Переведя дыхание, Плэгас продолжил:
– Причиной его преждевременной смерти оказалось редкое генетическое отклонение, затронувшее его третье сердце. Симптомы этой наследственной болезни нашли у всех его потомков, кроме меня – ибо я был рожден другой матерью. Испугавшись скорой кончины, мои братья и сестры предложили колоссальные деньги любому ученому-генетику, который сможет их спасти, и наконец один такой явился пред их очи, утверждая, что знает нужное лекарство. Все они, включая мою клановую мать, прошли курс лечения и пребывали в полной уверенности, что им удалось избежать семейного проклятья и скоро можно будет сделать то, о чем они так долго мечтали: окончательно и бесповоротно изгнать меня из семьи.
Его взгляд ожесточился.
– Они даже не подозревали, что это я нанял генетика и что его методы лечения были такими же липовыми, как и его рекомендации. И вот они начали умирать – один за другим, а я втайне злорадствовал, по временам развлекая себя тем, что убивался притворным горем на их похоронах и изображал безразличие, когда их несметные богатства переходили ко мне. В конечном счете я пережил их всех – и унаследовал все.
Закончив рассказ, Плэгас вытянулся в полный рост и сложил тонкие руки на груди. Взгляд Палпатина уткнулся в деревянный пол беседки. До уха Плэгаса донеслось тихое жужжание фоторецепторов 11-4Д, которые фокусировались на юноше.
– Ты считаешь меня чудовищем, – сказал он, нарушив затянувшееся молчание.
Подняв голову, Палпатин произнес:
– Вы недооцениваете меня, магистр.
* * *
В космопорту Ханны царила суматоха: один за другим взлетали корабли, спешившие вернуть участников молодежной программы на их родные далекие планеты. В главном пассажирском салоне набуанского звездолета «Джафан III» Палпатин и юный практикант из Керена делились впечатлениями о событиях прошедшей недели. Близкие к тому, чтобы стать хорошими друзьями, несмотря на политические разногласия, они были погружены в обсуждение предстоящих выборов на Набу, когда стюард прервал их беседу, объявив, что Палпатину следует немедленно вернуться в терминал космопорта. Стюард не знал, по какой причине и кто именно хочет его видеть, но едва зайдя в телетрап, юноша тут же узнал суровый, безжалостный взгляд одного из охранников, недавно нанятых отцом.
– Палпатин не вернется на борт, – сообщил охранник стюарду.
Сбитый с толку, Палпатин потребовал объяснить, почему его забирают с корабля.
– Твой отец здесь, – сказал ему охранник, когда стюард удалился. Через транспаристальное окно телетрапа он указал на дальнюю сторону летного поля, где стоял блестящий, обтекаемый корабль с гербом дома Палпатинов на борту.
Палпатин заморгал от удивления:
– Когда он прибыл?
– Час назад. Вместе с твоей матерью, братьями и сестрами.
– Меня не предупреждали, что они прилетят.
– Вопрос вне моей компетенции, – сказал охранник. – Ты уже прошел пограничный контроль, так что мы можем немедленно проследовать на корабль.
Палпатин ожег его взглядом:
– А ты, значит, просто следуешь приказам?
Конвоир невозмутимо пожал широкими плечами:
– Если вкратце и без прикрас – это моя работа, парень.
Смирившись с неизбежным – но все еще злясь из-за того, что пришлось нарушить планы, Палпатин проследовал за охранником через лабиринт переходов к телетрапу, ведшему на семейную яхту. Палпатин-старший уже ждал его в воздушном шлюзе.
– Почему мне не сообщили раньше? – требовательно спросил Палпатин.
Его отец кивком велел охраннику запечатать люк.
– Твоя мать, братья и сестры на корме. Я присоединюсь к вам, как только мы уйдем в гиперпрыжок. – Обойдя сына, он скользнул в кабину пилота. Палпатин повернулся в сторону внешнего люка, прикидывая свои шансы на побег, но в конечном счете отказался от этой затеи и отправился на корму – но не в главный пассажирский салон, а в отсек поменьше, где располагалась аппаратура связи. Там он пристегнулся к противоперегрузочному креслу и просидел в одной позе все время, пока корабль набирал высоту и переходил на сверхсветовую. Затем юноша поднялся и стал расхаживать по отсеку; за этим занятием его и застал отец, вошедший несколькими минутами позднее.
– Наш курс лежит на Малый Хоммель.
Застыв на месте, Палпатин уставился на него.
– Ты будешь жить в доме семьи Гриджейтус. Одежда и другие вещи, которые тебе могут понадобиться, уже на борту. – Не дождавшись реакции сына, Косинга продолжил: – Вы с Дженусом неплохо ладили в последний раз, когда мы там были. Смена обстановки пойдет тебе на пользу.
