жилам не течет кровь.
– А у кролика все это было. И сердце, как у нас, и дом, как у нас, и семья – как у нас. Но был на его пути и хищник. Господь создал животное царство, а вместе с ним и смерть – это логично. Жизнь обрывается, и тогда труп становится удобрением для земли, чтобы та дала начало новой жизни. Ничто не вечно.
– Я понимаю, к чему ты клонишь, – сказала Анна, немного помолчав. – Но разве возможно, чтобы все заканчивалось вот так? Ты только подумай о том, на что способен человеческий ум, как дивно устроены наши тела, что младенец возникает из ничего! Как это все можно свести к случайности? Это ведь жутко!
– Вечная жизнь – вот что жутко. Каждый день одно и то же.
Анна улыбнулась:
– В Библии сказано, что Господь утолит всякое желание, а потому и беспокоиться не о чем.
– А вот с Евой получилось иначе.
– Что?
– С Евой, женой Адама.
– Спасибо, я в курсе, кто такая Ева.
– Так вот, ее желания Господь не удовлетворил. И она отправилась на поиски запретного плода.
– Все так. – Ее изумление от меня не укрылось. Я ведь ей и словом не обмолвился о своем недавнем визите в библиотеку.
– Но она вряд ли отправилась бы за яблоком, будь у нее все, что ей только нужно, правда же?
– Она была своевольной, – немного помолчав, ответила Анна.
– Но ведь Бог ее такой создал?
– Да, Бог наделил ее свободой воли, – медленно проговорила она. – Вот только она неправильно ею распорядилась.
– Выходит, у человека есть право выбора, но если он выбирает путь, который Богу не мил, то он обречен на верную смерть – или на ад, или как вы там это зовете. Это, по-твоему, справедливо? – спросил я, стараясь сохранять невозмутимость.
– Для человека, который в Бога не верит, ты слишком уж хорошо знаешь Библию.
Я порылся в кармане и достал сигареты.
– Может, я потому в него и не верю, что достаточно прочел.
– Забавно, конечно, когда лекцию об основах христианства тебе читает нехристь, – заметила Анна, заложив руки за голову. – Продолжай, будь так добр.
– Я возражаю против идеи свободной воли, – сказал я, закурил сигарету и отвел руку подальше от Анны. – На деле получается, что Бог приставляет тебе дуло к виску. Служи мне и живи. А не хочешь – умрешь. Хороша свобода, нечего сказать.
Анна снова уставилась на древесные кроны.
– Это с какой стороны посмотреть.
– Ну, с Евой-то ничего не вышло. Он мог бы создать совершенное творение, но с первой же попытки все запорол. Если Адам и Ева были совершенны, но все равно выбрали запретный плод, то у нас и вовсе нет никакой надежды, разве не так?
– Впервые вижу, чтобы ты с таким задором о чем-то рассуждал.
Я повернулся к ней и приподнялся на локте.
– Ну послушай. Они сорвали плод с древа познания добра и зла, верно? С единственного дерева во всем саду, которое Бог запретил трогать, потому что… иначе произойдет что?
– Тогда у них откроются глаза, они познают добро и зло и погибнут, – бойко, как по писаному, отчеканила она.
– Выходит, до того, как попробовать плод, они не знали, что такое добро и зло. Тогда откуда им знать, что вкушать его плохо, если у них нет ни малейшего понятия о плохом? – Для пущего риторического эффекта я несколько раз пробуравил воздух кончиком сигареты.
– Они ослушались Господа.
– Но он не вооружил их знанием. Он нарочно сотворил их простодушными, а потом посадил это дерево, чтобы их испытать, и позволил коварному змею их соблазнить. Почему он не защитил их от хищника? И как они вообще могли распознать в нем обманщика, если не знакомы с самим понятием обмана? – Я снова улегся на землю. – Это все Господни происки, вот кто тут главный хитрец.
– Богохульник, – сказала Анна, схватив меня за руку. По ее тону я так и не смог понять, шутит она или нет.
– Не может быть, чтобы он и впрямь утолил всякое желание. Если он и существует, выходит, что желания как таковые, причем и плохие, и хорошие, – тоже его творение.
– Он утолит желания будущего века. В новом мире. Когда мы станем совершенными.
– Мы?
Я затянулся, и наши взгляды встретились. Анна прикусила губу, будто сожалея о своих словах, и опустила глаза на наши соприкасающиеся руки.
– Наверняка я знаю лишь то, что чувствую здесь, – я стукнул себя кулаком по сердцу, – и тут – я постучал по лбу. – Вот где истина. Вот что реально. А все остальное – непостижимо.
В небе раздался протяжный, нарастающий шум самолета – то ли раскат грома, то ли гул гибнущего мира. Анна разжала руку и опустила ладонь себе на живот, и мы лежали вот так, казалось, целую вечность. Она грызла ногти, а я докуривал сигарету.
А потом она встала и направилась к воде, а я стал наблюдать, как она скидывает обувь и как с ее плеча сползает лямка красного платья. Она ни разу не обернулась ко мне и не стала сбрасывать остальную одежду. Она шагнула вперед раз, другой и зашла в озеро прямо в платье.
А потом нырнула и спустя мгновение показалась на поверхности. Перевернулась и поплыла на спине по мерно плещущимся волнам, устремив взгляд в небо.
Я сел, не сводя с нее глаз. Она скользила между светом и тенью, а ее руки и ноги энергично разрезали воду, борясь с течением. Алое платье расплывалось вокруг, точно лужа крови. Наконец Анна повернулась и погрузилась в воду по шею.
– Иди ко мне, – тихо позвала она, и я, оставив сигареты, телефон и обувь у деревьев, подошел к кромке воды.
И нырнул.
Под водой, над хитросплетением водорослей я увидел ее ноги и потянулся вперед, пробился сквозь зеленоватую дымку и заскользил вверх по ее телу. А когда всплыл на поверхность, она прижалась ко мне, обвила меня ногами за талию и поцеловала в губы.
Вот он, тот момент, подумалось мне. Вот он, тот самый момент.
Мы накинулись друг на друга со странным, хищным голодом. Никакая одежда уже не могла защитить нас от ярости рук и пальцев. Нас было не остановить.
И тут послышалось знакомое «Подожди».
Боже, нет, подумал я. Все что угодно, но не это, пожалуйста, Господи.
Она замерла и посмотрела на меня, с ее лица капала вода, в глазах полыхал огонь, и у меня перехватило дыхание.
Анна отстранилась и увлекла меня к берегу. Мы немного проплыли и вышли на
