.
– Ну что ж, ладно.
Вернувшись домой, он идет прямиком в нашу комнату и захлопывает дверь, и отныне Старый Слоник поселяется в коробке с остальными игрушками, а вся любовь достается Новому Слонику.
Конец августа 2003
Те дни с Анной вспоминаются мне фрагментами, осколками разбитого зеркала; я вижу изломанную, искалеченную тень того человека, каким я мог бы стать. С годами я теряю то один, то другой осколок, и теперь в моем распоряжении есть лишь обрывочная картина, лишь те моменты, о которых я задумывался чаще прочих. Исхоженные тропки синапсов. Участки, которые я собственноручно обил металлом, чтобы они сверкали на солнце.
Очередной вечер очередного знойного дня, который мы с Анной провалялись в моей постели. В то лето мы вообще часто оставались у меня в комнате. В округе было не так уж и много мест, куда мы могли бы пойти вдвоем, не боясь, что нас заметят, да и в ее «форде-фиесте» с моими длинными ногами долго не посидишь.
Я лежал на кровати без футболки. В окно задувал легкий ветерок. Анна сидела у меня на коленях, задрав платье до самой талии и вытянув ноги вдоль моего тела. Я старался сосредоточиться.
– У тебя вообще есть хоть что-нибудь, кроме этого мерзкого рэпа? – спросила она несколько минут назад, изучив мою полку с дисками.
– У Сэла в комнате посмотри. Он тоже любит весь этот гитарный визг, совсем как ты. – Сэл в то лето искал себе новую съемную квартиру и временно вернулся домой – другого выхода не было.
– Не пойду я в спальню к твоему брату! А вдруг у него там девчонка, как и у некоторых? – Она пощекотала меня. – Сам иди! Принеси мне целую стопку. Это приказ!
Когда я вернулся, Анна выбрала диск, нажала на «плей» в проигрывателе и забралась мне на колени. И следующие четыре минуты она целовала меня меж тактами Karma Police, то и дело прерываясь, чтобы подпеть каждому слову без исключения.
Прямо там, в кровати, я закурил, закинув одну руку за голову, а второй стряхивая пепел в пепельницу, стоящую у окна. Я редко курил в спальне, и исключительно в окно, но сейчас я ни за что на свете не попросил бы Анну сменить положение.
– Хочу попробовать, – вдруг сказала она, и я сперва не понял, к чему она это. Она сделала мне знак поднести сигарету к ее губам.
– Уверена? – удивленно спросил я. – А то еще пристрастишься, а я буду виноват.
Но я все-таки поднес ей сигарету, и Анна вдохнула, но так быстро, что легкие тут же наполнились дымом, и она громко закашлялась.
– Пакость какая, – процедила она, когда голос вернулся, а она наконец перестала молотить себя кулаком в грудь. – И чего ты без конца дымишь? А я-то думаю, почему ты на вкус такой мерзкий.
Я сощурился и сделал еще одну затяжку, а потом выдохнул кольца дыма.
– Стало быть, моя пагубная привычка тебе не по душе?
Она закрыла глаза, склонилась ко мне и вдохнула табачный запах – так глубоко, будто жить без него не могла. Наши лица почти соприкасались, и она поцеловала меня.
– Терпеть ее не могу, – прошептала она и состроила гримаску, а потом вновь меня поцеловала. – Мерзость. – Поцелуй. – Гадость. – Поцелуй. – Ничего противнее тебя в жизни не пробовала.
Мы с ней продолжили вот так лениво валяться, лаская друг друга. Нередко мы посвящали этому целые дни. Представляю, что бы сказал Дэз и другие ребята, если бы узнали, что почти все свое время мы уделяем ласкам. Они бы мне ни за что не поверили. Их метод состоял в другом: просунуть руку под блузку, жадно схватить, проверить, как далеко их пустят. Тот самый поход к озеру с Анной остался позади, но мы вели себя так, будто наверняка знали, что это больше не повторится. Мы ни разу не обсуждали случившееся, словно для нас обоих оно имело сакральное значение и потому не стоило разбирать его на составные части, вооружившись словами, как скальпелем.
Анна казалась мне удивительно сильной, но что я вообще знаю о женщинах?
О своем парне, который вернулся в город, она со мной тоже не говорила, но на работе я слышал, будто они по-прежнему в ссоре. Он, вроде бы, хочет все вернуть, а она сомневается. Но временами, когда Анна подолгу не отвечала на мои сообщения, я посвящал томительные минуты ожидания фантазиям об их свиданиях: представлял, как они позволяют себе чересчур много на заднем сиденье ее машины; гадал, из тех ли он парней, кто сует руку девушке в джинсы, позволит ли она ему осуществить желаемое? Эти картины проносились у меня в голове нескончаемой чередой. Порой я целые ночи лежал без сна, изводя себя вопросами.
Надо было настоять на своем. Поговорить с ней начистоту, копнуть глубже, собрать побольше информации, чтобы отстоять свою позицию. Но в реальности мне совсем не хотелось отравлять наши встречи, отдавать нас на растерзание той, другой жизни, которой она жила без меня. Хотя, конечно, не мне рассуждать о реальности. Ведь то лето пролетело для меня как сон, от которого не хотелось просыпаться.
– А что тебе в нем нравится? – спросил я после очередного затишья. Анна по-прежнему сидела у меня на коленях, а я с упорством профессионала старательно игнорировал жар, безостановочно пульсировавший под тканью шорт.
Анна сразу поняла, кого я имею в виду.
– Зачем тебе это знать? – спросила она, слегка склонив голову набок.
Черт, да потому что я хочу, чтобы ты была моей, – так и подмывало меня сказать. Потому что не желаю тебя ни с кем делить. Потому что ты и сама уже наверняка порядком устала от всех этих чувств.
– Хочу понять твою позицию, – ответил я. – Все-таки мы с тобой выходцы из разных миров.
Анна погладила меня по животу и печально улыбнулась.
– Радостно дарить счастье другим, – тихо сказала она, и мне вспомнилось, что Лиза рассказывала мне о семье Анны тогда, в клубе. Жестоко, но для ее же блага. – К тому же я должна выйти замуж, не забывай.
– Рассуждаешь о законопослушности, а сама… сидишь в