– И ты решил все это, даже не спросив меня? – процедил юноша. – А как же моя учеба в университете? Мое участие в молодежной программе?
– Все уже улажено. Ты будешь учиться вместе с Дженусом по программе Малого Хоммеля.
– Значит, ты одобряешь неприязнь Гриджейтусов к инородцам?
– Да будь они хоть трижды шовинисты, я отношусь к ним с куда большим уважением, чем к твоим нынешним друзьям.
Палпатин покачал головой:
– Нет. Нет.
Тон отца стал резче:
– Это ради твоего же блага.
Ноздри Палпатина раздулись.
– Отец лжи, – пробормотал он. – Откуда тебе знать, что для меня благо? Разве прежде тебе было до этого дело? Все из-за моей дружбы с Хего Дамаском, верно?
Палпатин-старший насмешливо фыркнул:
– Дружбы – ты так это называешь? Дамаск использует тебя, чтобы получить сведения о наших планах на предстоящие выборы.
– Конечно, использует.
Застигнутый врасплох признанием, Косинга выдавил:
– И все же ты продолжаешь… дружить с ним.
– То, что ты считаешь злом для Набу, я воспринимаю как шаг вперед, а Хего Дамаска – как дар свыше. Он влиятелен и умен – гораздо умнее любого из моих профессоров. И на целую голову выше тебя и твоих союзников – понимай в любом угодном тебе смысле.
Косинга презрительно скривил губы:
– Мне начинает казаться, что наш конфликт выходит за рамки простых политических разногласий.
– Так и есть – и ты это прекрасно знаешь. Ты используешь ситуацию как предлог, чтобы снова держать меня в узде.
– В чем бы не было нужды, прояви ты хоть малейшую способность вести себя подобающе.
Палпатин хмыкнул:
– Ах да, мои вечные попытки «подорвать устои общества». Знаешь, я не намерен возвращаться к старому спору.
– Ты слишком легко относишься к своим проступкам – учитывая, что ты чуть не навлек позор на всех нас.
– Не больший позор, чем навлек на семью ты.
– Эй, мы не меня сейчас обсуждаем, – вскинулся Косинга.
Палпатин взметнул вверх руки:
– Ладно. Хорошо. Высаживай меня на Малом Хоммеле – я все равно там не останусь.
– Я могу устроить так, чтобы ты остался.
– Выставишь караул из своих мордоворотов? Я легко обхитрю их, отец.
Губы Косинги сжались в тонкую линию:
– После того, как ты чуть не сорвал наши планы в отношении Тапало, любой намек на скандал может нас похоронить. Ты что, не понимаешь, что сейчас стоит на кону для Набу?
– И что стоит на кону для тебя, – с ехидной ухмылкой добавил Палпатин. – Брат твоей любовницы становится королем, а ты получаешь уютное местечко, о котором всегда мечтал, но которое не заслужил.
Со свирепой яростью в глазах Косинга выпалил:
– Будет лучше для всех, если убрать тебя с дороги.
– Наконец-то ты признал это.
Отец внезапно упал духом:
– Ты такая же загадка для меня, каким был в детстве.
На лице Палпатина заиграла улыбка.
– Просто ты не в состоянии меня понять.
– А ты, как всегда, столь высокого мнения о себе.
– Ни чуточки, отец. Ты даже не представляешь, на что я способен. Никто не представляет.
Косинга тяжело вздохнул:
– Я знаю, что ты мой родной сын, ведь я специально проводил анализ – для надежности. Но по правде, я не знаю, откуда ты взялся – от кого или от чего ведешь свой род. – Он пристально посмотрел на сына. – О да, вот же он – тот жестокий огонь в твоих глазах, который я вижу уже семнадцать долгих лет. Как будто ты хочешь убить меня. Ты всю жизнь думал об убийстве, не так ли? Ты просто ждал, когда кто-то даст тебе разрешение действовать.
Лицо Палпатина потемнело.
– Мне не нужно ничье разрешение.
– Именно. В глубине души ты – зверь.
– Царь всех зверей, отец, – сказал Палпатин.
– Я знал, что этот миг настанет. Знал еще в тот день, когда пытался запеленать тебя, а ты отбивался с такой силой, какой не встретишь у младенцев.
Сын посмотрел на него исподлобья:
– Я уже был взрослым, отец, возмужавшим с рождения – и ты ненавидел меня за это, ибо понимал, что таким, как я, тебе никогда не стать.
– Ненавидел сильнее, чем ты можешь представить, – с возросшей злостью в голосе прорычал Косинга. – Достаточно сильно, чтобы желать тебе смерти с самого начала.
