– Я понимаю. Георгий Луарсабович прилетит не один. Вместе с ним летит один из его сыновей. Наверно, чтобы помочь нам. Это так благородно с их стороны. Кажется, я уже отвыкла за эти несколько дней от такого благородства…
Она была сильным человеком, если могла говорить на подобные темы.
– Я все время думаю о нашем сегодняшнем разговоре, – призналась Алиса. – Мне и в голову раньше не могло прийти, что я могу обсуждать с посторонним, абсолютно чужим мне человеком такие проблемы. Рассказывать о таких интимных вещах. Наверно, я очень изменилась за последние несколько дней, если смогла спокойно беседовать с вами, рассказывая, как мы провели эту свингерскую встречу. Мне было ужасно стыдно выходить из ванной, но разговаривать с вами было совсем не стыдно. Как будто беседовала с врачом или психологом. Наверно, у вас есть особый дар разговаривать с людьми. Вы умеете слушать и задавать нужные вопросы, определять некий тон в беседе. Наверно, поэтому я так раскованно и спокойно себя чувствовала. И еще… В вас есть некая надежность, которую я всегда ценила в мужчинах. Раньше я чувствовала ее и в Золотареве. Потом это чувство исчезло. Некий внутренний стержень. Чувство собственного достоинства, если хотите. Для мужчины это важно. Хотя и для женщины, наверно, не менее важно.
– Я разговаривал с вами не ради собственного интереса, – ответил Дронго. – Хотя, наверно, я не совсем искренен. И ради собственного тоже. Ведь меня могут обвинить в этом убийстве. Все улики сейчас против меня, и комиссар даже пытался сегодня днем меня арестовать. Но я хотел помочь вам найти убийцу и помочь обрести себя. Еще раз. Даже после происшедшей трагедии.
– Спасибо, – кивнула Алиса, – я все правильно поняла. Остается пожалеть, что мы с вами не встретились двадцать лет назад.
– Двадцать лет назад я лежал в американском госпитале, и врачи боролись за мою жизнь, – вспомнил Дронго, – они тогда давали мне только пять процентов на выживание. И девяносто пять против.
– Вы болели?
– Нет. В меня стреляли. И чудом тогда спасли…
– Извините.
– Ничего. Это было ровно двадцать лет назад. Значит, тогда мы не могли встретиться.
– Я все еще не могу привыкнуть к своему новому статусу вдовы, – призналась Алиса. – Только несколько дней назад я почувствовала изменение в своей судьбе, считая себя абсолютной дрянью и падшей женщиной, а сейчас новый статус. Все происходит слишком быстро. Я не успеваю за событиями.
– Я вас понимаю, – кивнул Дронго, – после происшедших событий вы все еще не пришли в себя. Сначала эта встреча, затем убийство вашего мужа. Но вам нужно собраться с духом и продолжать жить. Хотя бы ради вашей дочери, ради возможных внуков. И, наконец, ради себя самой. В сорок три года жизнь только начинается. Поверьте мне, что это действительно так.
– Из вас получился бы чудный психиатр, – улыбнулась Алиса, – только мне уже подобные рассуждения не помогут. Я физически чувствую, как у меня исчезает желание жить. Воля к жизни, если хотите. Будущее кажется мне туманным и неясным. Я ведь уже много лет не работаю. Была на содержании у своего мужа, так сказать. Пыталась открыть косметический салон, но он быстро прогорел. Наверно, у меня нет способностей к бизнесу.
– Ваш муж был достаточно состоятельным человеком, чтобы обеспечить вас до конца жизни.
– Я не об этом. Меньше всего я сейчас думаю о деньгах. Лиза вышла замуж, и она устроена хорошо. А больше мне ничего и не нужно. Я думала о смысле своей будущей жизни. Почему все так получилось? Почему у нас оказались разорванными связи, которые должны были связывать нашу семью? Почему родители Ираклия живут вместе уже сорок пять лет? Имеют восьмерых детей и радуются многочисленным внукам. Что мы тогда сделали не так? Не сейчас, вы меня понимаете. Я говорю не об этой свингерской встрече, не об убийстве Петра. Что мы сделали неправильно тогда, после чего вся наша жизнь пошла кувырком?
– Вы сами ответили на свой вопрос, – сказал Дронго, – ваша разорванная связь. Когда было трудно, вы решили разорвать узы, которые вас связывали. Каждый из вас нашел нового партнера, считая, что можно начать жизнь заново. На самом деле смена партнеров – это всегда очень сложное испытание. И нравственное, и физическое. И где гарантия, что второй выбор окажется лучше первого? Проблема в самом выборе. Тогда выходит, что люди просто не умеют выбирать. Мой отец любил говорить, что один муж – это очень много, а два мужа – это всегда очень мало. Проблема выбора – это, если хотите, проблема идентичности самого человека.
