— Нууу… Я не знаю, как дать определение. Точнее так — я не знаю определения. Мы — эльфы. С горящими и жадными очами. Вторая «эльфийская». Такие… — я машу в воздухе пакетиком, описывая какую-то иномировую сущность обычной роты обычного мотопехотного батальона. — Странные. Вот.
— Все равно, эта ваша «странность»… Вот как бы ты охарактеризовал свои отношения с командиром?
— Охуєвші, — тут же говорит Президент.
— Дружеские, иногда почти семейные, — говорю я. — А еще у нас бюджет общий.
— А как Вася зарабатывает авторитет среди своих подчиненнных? — Леха смотрит мне в глаза с чистым, искренним интересом.
— Лешааа… — протягиваю я. — Ах ты ж красавец. Офицер-психолог за работой?
— Спалил, — улыбается Леха. — Ну, надо же иногда и психологом побыть. Вы интересные.
— Ми обичні недоліки, — говорит Президент, — таки ж, як усі. Це Мартін вийобується.
— Поддерживаю моего неразвитого соратника, — говорю я. — Мы абсолютно обычные, типичные пехотинцы.
— Зара твій нєдоразвітий соратнік тобі ногу прострелить.
— Спишем на боевые, — машу я рукой. — Домой поеду… В отпуск… Еще и бабло дадут за ранение, если мой друг Саша-начхим правильно проведет службовое расследование, мой друг Стас-начмед все правильно напишет, а мой друг Толик Банкир, как строевик, все правильно оформит.
— От мля, — сплевывает Президент. — Отовсюду прикрився, чорнильна твоя душа.
— Да, братан, — говорю я, — это в фейсбуке я — героический герой, а на самом деле, я — деловод какой-то.
— Ти ета… Нє пєрєгібай, — поправляет меня Серега. — А хто по дорозі на Докуч до хрєста ходив?
— Гарант, во-первых, не один я ходил. Во-вторых, давай все-таки различать смелость и дурость.
— А что за история с крестом? — придвигается Леха.
— Та фигня, — говорю я, — сходили под Докуч. Вернулись. Пожрали, попили чаю и разошлись. Я перчатку проеб.л. То Сережа просто ногу в шпитале лечил, пропустил весь движ и завидует.
— Чему именно завидует? Та расскажите уже.
— Леша… — проникновенно говорю я и наклоняюсь к нему. — Нечего рассказывать. Тем более узнает комбат — он меня на органы сдаст. Для опытов. Начальнику штаба.
— А Вася?
— А Вася возглавлял этот идиотизм. Мы вообще чудом живые вернулись. Кучу ошибок совершили. Следующий раз уже умнее были. Но ненамного.
— Следующий раз? — глаза Лехи горят предвкушенем историй.
— Все, блин, ты и мертвого разговоришь. Леха, ну не о чем п.здеть, честно.
— Ладно… Слушай, я ж к тебе почему пришел… — прищуривается Леха.
На пороге кунга появился командир, посмотрел на нас, махнул рукой и снова скрылся в железном ящике.
— Комбат не звонил, ничего про тебя не говорил, — отвечаю я.
— Эх… Ладно. Сидеть мне тут с вами… Слушай… А как насчет пострелять?
— Стреляй, — я махнул рукой в сторону нашего импровизированного стрельбища. — Там Гала гонг повесил, сто метров отмеряно, пали себе до нестями.
— Та ну… С автомата не интересно. Может, птуром пальнуть?
— Палилка. Знаешь, сколько птур стоит? Не, они у нас в дефиците. Будет война — пальнешь.
— Ну хоть с СПГ.
— Леха, — я поднялся на ноги и отряхнул скорлупу с коленей, — стреляем с тяжелого и дорогого мы только на войне. Войны сейчас нет, война была вчера. А если нет войны, то что? Правильно. Ее надо начать. Иди лучше кофе намути. Или скажи Васе, нехай запарит и нам принесет, шо он там шатается возле кунга.
— Мда. Кофе нехай принесет. Уважения к офицеру — ноль. — Леша выбрасывает бычок и тяжело поднимается.
— К званию — ноль. К человеку — немерено. Еще увидишь.
Вообще, вся жизнь проходит в разговорах. Двадцать четыре человека живут на позиции, и все, что им остается, кроме быта, нарядов, войны и телефона, это разговоры друг с другом. Никогда ты не узнаешь человека так досконально, как в армии. Ну, может, еще в тюрьме. Я жил с командиром сначала в одном блиндаже, потом в одном кунге, потом на соседних койках в казарме. Десять месяцев. О чем можно говорить десять месяцев?
