«Вероятно, Высоцкий чувствовал приближение приступа. И тут у него началось. Нам удалось закрыть дверь в рубку. Радист Евгений Овчинников и я оказались внутри с Высоцким. Прошло много лет, но до сих пор я не могу спокойно вспоминать… Страшно видеть, как человек бьется в конвульсиях. Мы попытались его как-то прижать, хотя бы к полу, чтобы он не разбился. Не знаю точно, как долго это продолжалось — 5 или 15 минут, но показалось — целая вечность.
Неожиданно приступ прошел. Я до сих пор не знаю, чем он был вызван. Противоречивых предположений было много. Говорили, что это почечные колики, при которых человек испытывает страшные боли. Позже стали намекать на последствия наркотиков. Рассказывали, что накануне вечером Высоцкий был в Доме кино на просмотре. Немного выпил, но держался. А затем его напоили, и он пошел вразнос. Друзья с трудом увели его в гостиницу. Утром ему было плохо, но все же он нашел в себе силы отправиться на концерт, хоть и с большим опозданием.
А в это время на улице возле здания собралась огромная толпа желающих попасть на следующие концерты. Естественно, мы не могли покинуть свое убежище. Так продолжалось около часа. Собравшимся объявили, что Высоцкий заболел и концерты отменяются. Наконец народ помаленьку стал расходиться.
Тем временем Высоцкий совсем пришел в себя, успокоился. Речь снова стала мягкой. Как и накануне вечером, он сидел на диване и поддерживал тихий разговор ни о чем… Потом он тепло попрощался с нами и ушел…»
В гостиницу Высоцкий возвращался на тех же «Жигулях», на которых приехал. Проходя мимо бара, он внезапно попросил у бармена бутылку шампанского. Сопровождавшая его Вера Серафимович ужаснулась: «Вам же плохо будет!» На что Высоцкий ответил: «Я знаю свое лекарство!» И так резко опрокинул бутылку в фужер, что шампанское разлилось по стойке. Выпил он его залпом.
14 июня Высоцкий прилетел в Баку, чтобы участвовать там в натурных съемках фильма «Маленькие трагедии». Только уже не в роли Дон Гуана, а совсем в другой — Мефистофеля. Однако состояние у Высоцкого — хуже некуда вследствие его минской «развязки». Однако не приехать по вызову Михаила Швейцера он не мог, поскольку уважал этого человека безмерно (в отличие от Олега Даля, который на этом же фильме разругался с режиссером вдрызг и потом отыгрался на нем в своих дневниках, обозвав разными обидными словами). Вполне возможно, в душе Высоцкий надеялся, что ему полегчает. Увы, не полегчало. Более того, еще в полете ему стало так плохо, что когда он добрался до гостиницы, то первое, что сделал, — упал пластом в кровать и долго не мог подняться. Ни о какой съемке в тот день и речи быть не могло, поэтому ее перенесли на следующий день. Но и эта мера не помогла: Высоцкий к назначенному времени не поправился. В итоге 15 июня помощник режиссера Голобова срочно выехала в Алтайский край за другим актером на роль Мефистофеля — Кочегаровым. А Высоцкий уехал в Москву.
27 июня Валерий Золотухин записал в своем дневнике впечатления от статьи, которая появилась несколькими днями ранее в газете «Советская Белоруссия». Цитирую:
«Появилась статья… обзорная о наших гастролях, нехорошая, мелкая (как ведут себя актеры в массовках — паслась бабенка около режиссерского столика Любимова). Паскудная статья… хотя мелочи, быть может, и верны, но это не для такой газеты, не для прощального слова. Не стоило месяц вкалывать как проклятым, чтобы получить такую оплеуху, да ладно… Обвиняют в небрежной игре Гамлета — Высоцкого. Мол, в Югославии — это гордость нашего театра советского, а в Минске — пренебрежение и пр. Аукнулось Володе, лягнули за то, что уехал». (Как мы помним, Высоцкий из-за болезни покинул Минск раньше времени. — Ф. Р.)
Между тем Высоцкий в конце июня уезжает к жене во Францию. Его приезд совпал с выходом в Париже книги, которая наделала много шума в эмигрантских кругах (поэтому вполне вероятно, что Высоцкий ее прочитал). Речь идет о политическом детективе «В Москве все спокойно» Димитрия Сеземана. Этот человек родился во Франции, но в конце 30-х жил в СССР и оказался в числе репрессированных. Потом он был реабилитирован и сумел дослужиться до переводчика в «верхах». В 76-м он сбежал на Запад: приехал в служебную командировку в Париж и остался там навсегда.
В его романе речь шла о заговоре в Москве, в котором участвуют военные и либеральная интеллигенция. Они приходят к убеждению, что «если бороться, то бороться надо за свою свободу, а не за свободу для народа, который о ней не думает». Заручившись поддержкой шефа КГБ по фамилии Юрий Мантропов, военные арестовывают генсека ЦК КПСС и свергают власть компартии. А соцстраны отпускают в свободное плавание. Во многом почти калька с того, что случится в стране очень скоро — в горбачевскую перестройку.
Но вернемся к пребыванию Высоцкого во Франции.
2 июля звездная чета приехала в Рим, где Высоцкий дал концерт в ресторане «Да Отелло», расположенном на маленькой улочке возле площади Испании. Это было любимое место Марины Влади — каждый раз, когда она снималась в Риме, она приходила сюда обедать. Три дочери старика Отелло, хозяина ресторана (между прочим, коммуниста, как и Влади), являлись ее подругами и всегда были рады видеть ее у себя. В те дни Влади снималась в фильме «Мнимый больной» (ее партнером был Альберто Сорди), и Высоцкий приехал вместе с ней на съемки. Как вспоминает сама М. Влади:
«Я выбрала маленькую гостиницу на улице Марио дей Фьери, в двух шагах от знаменитой лестницы на площади Испании и от нашего ресторана с внутренним двориком, увитым виноградными лозами. Здесь снуют ловкие официанты — словно из итальянских комедий. Вино подают легкое, макароны — пальчики оближешь. Вокруг семейного стола уселись хозяйки, их дети, друзья, а за ними и все посетители ресторана потянулись к этому столу. Американские и японские туристы, пожилые обитатели квартала, отдыхающие в свежести вечера от почти тропической июльской жары, местные торговцы, врачи и санитары из ближайшей больницы — около двухсот пятидесяти человек больше двух часов стоят, прижавшись друг к другу, и слушают, как поет „русский“. Поскольку старый Отелло — коммунист, большинство людей здесь, за исключением иностранных туристов, доброжелательно настроены по отношению к тебе, тем более что тебя представили как „оппозиционера“, а итальянские коммунисты дальше всех отстоят от „линии Москвы“. Еще здесь много киношников, которые кое-что слышали о тебе, о твоем театре, о Любимове. Я с грехом пополам перевожу им слова твоих песен. Иногда наступает полная тишина, потом раздается взрыв смеха. В такт песне люди начинают хлопать в ладоши, официанты то и дело разливают вино в стаканы. Сам собой получается праздник…»