– Вы считаете, что мы ошиблись именно тогда?
– Не знаю. Может, раньше, когда выбирали друг друга, будучи абсолютно непохожими людьми. Ни по складу характера, ни по своим темпераментам. Он яркий холерик, а вы скрытый меланхолик. Вам, наверно, было трудно все время быть вместе. Ваша дочь вспомнила, что вы никогда не проводили отпуск вместе. Может, проблемы были именно в этом. А когда в конце восьмидесятых на ваши личные проблемы легли и другие потрясения, вы и посчитали, что будет гораздо удобнее разорвать старые связи и обрести новые.
– Возможно, вы правы, – задумчиво произнесла Алиса. – Но я хочу вам сказать, что я по-своему любила Золотарева. Он был человеком непоследовательным, иногда готовым к неоправданным компромиссам, но ярким и талантливым. Возможно, в другое время и в другую эпоху он стал бы известным ученым и даже приличным человеком. А во время правления «Золотого тельца» ему пришлось приспосабливаться, ловчить, лгать, давать взятки. И все это наложило отпечаток и на наши отношения, и на его душу.
– Не нужно считать эпоху виноватой в ваших проблемах. Виноваты всегда люди.
– Вы правы. Но люди живут в рамках определенной эпохи. Как выгодно было быть порядочными и честными людьми в эпоху социализма. Вернуть украденный кошелек или отказаться от незаработанной премии. Про таких писали в газетах, их приводили в пример, они были настоящими героями тех лет. А сейчас все изменилось. Оказывается, честность – это глупость, порядочность – это пошлость, умение жить предполагает умение обманывать других и ловчить за счет ближних. Вы понимаете, что произошло. Отменили нравственность. Какая бы она ни была при социализме, фарисейская, не всегда достаточно правильная, не очень искренняя. Но были некие нормы поведения. Существовали нравственные нормы, на которых держалось общество. А сейчас все отменили. И тот, кто украл больше других, оказался в героях, тот, кто сумел обмануть и предать быстрее, оказался умнее. Какая нравственность может быть в наше время? Самый главный смысл жизни – это деньги. А все остальное только ненужная суета. И, значит, все дозволено. Раньше отменили Бога, а сейчас отменили Мораль. И тогда можно проводить свингерские встречи, подставлять собственных жен, предавать своих друзей, спать с их женами, в общем, все дозволено. Если вы смогли заработать деньги, неважно, каким путем, значит, вы в полном порядке, а если не смогли, то вы полный дурак со всей своей моралью и нравственностью.
– В мире еще не было подобных переходов от социализма к капитализму, – невесело заметил Дронго, – может, поэтому переход так болезненно затянулся. Культ книги заменили на культ телевизора, культ семьи на культ свингерства, культ Родины на культ денег, культ нравственности на культ вседозволенности. Я тоже не идеализирую прошлое, но когда внезапно опрокидываются все прежние нормы, люди теряют привычные ориентиры. И нравственные в том числе.
– Вам, наверно, приходится тяжело, – неожиданно произнесла Алиса, – сталкиваетесь с таким количеством негатива. Как вам удается противостоять этому? Неужели вы действительно верите в свою миссию? Или наивно полагаете, что Добро всегда побеждает Зло? Но вы не похожи на наивного человека. Тогда что дает вам силы?
– Не знаю. Но я искренне верю, что помогаю людям. Может, в этом и состоит моя миссия. Это не инстинкт «охотника», нет. Мне бывает даже жалко оступившихся и провинившихся людей. Человек слаб, я это точно знаю. И в слабости своей совершает противоестественные и омерзительные поступки. Судить его я не берусь, но обнаружить преступника и указать на него я считаю своим долгом. Хотя бы для того, чтобы предотвратить подобные преступления в будущем.
– Кто, по-вашему, убил моего мужа? – в упор спросила она. – Сегодня днем вы так и не захотели мне конкретно ответить. Мы с вами говорили о трех подозреваемых.
– Боюсь, что мне пришлось немного расширить этот круг, – признался Дронго, – и сейчас я проверяю новую версию.
– Вы считаете, что это были не Солицыны?
– Пока у меня нет твердой уверенности, я стараюсь не высказывать своих предположений.
– И вы снова не скажете мне, кто его убил?
– Пока нет. Но завтра вечером я постараюсь назвать имя убийцы. Этого вам достаточно?