Список военных тем, на самом деле, весьма невелик. Как машины чинить. Что жрать. Когда дембель. Где УБД. Про семьи мало кто говорит — внутренняя это тема.
Но самая распространенная тема — как воевать.
Мы ведь ни хрена не умели, на самом деле. Из учебок мы приходили абсолютно стерильные. Пулемет я впервые увидел тогда, когда он стрелял по далекой посадке. Те, кто служил срочку, они нам, мобилизованным айтишникам, рассказывали… Но что они могли нам рассказать? Как раскидать УСМ на автомате и потом скидывать его обратно? Или как сделать неполную разборку автомата «на время»? А зачем «на время»? Стрелять — да, стрелять мы научились быстро, оно как-то способствует, но вот, именно, воевать… Я думаю, только к самому концу нашего великого «сидения на нуле» мы стали хоть приблизительно похожи на мотопехотную… на неполный мотопехотный взвод с приданным тяжелым вооружением, способный выполнять кое-какие задачи. Хотя в той, позиционной войне задача у нас была почти всегда одна — держать линию. Был кусок нашей ответственности, воон от того угла «Черного» террикона и до амонскладов. Соседи слева, шестая рота, на своем «Кандагаре», держали свои километры, немного пересекаясь с нами, а соседи справа, пятая рота на «Эвересте» — свои. Такая цепочка позиций протянулась с севера на юг на четыреста с лишним километров, и на ней сидели люди, зачастую ни черта не представляющие, что же нужно делать.
Но мы учились.
Спустя два часа.
— Иди, солдат, учи матчасть. — Вася поднимается с койки и передает мне свой ноутбук. Ноут старый, страшный, потертый и совершенно необходимый. На ноуте в каком-то браузере открыт странный рисунок — круги, частично окрашенные в черный цвет.
— Это что? — я на всякий случай отодвинулся подальше и ноут в руки брать не стал.
— Это выверочня мишень для СПГ. Нам прицелы выверить надо? Надо. Вот мишень.
— Николаич. Ты это… перебдел, короче. Что мне с того, что ты ее в инете нашел? Опять кусками распечатывать и клеить?
— И на ящике закрепить, и на ста метрах выверить прицелы. Задача ясна, товарищ нифигасебесержант? — Вася свесился с полки.
— Я деловод, — гордо отвечаю я. — Я не навчений.
— Понятно, — тянет Вася, — значит, применим репресс… Со стороны «Альфы» вдруг раздается заполошная стрельба из автомата, потом тяжело бумкает «дашка».
— Кто на «Альфе»? — Вася хватает «моторолу».
Я подслеповато всматриваюсь в распечатку, прибитую степлером к грязной стенке кунга.
— Джонни и кто-то из «брони».
— Альфа — Танцору.
— Альфа на связи.
— Доповідай.
— По нам открыли огонь из… из… — слышно шуршание, потом кто-то подсказывает «из пэкээма…». — Из ПКМа! Мы открыли ответный огонь! Все нормально!
— Кто на связи? — спрашивает Вася.
— Это Леха Скиртач, — говорю я. — Разжигает войну.
— Зачем? — спрашивает Вася.
— Ээээ… Хочет из СПГ пострелять.
— Тааак… Ладно. Давай полетаем.
О, а вот и сепары «Утес» включили. Ну вот, прям, как ждали… О, с бэхи-копейки своей тоже выстрелили. Далековато от кунга упало. Не, ну, как хотите. Я втыкаю ноги в ботинки, Вася спрыгивает с койки, протискивается мимо меня и сдергивает с гвоздя броник. Погнали.
— Оба квадрика? — я пытаюсь дотянуться до одного из пультов.
— Оба берем. Летим посменно, я первый, потом ты, потом я. Вызови Шматко и Федю.
— Гасим по СПшкам?
— Нет, — оборачивается Вася, — мне счет «один-один» не нравится. Мне больше нравится «два-один».
— Ээээ… — я останавливаюсь. — Погоди. У них машин там нема. Ну, или есть, но мы не видим.
— А нам не нужна машина, — улыбается Вася и нахлобучивает ужасающую бронешапку. — Нам нужна бэха.
Полторы минуты спустя.
— Взлетаешь?
— Полминуты. Где Шматко?
— Вон. Скручивает.
— Альфа, я — Танцор. Вогонь по эспешке. С первым нашим — прекращаете. Как поняли?
— Танцор, я — Альфа. Принял, выполняю, — отзывается Джонни.
